На несколько демонов больше - Ким Харрисон

Она сжала хватку, и в результате моих стараний наши тела только сблизились. Жаркий ком свернулся у меня внутри. Это началось как предметный урок, чтобы я к ней не приставала, но теперь… Господи, а что, если она укусит меня прямо сейчас?

— Ты не даешь нам найти баланс на крови, Рэйчел, — сказала Айви. — Любовь есть боль. Пойми это. И прими.

Это не так. Это не должно быть так, во всяком случае. Я снова задергалась.

— Ой-ой! — простонала я, переступая на месте. Меня прошибло потом. Аромат Айви окутывал меня, успокаивая, умиротворяя, неся воспоминания о входящих в меня зубах, и эти воспоминания вышли на передний план сознания, как и добивалась эволюция. И когда у меня закрылись глаза от выброса адреналина, когда сильнее зашумела кровь, я поняла, в чем именно моя беда. В том, что я не хотела—не хотела, чтобы Айви отпустила меня. — Айви? — обратилась я к ней.

— Черт побери! — прошипела она, и жар ее голоса ударил меня почти физически.

Дуры мы обе неимоверные. Я хотела только поговорить, а она хотела только показать мне, как опасно будет искать равновесие крови. А теперь уже поздно думать.

Захват стал жестче, и я обмякла в нем.

— Господи, как ты хорошо пахнешь! — выдохнула она, и у меня кровь загудела в жилах. — Не надо было мне тебя трогать…

С ощущением нереальности я попыталась шевельнуться; Айви позволила мне повернуться к ней лицом. Сердце билось у меня в горле, и я проглотила слюну, глядя в ее идеальное лицо, разрумянившееся от опасности нашего положения. Глаза ее были черны как абсолютная ночь, и в них отражалась я — с полуоткрытыми губами, с глазами, полными страсти. В ее глазах, окрашенная жаждой крови, переливалась темнота, а ниже, в самой глубине — хрупкая незащищенность ее существа.

— Не могу делать тебе больно, — сказала я, и что-то неслышно шепнул внутри меня страх.

Шея пульсировала памятью о ее губах, радостным ощущением, когда она тянула, брала то, что ей нужно было, чтобы заполнить щемящую пустоту души. Она закрыла глаза, и я, глубоко дыша, почувствовала, как расслабляется мое тело, прислоненное к ней, как она опускает лоб мне на плечо.

— Я не буду тебя кусать, — сказала она, едва не касаясь меня зубами, и меня пронзил всплеск желания. — Не буду.

У меня будто в душе потемнело от таких слов. На вопрос, что она сделает, ответ был получен. Она уйдет. Она отпустит меня, оставит и уйдет.

Ощущение утраты вихрем взмыло в легких, лишив меня воздуха.

— Но я хочу, — сказала она, и скованное цепью желание в ее шепоте пронизало меня снова.

Я ахнула от неожиданного ощущения в середине тела, от которого я будто взлетела — чувство стало вдвое мощнее, ведь я уже почти потеряла надежду. Следом пришел страх, и захват Айви стал сильнее. Я замерла, когда она склонила голову, и ее губы погладили меня совсем рядом со шрамом.

— Кусай или отпусти, — выдохнула я с кружащейся от желания головой. Как это случилось? Как это случилось так быстро?

— Закрой глаза, — сказала она, и серый голос полон был эмоциями, которые она пыталась сдержать.

Пульс у меня стучал молотом, а веки трепетали. Я ощутила, как она отодвинулась, мысленно видела ее черные глаза, горящий в них жар, как она стряхивает с себя путы самоограничения и бросается в яростное исполнение желания, неудержимого желания, и как душу ее обволакивает вина.

— Не шевелись, — сказала она, и я задрожала, ощутив ее дыхание у себя на щеке. Она меня укусит. Боже мой, на этот раз я все сделаю лучше. Я не дам ей утратить самообладание. Я смогу.

— Обещай мне, — попросила она, проводя пальцем по моей шее — у меня перехватило дыхание, — что это ничего не изменит. Что ты знаешь: это только глоточек на пробу, и я никак потом не буду тебя поощрять. Я никогда больше к тебе не прикоснусь — только когда ты сама придешь ко мне. Если ты сама придешь. И не приходи, если ты сама не захочешь всего целиком, Рэйчел, не захочешь полностью. Иначе я не могу.

Глоточек на пробу. Проба уже была, но я все равно кивнула, не размыкая век. Дыхание вырывалось из меня резкими толчками, и я чуть не застонала от легкого прикосновения к шраму, пославшего молнию вниз живота. Я ахнула, ощущая стену спиной» ощущая крепнущий захват рук Айви. Сердце билось, нетерпение и предвкушение проникали глубже, сильнее.

Мягкость ее губ на моих губах я почти не заметила, пока ее рука не оставила шрам, не сдвинулась на шею сзади, удерживая меня. Я застыла.

Она меня целует?

Первый импульс — отдернуться прочь — взметнулся и погас, и все перепуталось, потому что тело еще резонировало приливом эндорфинов от прикосновения к шраму. Глоточек на пробу, сказала она. Адреналин хлынул вновь. Айви, увидев, что нет реакции отторжения, едва ощутимо касаясь губами губ, снова нашла рукой шрам.

У меня вырвался стон. Она отпустила меня слегка — просто чтобы я понимала, что она делает, и знала: сейчас я получу все.

— Боже мой, Айви! — простонала я, беспомощно раздираемая противоречием между умом и чувствами, и она прижала меня к стене, а губы на моих губах стали увереннее, напористее. Едва ощутимый намек на кончик языка заставил меня ахнуть, я снова замерла, не зная что делать. Это было слишком. Я не могла думать, а легкое прикосновение Айви ослабело и вдруг, действительно вдруг она отодвинулась.

Я навалилась спиной на стену, тяжело дыша, открыв глаза, рукой прижимая трепещущую жилку на шее. Айви стояла в четырех футах от меня, глаза у нее были сплошь черные, а тело явно страдало от усилия, которого стоило ей меня отпустить.

— Все или ничего, Рэйчел. — Она отшатнулась, сделав шаг назад, и вид у нее был испуганный, — Я не уйду первой, но и не поцелую тебя никогда, если не ты начнешь. Но если ты попробуешь мною манипулировать, чтобы я тебя укусила, я буду считать, что ты приняла мое предложение, и пойду тебе на встречу. — В ее глазах читался испуг. — Всем своим существом.

Пульс у меня грохотал, колени подкашивались. У нас теперь каждое утро может стать несколько более неловким… или куда более, черт побери, интересным.

— Ты обещала, что не покинешь меня, — сказала она, и голос ее стал беззащитным.

А потом она ушла — резкими шагами, подхватив сумочку, сбежала из церкви — и из той неразберихи, в которой меня оставила.

Я уронила руку, охватила сама себя, будто чтобы не дать себе развалиться. Что же я натворила? Просто стояла и позволяла ей все это делать? Надо было ее оттолкнуть, но я этого не сделала. Я это начала, и она, воздействуя на мой шрам, добилась от меня, чтобы я без страха увидела ее предложение и всю ту страсть, которая может за ним последовать. Все или ничего, сказала она, и теперь, попробовав это «все» без привкуса страха, я понимала, о чем она говорит.