Повести и рассказы - Иван Вазов

Он сделал жене знак молчать, а сам встал и начал опять вслушиваться.

— Листья шелестят от ветра, — заметила Вылкана, чтоб успокоить мужа и самое себя, так как в самом деле слышала только шелест ветвей или думала, что слышит только его.

— Нет, шаги, — прошептал Славчо.

— Шаги? Какие шаги?

Она тоже встала и начала прислушиваться… Новое дуновение ветра сделало разные шумы в воздухе и в долинах более ясными.

— Кажется, правда: кто-то идет.

— И не один… — добавил Славчо.

— Кто б это мог быть, Славчо? — тревожно спросила Вылкана.

— Запти… Нас ищут… — ответил он, понизив голос.

Как известно, летнее утро приходит быстро, чуть не бегом. Через несколько минут беглецы увидели, что уже совсем рассвело и деревья вокруг пропускают сквозь свои черные сучья яркие проблески дневного света… Все предметы обрисовались отчетливо… Этот внезапный рассвет сделал положение беглецов чрезвычайно опасным, почти безвыходным.

Шум шагов становился все более заметным и устрашающим. Но голосов не было слышно: видимо, приближающиеся шли осторожно и старались не шуметь, чтоб самим лучше слышать.

По тем временам появление турецких запти в этом глухом горном краю Болгарии было для них не всегда безопасным; здешние поселяне, вместе с дикостью нравов, хранили еще дух свободы и независимости. Появление турецкой власти, подымая тревогу в селах, грозило ей самой неприятностями и даже бедой. Были такие лесные трущобы, где никогда не ступала нога запти — места, подчиненные его величеству султану лишь формально, тамошние жители не платили податей, так как никто не решался идти их взыскивать. Эти дикие темные углы были вроде страны албанских мирдитов. Запти — ибо Славчо не ошибся в своих догадках: это они двигались по его следу — поступили крайне опрометчиво, бросаясь в этот гайдуцкий край преследовать разбойника: здесь все было против них, они не знали местности и не могли рассчитывать на получение верных сведений и вообще на какое-либо содействие со стороны крестьян. Но столь дерзкое и неожиданное ночное убийство двух их товарищей привело их в бешенство, и они, откинув всякий страх и другие соображения, пустились вдогонку за убийцей или убийцами. Быть может, это пренебрежение опасностью имело и другую причину: страх ответственности перед начальством за бездействие после зверского убийства двух мусульман.

Как бы то ни было, в эту минуту Славчо с женой были в большой опасности, — им грозила почти неминуемая гибель. Как мы уже сказали, буковый лес там кончался, и оттуда вверх, вплоть до горных вершин, тянулось открытое пространство, которое надо было на крыльях перелететь, прежде чем из лесу выйдут турки. Так что Славчо и думать не мог о том, чтоб бежать вперед; нырнуть с женой в покрывающую крутой склон буковую рощу было тоже безрассудно: это значило бы самому лезть в ловушку, из которой выбраться целым и невредимым не было никакой надежды.

У Славчо оставалось всего несколько минут на размышление. Перед глазами его, словно голова медузы, возник кровавый, отвратительно-страшный призрак нового плена, с побоями, оковами, пыткой, виселицей. При этой ужасной мысли его охватила неистовая ярость — ее уже нельзя было назвать решимостью, — от которой у него волосы встали дыбом, а в глазах появилось выражение взбесившегося быка, готового лбом рушить стены. Исполин-разбойник стал как будто еще выше, и жилистые руки его судорожно вцепились в рукоять заткнутого за пояс ятагана… Он, видимо, решил встретить своих преследователей с обнаженным кинжалом, изрубить их на куски… Но это отчаянное решение мгновенно сменилось другим: вместо того чтоб выхватить ятаган, он подбежал к одному буку, с необычайной легкостью вскарабкался вверх по его гладкому толстому стволу и через мгновенье исчез в пышной зелени листвы. Вылкана бросилась за ним и остановилась у дерева.

Между тем запти продолжали молча, крадучись, продвигаться к опушке, откуда начиналось пастбище. В тот момент, когда Славчо взобрался на один из нижних сучьев, они очутились как раз под ним. Их было шестеро. С ними — крестьянин. Славчо узнал старосту. Припав к большому суку, служившему для него защитой, Славчо разрядил в запти оба пистолета.

Горные дебри потряс оглушительный грохот с раскатистыми отзвуками.

Когда дым рассеялся, Славчо посмотрел вниз. Один запти лежал на земле, хрипя в агонии. Вокруг никого. Сквозь листву было видно, как убегают его товарищи, прячась за деревьями от пуль невидимых врагов.

Прошло несколько месяцев. Три убийства, совершенные Белимельцем, наделав много шума, послужили для турецкой власти основанием связать и отправить в Софию почти половину мужского населения Бели-Мела — всех, на кого чорбаджи Недю указал, как на соучастников и чуть ли не прямых виновников зла. Но мало-помалу это событие стало забываться и впечатление от него сглаживаться. Село успокоилось. Про Славчо не было ни слуху ни духу. Полагали, что он ушел с женой в Сербию. Но потом стали носиться смутные слухи, будто он опять рыщет по тамошним лесам с какой-то новой четой, в которой состоит и Вылкана. Слух этот был довольно правдоподобен, так как из Бели-Мела вдруг исчезли два крестьянина, которых турки хотели отправить в Софию; они не возвращались и не давали о себе знать… Владко взяли к себе дальние родственники Вылканы, но за домом ее некому было смотреть; оттуда понемногу все растащили, и он стоял брошенный, пустой, заколоченный.

Весной слухи насчет Славчо стали еще более упорными. Некоторые даже видели, как он спускался по оврагам в село Помеждин, где у него было тайное пристанище; за неделю перед тем было сделано три выстрела в начальника сельской стражи, когда тот проходил по опушке Лесковского заповедника, и все были уверены, что стреляла Славчова дружина. Имя Славчо опять стало проникать в село, в дома, в разговоры; образ его снова ожил в душах белимельцев. К тайной радости, что их юнак жив и мстит врагам народа, примешивался невольный страх при мысли о том, что какой-нибудь новый Славчов подвиг может ввергнуть Бели-Мел в новые страдания.

— В горы портки свои унес, — сказал чорбаджи Недю. — Да скоро и с него шкуру спустим! Может, найдется охотник передать этому головорезу, чтоб он убирался подальше отсюда и оставил нас в покое?

Через несколько дней спустился вечером с гор овчар Найден; он принес чорбаджи Недю пулю с вырезанным на ней крестом и сказал:

— Поклон тебе от Славчо, дядя Недю. А чтоб ты поверил, что я от него, велел он передать тебе вот этот гостинец.

Недю растерянно посмотрел на Найдена, но пули не взял.

— Чего же ему нужно? На что мне эта пуля? — спросил он.

— А вот на что: он велит, чтоб ты к утру для его дружины двадцать пар опинцев{142} прислал, пол-оки пороху да оку табака. А на Ильин день готовь угощенье; он придет к тебе в гости, чтоб ты его попотчевал…

Чорбаджи Недю ощетинился.

— Это ты с таким поручением от разбойника пришел?

— Я не виноват, чорбаджи. Сам знаешь: в поле живем, скотину пасем. Не послушаться? Все наше добро в его руках. Что он велел, то и передаю. А там как знаешь…

— А пуля эта к чему?

— Не знаю, чорбаджи…

— Убить меня задумал?

— Не знаю, чорбаджи.

— И крест еще на ней поставил! — воскликнул Недю, взяв в руки пулю.

— Верно, и крест стоит, — подтвердил Найден.

— К чему это?

— Он целует крест божий; вроде клянется: ежели не исполнишь, что он тебе велит…

Недю сверкнул глазами.

— Ладно, передай ему мой ответ.

Он кинул пулю в Огосту, сунул небрежно руки в карманы и сказал овчару:

— Передай гайдуку Славчо поклон, Найден.

— Спасибо, чорбаджи.

— Передай ему поклон, — продолжал Недю, — и скажи, что опинцев и пороху у меня нету. Пойду в Берковицу, куплю. И табаку кипу.

— А мне подождать?

— Нет, ты ступай. А порох и опинцы, скажи, не стану я посылать, а сам ему отдам в Ильин день, когда он ко мне в гости пожалует… Я ему славное угощение приготовлю; он такого в жизни не пробовал.

Тут лицо чорбаджии из бледного стало зеленым.

Но овчар не заметил, как страшно Недю изменился в лице, и поэтому не понял настоящего смысла его ласковых слов.

— Спасибо тебе, чорбаджи. Ну, прощай, — сказал он и, вскинув свой посох с мешком на плечо, пошел было своей дорогой.

Как видно, бедный овчар в самом деле не заметил таившейся в словах Недю угрозы.

Это рассердило чорбаджию.

Ему хотелось, чтобы Найден понял все и передал Славчо подлинный смысл ответа.

Он окликнул Найдена.

Тот обернулся, посмотрел на чорбаджию.

— Эй, скотина! Ты, видать, не понял! — с раздражением сказал Недю.

Найден руками развел.

— Скажи этому каторжнику, душегубу: пускай приходит ко мне в Ильин день; я угощу его вместе с его дружками. Да не только их, а всех воронов, орлов, что вон — летают, угощу мясом его до отвала. А голову насажу вон на тот кол в плетне — птиц пугать.