Водяра - Артур Таболов

Тем временем стараниями "Пепси-колы", официального дистрибьютера "Столичной", русская водка заняла свою нишу на американском рынке. С учетом ее популярности "Союзплодоимпорт" начал поставлять в США, уже вне рамок договора о пепси, водки "Московская особая", "Русская", "Лимонная", "Посольская". Они приносили свободно конвертируемую валюту, в которой так нуждался Советский Союз, вынужденный во все больших объемах закупать за границей пшеницу твердых сортов.

Успех внешнеторговой деятельности "Союзплодоимпорта" спровоцировал правительство Польской народной республики на действия, которые в Советском Союзе расценили как предательский удар в спину. В 1978 году Польша обратилась в международной арбитражный суд с требованием признать за ней исключительное право на название "водка" на том основании, что на бывших территориях Королевства Польского, Великого Герцогства Литовского и Речи Посполитой, включающих Великую и Малую Польшу, Мазовию, Куявию, Померанию, Галицию, Волынь, Подолию и Украину с Запорожской Сечью, водка производилась раньше, чем в Московии, еще в 1540 году, что подтверждается прилагаемому к иску документами. По этой причине право продавать и рекламировать на внешних рынках под именем "водка" свой товар должна получить Польша, производящая "Водку выборову" ("Wodka wyborowa"), а все иные производители должны искать для своей продукции другое название.

В "Союзплодоимпорте" и в Министерстве внешней торговли, в которое входило объединение, демарш польских товарищей поначалу восприняли как недоразумение - как самодеятельность каких-то мелких чиновников, не понимающих, что конкурентная борьба ослабляет лагерь социализма. Попытки объяснить принципиальную политическую ошибку ни к чему не привели. Поляки стояли на своем: есть единство социалистического лагеря, на которое никто не покушается, а есть мировой рынок со своими законами, диктующими всем его участникам, независимо от идеологических пристрастий, тактику выживания. Мы не претендуем на чужое. Сумеете доказать, что водка была произведена в России раньше, чем в Польше, так по тому и быть. Нет - извините, придется вам подчиниться решению Международного арбитража.

Но и после этого в Минвнешторге и в "Союзплодоимпорте" не отнеслись к ситуации с должной серьезностью. Ну, хотят поляки судиться - пусть судятся. Двум референтам было дано задание подобрать соответствующие документы для арбитража. Через три месяца они доложили, что задание не выполнено, так как в государственных архивах не обнаружено не только точной даты начала производства русской водки, но и не существует сколько-нибудь серьезной литературы по истории отечественного винокурения. Обратились в Институт истории Академии наук СССР и во Всесоюзный научно-исследовательский институт продуктов брожения Главспирта Минпищепрома СССР, но руководители обоих институтов наотрез отказались от участия в работе, сославшись на отсутствие специалистов нужного профиля.

Только тогда в "Союзплодоимпорте" забеспокоились. Назревал скандал. Срок, отпущенный арбитражем для представления доказательств права на бренд "водка", подходил к концу, а у советской стороны не только никаких доказательств не было, но не имелось и ясности, каким образом их можно добыть. А утрата права русских водок называться водками означала потерю с таким трудом завоеванного рынка сбыта. В Минвнешторге прекрасно понимали, что им этого не простят. Дело не ограничится увольнением референтов, не сумевших справиться с поручением, под ударом окажутся высшие руководители ведомства и даже сам министр. Председатель правительства Косыгин при всей его внешней сдержанности не терпел разгильдяев, а только разгильдяйством и вопиющей безответственностью можно было объяснить потерю важной позиции в международной торговле.

На Садово-Кудринской площади, где располагалось Министерство внешней торговли, прошло несколько совещаний. В итоге было достигнуто понимание, что все обычные пути разрешения проблемы результата не дадут. Не получится в приказном порядке поручить работу какому-нибудь НИИ, все они были узкопрофильными и не располагали соответствующими специалистами. Можно создать межведомственную комиссию, как это часто делалось, когда нужно что-то делать и непонятно как, но это будет лишь видимость активности, а требуется результат. Все склонялись к тому, что нужно искать нестандартное решение, но никто не знал, каким оно должно быть даже в самой общей форме.

Положение казалось безвыходным. И тогда кто-то предложил обратиться к Вильяму Похлебкину. Предложение было неожиданным, но все сразу согласились, что это, вероятно, и есть то нестандартное решение, которое поможет выпутаться из сложной ситуации.

Вильям Васильевич Похлебкин был очень необычной фигурой в мире академической Москвы. Фамилия его, похожая на псевдоним, особенно когда она стояла на обложках многочисленных кулинарных книг, была действительно сначала псевдонимом, партийной кличкой его отца, большевика-подпольщика Василия Михайлова, а потом превратилась в фамилию. Сразу после школы Вильям ушел рядовым на финский фронт, прошел всю Великую отечественную войну разведчиком. После демобилизации окончил факультет международных отношений Московского университета (позже ставший МГИМО), защитил кандидатскую диссертацию о внешней политике Финляндии и скандинавских стран в период между Первой и Второй мировыми войнами, был в системе Академии наук СССР ведущим специалистом по странам Северной Европы, преподавал в Дипломатической академии. Еще во время учебы в МГУ он не вылезал из библиотек, в нем обнаружилась поражавшая многих, прямо таки всепожирающая страсть к знаниям независимо от того, входят они в круг его профессиональных интересов или лежат далеко в стороне, как средневековая геральдика или ближневосточная культура чая. Сочетание с цепкой памятью превратило его в энциклопедически образованного человека, он знал семь языков, к нему обращались за консультацией специалисты разного профиля и всегда были поражены его эрудицией и умением взглянуть на проблему по-новому.

Но его академическая карьера не задалась. Причиной был его характер. Он трудно сходился с людьми, не считал нужным скрывать то, что он о человеке думает, не умел промолчать, когда начальство выступало с какими-то новациями, продиктованными очередным пленумом или съездом партии. Новации чаще всего были пустословием, это понимали все, в том числе и начальство, но нужно было соблюсти форму, принять соответствующую резолюцию и продолжать спокойно заниматься своими делами. Но Похлебкин не желал этого понимать. Каждое его выступление приводило к тому, что все чувствовали себя так, будто их поймали на мелком вранье, и это настраивало против него даже тех, кто высоко оценивал его эрудицию и научную основательность. Статьи Похлебкина печатались в зарубежных изданиях, за книгу "Политическая биография Урхо Кекконена", про которую сам президент Финляндии сказал, что ничего лучшего он о себе не читал, Похлебкин получил престижную европейскую премию, но это не улучшило его положения в академии. Когда Ученый совет в очередной раз отклонил тему его докторской диссертации по причине ее неактуальности, он швырнул заявление об увольнении и ушел в никуда - без востребованной в обычной жизни профессии, без средств к существованию.

Не известно, пытался ли он устроиться куда-нибудь на преподавательскую работу. Возможно, пытался. Но академический мир тесен, никто не захотел связываться с человеком с такой репутаций, какая была у Похлебкина, - желчного, неуживчивого, не то чтобы диссидента, но и не совсем нашего, с червоточинкой. Месяца три ученый безвылазно просидел в своей холостяцкой, набитой книгами двухкомнатной "хрущобе" на окраине подмосковного Подольска, питаясь манной кашей, потом надел свой лучший (он же единственный) костюм и поехал в редакцию "Недели", популярного в те времена приложения к газете "Известия". В очередном номере "Недели" появилась его статья "Праздничный пирог", поразившая читателей легкостью стиля и отношением к кулинарии как к искусству, неотрывно связанному, как и любое искусство, с историей народа и его культурой. Кулинарные заметки Похлебкина, которые правильнее было назвать философски-поэтическими эссе, с тех пор печатались в каждом номере "Недели", их собирали, размножали на пишущих машинках и "Эрах", множительных аппаратах, предшественниках ксероксов, передавали друг другу, как сочинения Солженицына. Появились первые книги. Гонорары от них Похлебкин тратил на издание в Тарту основанного им Скандинавского сборника, где публиковал свои исследования, которые принесли ему международную известность. Он стал действительным членом американской Академии наук, членом редакционного совета международной организации SCANDINAVICA. В Советском Союзе же он был известен как автор книг "Все о пряностях", "Кулинарный словарь", "Специи и приправы", "Чай. Варенье круглый год", становившихся библиографической редкостью сразу же после выхода. О водке он ничего не писал, только вскользь, попутно, но в Минвнешторге надеялись, что его эрудиция и увлеченность темой русской кухни позволят ему успешно справиться с задачей.