Ночь грома - Стивен Хантер

Ричард услышал восторженные крики толпы. Посмотрев в боковое зеркало заднего вида, он с сожалением констатировал, что ему не удалось разжечь ни одного пожара, хотя он и свалил на землю какие-то электрические провода и теперь они лежали, кровоточа искрами, одновременно опасные, прекрасные и зрелищные. Вдруг в одном месте что-то воспламенилось, вспыхнуло и заплясало пламя, по крайней мере на одной стороне «ряда гонщиков», и вскоре многие из поверженных фургонов занялись огнем.

Черт побери, как же это было хорошо! Но будет ли еще лучше?

— Ричард, мои бедные Грамли в кузове, они не пристегнуты ремнями!

— Головы у них достаточно крепкие, не расколются! Ни с одним Грамли ничего не случится, если трахнуть его по черепу. Но хорошо, давай поедем.

Ричард подъехал к маленькому мостику через ров, который в свое время был перегорожен бетонными столбиками, врытыми в землю. Одной из второстепенных задач Грамли было прийти сюда во время гонки и вытащить столбики. Ричард переехал по мосту, поднялся чуть вверх и снова оказался на ровном пространстве, полном соблазна. Автодром оставался в полумиле позади, гора находилась в полумиле впереди, а сооружения по эту сторону канавы не были такими внушительными.

— Ричард, пошел! — заорал старик.

Здесь уже такой радости ждать нечего. Тут были одни палатки и хлипкие навесы, алюминиевые стойки, брезент и веревки, отображающие нижнюю сторону денежной пирамиды НАСКАР. Не корпоративная мощь, а кочевое предпринимательство, довольствующееся крохами.

— Хо-хо, — пробормотал Ричард, — не думаю, что здесь что-нибудь загорится или замкнет. А жаль.

— Ричард, вовсе не обязательно все комментировать. Это не кино, черт возьми!

— О, ты ошибаешься, старик, это самое настоящее кино. Ты — актер Томми Ли Джонс, некогда добродушный и очаровательный, а теперь старый и усталый. Я — Кевин Костнер, не чувственный Кевин, но суровый. Калеб у нас Марки Марк,[38] и, может быть, где-то есть герой, который расправится со всеми нами, но Клинт Иствуд удалился на покой, а его место никто не занял, так что, пожалуй, никакого героя не будет.

После всех этих важных замечаний Ричард наконец согласился заняться своим делом и с ревом промчался по второстепенным владениям НАСКАР, без особого веселья, не обращая внимания на происходящее вокруг, словно его одолела скука. Хлипкие сооружения, заживо пожираемые мощным инкассаторским бронеавтомобилем, хрустели, трещали и лопались, и никакие стопки шляп и флажков Конфедерации китайского производства, никакие пирожки, никакие зажаренные на углях ребрышки и колбаски не могли устоять перед его натиском. Взрывалось пиво, опрокидывались прилавки, взлетали в воздух палатки, освободившись от порванных веревок, однако величие предыдущих минут бесследно исчезло. Как спектакль это было полным провалом. Эстетические чувства Ричарда были оскорблены, он угрюмо катил вперед.

Однако как тактический маневр замысел Ричарда был гениален, и вскоре это стало очевидно. Ни одно четырехколесное транспортное средство просто не могло преследовать грузовик, потому что Ричард оставил позади сплошной хаос, и было ли это сделано умышленно или нет, движение толпы, мечущейся во все стороны, расступающейся перед бронеавтомобилем и плотно смыкающейся за ним, наглухо перекрывало все пути. Опять же, немногие дороги, проходившие мимо деревни НАСКАР, были непроходимы, забитые людьми, спешащими покинуть опасное место, а не вернуться в него. Многие бросили свои машины, увидев объятые паникой толпы и наслушавшись рассказов про пулеметы, вооруженных повстанцев, террористов, ку-клукс-клан и бандитов. Так что в этой обширной толчее только бронированный грузовик сохранял способность двигаться, исключительно благодаря своей беспощадной силе. Он мог снести что угодно на своем пути, он мог задавить кого угодно, он был лишен разума, Моби Дик, оказавшийся на суше, Годзилла, Чудовище из подводных глубин, видящее в человеческих существах лишь насекомых, которых нужно безжалостно давить. Это был дизельный нигилизм на четырех колесах, ведомый продажностью, психическим расстройством и бешеной яростью сыновей, которые разочаровали своих отцов, и остановить его было невозможно.

Ричард ехал, сметая все на пути. Народ радостно плясал вокруг, кое-кто бросал в грузовик бутылки пива, не для того, чтобы его задержать, а просто чтобы принять участие в безудержном веселье этой ночи. Время от времени слышался жалобный писк полицейской пули, отлетевшей от толстой брони. В дальнем конце деревни НАСКАР наступила разрядка. Ричард нашел грунтовую дорогу, ведущую к огороженным ангарам у подножия горы, набрал скорость и разметал проволочное ограждение циклоном своего «форда», после чего понесся вдоль горы, которая предстала перед ним уклоном, затянутым пеленой деревьев.

— Вот он! — закричал старик.

И действительно, впереди черной аркой показался просвет между деревьями, за которым начинался серпантин, ведущий на вершину, сверкающий невысыхающей грязью десятков горных ручейков, всеми забытый, оставшийся с того далекого времени, когда на горе занимались заготовкой дров.

— Вот здесь ты сможешь отработать все те деньги, черт побери, что мы тебе заплатили!

— Ты думаешь, в Америке найдется человек, способный поднять такую тяжелую колымагу по такой крутой и извилистой дороге? Что ж, есть один такой, и он трижды подряд побеждал в гонках на склонах горы Пайкс-Пик, а также в других горах, проделывал это на мотоциклах, джипах, тракторах, здоровенных грузовиках и, черт побери, даже на детских картах.

— Мальчик, ты лучше принимайся за дело.

— Держись, дедуля, лифт едет вверх!

Ричард рванул вперед.

Другой на его месте расплакался бы. Но только не Калеб. Его разбитый нос кровоточил, и он чувствовал себя словно шарик кукурузы в автомате для приготовления попкорна: его швыряло туда и сюда, что очень неприятно, когда у тебя в руках винтовка весом тридцать фунтов.

— Будь он проклят, этот сукин сын, попадись он мне только в руки! — успел прокричать другой летящий Грамли, перед тем как врезаться в стену, в острый угол полки или в любую другую из десятка твердых поверхностей внутри кузова.

— Этот долбаный член поступает так, потому что считает себя особенным, это он так шутит над нами, бедными глупыми Грамли!

— Он нас за людей не считает!

Другими словами, тем, кто находился в кузове, приходилось несладко. Пятеро Грамли были обременены пистолетами-пулеметами, бронежилетами, запасными магазинами, их пугала темнота, клаустрофобия. Они чувствовали себя как в подводной лодке, которую долбят глубинными бомбами японцы. Ребят швыряло то в одну сторону, то в другую, при этом они ничего не видели. В довершение по всему кузову тяжелыми подушками летала шрапнель в виде тридцатифунтовых мешков с купюрами. При попадании эти мешки причиняли сильную боль, и они могли обрушиться в любой момент, с любой стороны. Кроме того, во мраке стальной коробки летали контейнеры с ужином, несколько банок диетической кока-колы и бог знает что еще, и хотя рессоры были толстые и прочные, они нисколько не защищали от превратностей тряски и качки — следствия отмщения, которое Ричард обрушил на НАСКАР, виновную в том, что она была НАСКАР. Там, в кузове, был нужен герой, человек силы.

Но там были одни лишь Грамли, движимые алчностью, жадные до ощущений, лишенные мозгов с помощью научной селекции, так что героя среди них не было. Никто не подал свой спокойный, рассудительный голос, даже Калеб: этот несчастный воин старался по возможности сидеть неподвижно, сжимая огромную винтовку «барретт» 50-го калибра, пытаясь дышать через кровь и мечтая о том, как он ударит прикладом по чужой, преображенной голове Ричарда и насладится тем, как она расколется пополам. Остальные переносили муки езды исключительно за счет собственной низости, за счет такой же жажды измочалить Ричарда, когда все останется позади, и мечтаний о добыче, шлюхах, наркотиках и прочих удовольствиях Грамли.

Это был диалог. Не речь, тем более не лекция и уж совсем не демагогические разглагольствования. Нет, это был разговор, беседа, внимание к нюансам, обмен мнениями, уважение к собеседнику. Вот как можно подняться на крутую гору, которая не хочет, чтобы на нее поднимались, на тяжелом грузовике, который не хочет подниматься на эту гору. Ричард разговаривал с отдельными компонентами этой авантюры, выслушивая их ответы. Он ощущал сцепление каждой покрышки, не хор, а отдельные голоса, выражение личности; он чувствовал взаимодействие маховика и трансмиссии даже несмотря на грубые рамки автоматической коробки передач, следил за сложной динамикой их игры. Ричард ощущал дрожь рессор, тонкую оркестровку сообщений форсированного дизеля, которому придал дополнительную мощность «Зилларейдер», и теперь солярка сгорала яростным пламенем при повышенной температуре, раскаляя докрасна цилиндры, угрожая в любое мгновение выплеснуться потоком вулканической лавы. Помимо всего этого, в неясных конусах света фар Ричард читал повороты, определяя для каждого идеальный угол, читал фактуру грязи на дороге, предсказывая, где под гладким желе скрывается твердая сила, а где лишь водянистое коварство. Он предчувствовал, какие бревна можно сокрушить таранным ударом, какие лучше отбросить в сторону, а какие, все еще прочные, нужно объехать. Это была сложная система уравнений, и Ричард был прав относительно того, что во всем мире нашлось бы лишь несколько человек, которые смогли бы ее решить, и еще меньше тех, кто захотел бы это сделать.