Лунь - Марьяна Куприянова

продолжает противиться любимому человеку. Но что-то вело ее, что-то ей подсказывало: именно так и надо поступать, так будет правильно. А поступать правильно – это все, чего ей сейчас хотелось. Несмотря на то, что была большая вероятность оттолкнуть Илью так сильно, что он не вернется.

– Нечего возвращать, Илья Алексеевич. Все уничтожено, перечеркнуто. Нет больше мира, который мы с Вами построили, написали только для нас двоих. Во мне нет прежних чувств. Я бы многое отдала, чтобы вернуть былое.

– Я понимаю, Лунь, – мужчина смотрел на нее сверху вниз, сжимая ее вспотевшую ладонь, и шумно вздохнул. – Я же сам все растоптал. Мне ли не знать. Но простите, простите меня, – он с напряжением повысил голос, как человек, доведенный до крайней степени терпения. – Вы же прекрасно знаете, как сильно я к Вам привязан. И появление… подруги юности нисколько не перечеркнуло моих чувств к Вам. Даже наоборот – оно их выделило жирным шрифтом. Да, она заставила меня забыться, выпасть из жизни, но в глубине души я помнил, что у меня есть моя Лунь, мой источник, к которому я вернусь.

– Илья Алексеевич, мне, безусловно, приятна Ваша исповедь. Но поймите: когда человек обжигается на молоке, он дует потом и на воду… Я вижу, что Вы сожалеете, и Вы искренни во всех своих словах, но… что я могу с собой поделать? Я очень боюсь снова обжечься, снова быть брошенной.

– Сдается мне, Вы испытываете ко мне слегка… кхм, слегка не дружеские чувства, – догадался Илья Алексеевич.

– Вам потребовалось так много времени, чтобы это заметить?.. – насмешливо спросила Лунь и высвободила руку из его ладони.

Илья Алексеевич не знал, куда себя деть: его догадка подтвердилась слишком быстро и легко.

– Видимо, да. Я… не знаю даже, что и сказать, Лунь…

– Это уже неважно. Не говорите – слушайте: идите домой, Илья, к семье, и постарайтесь из любви близких извлечь топливо, чтобы справиться со своим кризисом.

– А как же мы? Наши встречи, беседы? Я не преодолею этого без Вас. Вы моя муза.

Лунь грустно усмехнулась.

– И это Вы смеете говорить мне после того, что сделали со мной? – ей вспомнился крысиный яд, и она вновь разозлилась. – Илья, сдается мне, Вы просто меня используете. Своих муз не бросают, от них не отказываются. Муз не зовут, они нисходят сами по себе. А Вы просто ищете решения своей проблемы. Вы натворили дел, а теперь у Вас – дыра в душе. И Вы хорошо знаете, кем ее можно заполнить.

– Все это может выглядеть так, согласен, но это не так! Да, я оступился. Но я не пользуюсь Вами, никогда не пользовался. Вы необходимы моей душе, Лунь. Она настаивает на Вашем присутствии.

Вилин насильно взял обе руки Лены, сжал и посмотрел ей в глаза.

– Вернитесь, Лунь.

– Мне нужно время подумать, стоит ли оно того.

– Почему Вы просто не можете простить меня?

– Потому что то, к чему Вы отнеслись играючи, пресытив свое тело, стоило мне седых волос. Уходите, Илья. И не пишите мне. Я сама напишу, когда придет время. Если оно придет.

– Хорошо. Я буду ждать.

Вилин, скрепя сердце, согласился на это условие. Проводив Лену домой, он обнял ее на прощание, но девушка не прильнула к нему в ответ, и тогда он ощутил, как сильно ему этого хочется – чтобы, когда он прижимает ее худенькое тело к себе, она прижималась тоже. Но мужчина понимал, что взаимности от Лены может теперь и не ждать – слишком долго ему придется возвращать утерянное доверие, которое он недооценивал. И получится ли вернуть?

Лунь специально не стала обнимать Илью, хотя ей до безумия хотелось не только обнять его. Она должна была добить мужчину своим отчуждением, и это вышло у нее великолепно. Илья Алексеевич был уязвлен, воспламенен, задет за живое. Он и предположить не мог, что Лунь даст ему такой мощный отпор. Теперь, когда он попытался вернуть ее внимание и наткнулся на непреодолимую преграду, в нем проснулся самый древний мужской механизм – инстинкт охотника. Ни о чем другом, кроме Луни, Вилин больше не мог думать.

Только до конца убедившись в том, что Илья ушел, Лена позволила себе расслабиться. Она чувствовала себя как актриса, доигравшая длинную и трудную роль и, наконец, оказавшаяся в гримерке. Девушка тихо прошла в дом, вслушиваясь в свои шаги, оглядела комнату, обернувшись вокруг себя. И вдруг начала смеяться. Смеялась она очень долго. Это был полуистерический смех человека, который, претерпев множество страданий и лишений, получает то, к чему долго стремился, то, что уже отчаялся получить.

От этого смеха проснулся Степа. Недоумевающе посмотрел по сторонам, прислушался – смеялась вроде бы сестра, не мать. И он пошел к Лене, чтобы все выяснить. Когда он вошел в комнату, сестра стояла у окна, упираясь руками в подоконник (тот самый, у которого она недавно чуть не покончила с собой, но Степа не мог об этом знать) и безуспешно пыталась подавить новые приступы хохота. Мальчик немного испугался – он прежде не слышал, чтобы Лена вот так смеялась.

– Ле-ен, что такое? Все в порядке?

Девушка резко обернулась. Лицо ее было слегка испугано, будто ее застали врасплох, но секунду спустя она продолжила смеяться еще сильнее прежнего.

– У тебя все хорошо? – снова спросил Степа, делая шаг.

Лена бросилась к нему так неожиданно, что он даже вздрогнул, и стала обнимать брата и покрывать его затылок поцелуями, выкрикивая:

– Все отлично! Все просто здорово! Степка! Все в полном порядке! А скоро будет еще лучше!!!

Степа не понимал, что происходит, но обрадовался. В последнее время сестра постоянно ходила грустная, похудела, сильно уставала. Он не знал, чем можно ей помочь, и чувствовал себя виноватым в том, что еще слишком мал, чтобы работать и помогать ей.

Несколько раз мальчик видел рослого черноволосого мужчину у их дома, это был знакомый ее сестры. И Степка догадывался, что они, скорее всего, поругались, поэтому Лена постоянно печалится. Но теперь она смеялась – так заливисто, так искренне, что это казалось ненастоящим смехом. На самом деле Лена не смеялась столь давно, что брат отвык от этого звука, забыл, как это происходит. Но он был рад, что у сестры все наладилось.

Глава 20. Стратегия и рефлексия

«Человек склонен придумывать душу всякий раз, едва начинает ощущать свое тело как паразита, как червя, присосавшегося к его «я»».

Х. Кортасар «Игра в классики»

«Потому что нет в наше время любви, подумал вдруг я. Романчики есть, а любви нет».

Бр. Стругацкие «Хромая судьба»

«Не может сердце жить изменой: измены нет, любовь одна!»

Н. Нароков «Могу!»

Отныне жизнь представлялась Луни шахматной доской, и девушка точно знала, чем и куда ходить, чтобы выиграть партию.