Возрождение - Дмитрий Анатольевич Воронин

будешь называть меня хозяином, — резко прервал её Фаррел. — И никак иначе. Все эти господа, — он обвёл рукой притихший зал, — явились свидетелями того, что ты не имеешь прав ни на свободу, ни на саму жизнь. Таков закон. Теперь ты будешь прислуживать мне. И молись Тевтату[34] или Эпоне[35], если я сочту, что ты стараешься недостаточно. А сейчас молчи, я не склонен к беседе.

Лена послушно заткнулась. В этой дикой стране служанку за непослушание наверняка могли наказать не только поркой, но и чем-то похуже. В конце концов, если возвышенные эльфы потчуют стрелами безобидную девчонку, которая не сделала им ничего дурного, то с чего бы людям вести себя лучше.

— Эй, Арт Мак Куилл, — всадник метнул в сторону трактирщика массивную серебряную монету, которую тот, проявив неожиданную для его туши ловкости, одним плавным движением буквально взял из воздуха. — Найди для этой оборванки какую-нибудь одежонку. В этом рванье она недостойна и дерьмо за свиньями убирать.

Немудрёная (а на взгляд Лены — так и вовсе несмешная) шутка вызвала взрыв хохота почти у всех собравшихся в таверне. Только бородатый Тристан, окинув всадника неприязненным взглядом, ограничился нарочито-сдержанным растягиванием губ в жалком подобие улыбки. Явно было видно, что Фаррел бородатому не просто не нравится, а вызывает прочти нескрываемую ненависть. Что-то пробурчав под нос, коротышка швырнул на стол несколько медных монет и вышел наружу.

— И пусть её запрут до утра, — добавил всадник. — Чтобы не удрала.

Пущенное в дело серебро заставило трактирщика действовать вполне расторопно. Уже буквально через минуту из задней комнаты таверны, отделённой от общего зала потёртой кожаной занавеской, вышла полная женщина в длинном платье из некогда белой, а сейчас серой от времени и многочисленных стирок без «Ласки» ткани, стянутом массивным поясом из начищенных медных колец на том месте, где положено было бы находиться талии. Её волосы цвета меди были заплетены в толстую косу, венцом уложенную вокруг головы, что придавало женщине ещё большую массивность и, при этом, некоторую величественность. Она махнула Лене рукой, приказывая следовать за собой, и, не дожидаясь реакции девушки, вновь скрылась за занавесью.

Как ни странно, в таверне хранились не только изрядные запасы еды и хмельных напитков, но и достаточно одежды, чтобы нарядить не менее пары десятков женщин самой разной комплекции. Критически окинув девушку взглядом, хозяйка извлекла из стоящего в самом дальнем от входа углу сундука кусок ткани тускло-синего цвета, явно не раз палимого солнцем. Затем добавила к нему что-то белёсое, донельзя бесформенное. Подумав, достала грязновато-коричневый свёрток.

— Худющая-то какая, — вздохнула она, снова бросая на Лену взгляд, в котором презрение смешивалось с ноткой жалости. — На вот, надень. Куда лучше твоих обносков.

Лена, не раздумывая, стянула с себя некогда принадлежавший Страшиле балахон и лишь потом сообразила, что не стоило демонстрировать местным жителям наряд образца начала третьего тысячелетия, прибывший из другого мира. Пусть и порядком пострадавший во время памятного бега по лесу. Если плохо отстиранные джинсы в тусклом свете кое как сошли бы за мужские штаны, то уж белые кроссовки точно не могли ассоциироваться у хозяйки с чем-то привычным.

— Эту тряпку снимай, — женщина махнула рукой в сторону рваной и попятнанной кровавыми разводами блузки. — Может, починю потом… кто ж это тебя так? Ох ты, добрая Дану-мать[36], неужто стрелами? Да кому ж это в голову придёт, бродяжку из лука стрелять?

— В лес я случайно забрела, госпожа, — смиренно призналась Лена. — Эльфы и объяснили, что гостям не рады…

Женщина вздохнула.

— Да, эти могут. Даром что вечно сынов наших, едва в пору возмужания вошедших, на всякие недобрые дела сманивают, так и забавы эти… не ты первая, не ты последняя. Жива осталась — так и благодари Дану-заступницу. Снимай рваньё, негоже девушке, хоть и рабыне, ходить в пятнах кровавых. Вот, тунику надень, сверху пеплум[37]… Да погоди ж, штаны эти срамные сними да выбрось, пока кто из мужчин не увидел. Ладно, коли только засмеют… а то ведь хозяин твой, гляжу, добрым сердцем не богат, может и плетей дать за то, что мужское надела. А обувка-то у тебя нездешняя, сразу видно…

— В лесу нашла, — торопливо заявила Лена, справедливо решив, что вряд ли кому придёт в голову идея задавать эльфам неудобные вопросы. — Видать, бросил кто-то, а мне как раз по ноге. Может, они за то и взъярились, что я ихнюю вещь подобрала?

— Может и так, — пожала плечами женщина. — Избавилась бы ты… Да только нет у меня сейчас другой обувки, походи уж так, ежели босой не желаешь. Но как вымолишь у хозяина сапожки, али другое что — выбрось эту эльфийскую погань, девка, а лучше и вовсе сожги. Не будет от неё добра.

Со слезами в душе — и хорошо хоть, что не на глазах — избавившись от любимых и таких удобных джинсов, девушка натянула поверх туники пеплум. Довольно-таки грубая и явно далеко не новая ткань неожиданно легла вполне симпатичными складками, весьма неплохо рисуя точёную фигурку Елены. Правда вряд ли кто это оценит — здесь тонкие талии, похоже, не в моде. Подол пеплума спускался ниже щиколоток, в таком наряде уж точно не побегаешь.

Коричневый свёрток оказался чем-то вроде шерстяного плаща без рукавов, с пришитым сверху капюшоном. При всей неказистости, он оказался довольно удобным и обещал более или менее приличную защиту от дождя, если только последний не перейдёт в ливень. Напоследок хозяйка сколола плащ у горла девушки небольшой медной фибулой с порядком вытершимся от времени изображением женской фигуры, держащей в опущенных руках что-то вроде блюда или тазика.

— Да убережёт тебя мать Дану.

— Спасибо, госпожа, — Лена склонила голову, понимая, что уделённое ей внимание далеко ушло за пределы уплаченного за одежду серебра. — А не прогневаетесь ли, если спрошу…

— Спрашивай, чего уж там.

— Этот господин… что сказал называть его хозяином — почему ж это он моим хозяином вдруг стал, а я его служанкой?

Женщина снова вздохнула.

— Зови меня Мерна. А ты?..

— Елена, — девушка постаралась выговорить имя как можно более невнятно и, к своей радости, не прогадала.

— Лавена? Хорошее имя[38]. Так вот, Лавена, не слишком-то благосклонна нынче к тебе была Мать-прародительница.