Фатальная ошибка - Джон Катценбах

— Но вы, наверное, все же сузили круг подозреваемых?

— Да, до некоторой степени. Но дело в том, что у тех, кого мы подозревали, не было особого желания сотрудничать с полицией. Однако мы не теряем надежды, что у кого-нибудь где-нибудь — в баре или в тюремной камере — развяжется язык и мы сможем сосредоточить наше внимание на одном-двух подозреваемых. А пока этот счастливый случай не представился, дело об убийстве бывшего полицейского Мерфи остается открытым.

— Но должны же у вас быть хоть какие-то улики…

Следователь вздохнул, снял ноги со стола и крутанулся в кресле.

— Вы были знакомы с Мерфи?

— Нет.

— Он не слишком-то располагал к себе, — сказал следователь, покачав головой. — И порой ходил по очень скользкой дорожке. В смысле законности, я имею в виду. Не зная фактов, трудно определить конкретный мотив убийства. Конечно, есть тело, и оно кое о чем нам говорит, но этого слишком мало.

— О чем же?

— Все указывает на то, что это дело рук профессионала.

Следователь поднялся, зашел мне за спину и, приставив палец к моему затылку, произнес:

— Пах-пах. Два выстрела в голову. Двадцать пятый калибр; возможно, с глушителем. Обе пули — с мягким наконечником и сильно деформировались, так что по ним ничего не скажешь. Тело затащили в глухой переулок и бросили позади мусорных баков, поэтому обнаружили его лишь утром, когда приехал мусоровоз. Убийца должен был обладать большой ловкостью, чтобы застать Мерфи врасплох. Судебным экспертам практически нечего было делать: даже стреляную гильзу преступник потрудился унести с собой — еще одно свидетельство, что это опытный убийца. К тому же в ту ночь шел дождь, довольно сильный, и смыл следы. Свидетелей не было. Никаких зацепок. Трудный случай с самого начала, и некому подсказать нам правильное направление поисков.

Он обогнул меня и на этот раз взгромоздился на угол стола. Улыбнувшись хищной улыбкой барракуды, он вопросил:

— Каков был мотив? Месть за что-то в прошлом? А может быть, это было простое ограбление? Деньги из бумажника вытащили. А кредитные карточки оставили. Любопытно, правда? — Он помолчал. — А каким боком это дело касается вас? В чем ваш интерес?

— Мерфи был косвенно связан с делом, которое я изучаю, — ответил я, осторожно подбирая слова.

— Следователь беседовал со всеми бывшими клиентами Мерфи. Мы подняли все дела, с которыми он когда-либо работал в полиции. Какое из них вас интересует?

— Дело Эшли Фримен, — ответил я, поколебавшись.

Старший следователь покачал головой:

— Это интересное дело, но вряд ли можно что-нибудь выжать из него. Оно заняло у Мерфи дня два, не больше. Незадолго до убийства он развязался с ним. Нет, убийцу надо искать либо в кругах наркодельцов, чьи махинации он помогал расследовать, когда был копом, либо в среде организованной преступности, которой он занимался в своей частной практике. А может быть, это кто-то из полицейских, подкупленных преступниками. Все это наиболее вероятные подозреваемые.

Я кивнул.

— Но знаете, что мне кажется странным в этом деле? — спросил он.

— Что?

— Когда мы стали рыскать тут и там и заглядывать в темные углы, то все, кого мы допрашивали, казалось, ожидали этого.

— Ожидали допроса? Но разве это не естественно?

Старший следователь опять улыбнулся:

— Мерфи строго соблюдал конфиденциальность и, как правило, не делился информацией ни с кем. Это, в общем-то, одно из главных условий такой работы. Он никого не посвящал в свои дела. Единственный человек, у кого имелось какое-то представление о том, чем он занимается изо дня в день, — это его секретарша. Она печатала все его бумаги, вела бухгалтерию и хранила информацию.

— И она ничем не смогла вам помочь?

— Абсолютно. Но дело не в этом. — Он сделал паузу, уставившись на меня. — Откуда все эти люди знали, что он следит за ними? Конечно, иногда человек, за которым следят, так или иначе догадывается об этом. Но это бывает редко. А в данном случае, повторяю, знали все. К кому бы мы ни пришли, они ждали нас с приготовленными объяснениями и алиби. Это ненормально. Ненормально на все сто процентов. И в этой загадке кроется ключ ко всему делу, вам не кажется?

Я собрался уходить.

— Вашей книге ведь, наверное, требуется тайна, мистер писатель? — спросил старший следователь, пожав мне на прощание руку и вернувшись за свой стол. — Возьмитесь за эту загадку и найдите ответ.

Я ничего не ответил ему. Но я уже знал ответ.

27

Второе вторжение

Хоуп не видела ничего хорошего в воцарившемся спокойствии.

Она бродила по территории школы, участвовала в мероприятиях, связанных с окончанием года, готовилась к зиме. И все время чувствовала себя словно на иголках и ничего не могла с этим поделать. То она спешила куда-то по дорожке, хотя спешить ей было некуда. То вдруг у нее пересыхали горло и губы, а язык во рту еле ворочался, и она поглощала воду бутылками. Среди разговора она внезапно осознавала, что пропустила значительную часть того, что говорилось. Ее отвлекал преследующий ее страх, и, хотя день за днем тянулись вполне благополучно, ей чудилось, что где-то в это время происходит нечто ужасное.

Она ни секунды не сомневалась в том, что Майкл О’Коннел никуда не исчез из их жизни.

Скотт, насколько ей было известно, снова всей душой отдался своей преподавательской деятельности. Салли вернулась к готовящимся разводам и разделам имущества, довольная тем, что сумела разобраться в ситуации и предпринять шаги к ее разрешению. В ее отношениях с Хоуп восстановилось характерное для последнего времени холодное перемирие. От их взаимной душевной привязанности не осталось и следа — не осталось места шутке, комплименту, случайной ласке и уж тем более призыву более откровенного характера. С таким же успехом они могли бы быть монахинями, которые по воле Божией живут под одной крышей и спят в одной постели, но каждая связана священными узами с недосягаемым идеалом. Хоуп задавалась вопросом, не были ли такими же последние месяцы совместной жизни Салли и Скотта. Или же Салли продолжала спать со Скоттом, делая вид, что ничего не изменилось, имитировала страсть, разговаривала с ним, занималась хозяйством и, улучив момент, убегала к Хоуп и убеждала ее, что ей-то и принадлежит ее сердце?

С футбольного поля до нее доносились голоса. Очередная игра серии плей-офф. До полуфиналов осталось еще две встречи, а до финала — три. Но Хоуп не могла как следует сосредоточиться на футболе, она тонула в трясине чувств и тревог, касающихся Эшли, Майкла О’Коннела, своей матери и больше всего Салли. Все казалось ей безнадежным.

Хоуп вспомнила, как она познакомилась с Салли. «Любовь — это ведь, по сути, очень простая вещь, — думала она. — Случайно встречаешься на открытии выставки в картинной галерее. Заводишь разговор, обмениваешься шутками. Решаешь пойти выпить чего-нибудь и заодно поесть. Затем встречаешься еще раз где-нибудь среди дня. Наконец — прикосновение к тыльной стороне ладони, шепот, обмен взглядами, и вот вы уже вместе, как было ясно с первой минуты».

«Любовь!» — подумала она. Майкл О’Коннел непрестанно повторял это слово, а сама Хоуп давно его не употребляла. Наверное, уже несколько месяцев. «Он говорит, что любит меня», — сказала ей Эшли. Но Хоуп была убеждена, что все его поступки не имеют ничего общего с любовью.

«Он оставил нас в покое», — сказала она себе.

Салли говорит, что он оставил их.

Скотт говорит, что он оставил их.

Эшли думает, что он оставил их.

Сама она в это не верила.

Однако никаких признаков его присутствия не замечалось.

До нее донеслись голоса. На тренировочном поле она увидела свою команду. Девушки, собравшись в кружок посреди поля, разговаривали и смеялись. Она потянулась к свистку, свисавшему на шнурке с шеи, но решила дать девушкам отдохнуть еще несколько минут. Юность быстро проходит, и надо использовать каждую минуту. Правда, молодые не понимают этого.

Вздохнув, она дала свисток и подумала, что надо ежедневно звонить Эшли и своей матери, чтобы убедиться, что все у них в порядке. Странно, что Салли и Скотт не делают этого.

Салли широко открытыми глазами смотрела на заголовок в газете. «Бывший полицейский найден убитым на одной из городских улиц». Кровь отхлынула у нее от лица. Она прочитала все сообщения под заголовком, вникая в каждое слово, затем перечитала все еще раз, запоминая подробности. Отложив газету, она с удивлением заметила, что руки ее перепачканы в типографской краске, и сообразила, что они вспотели при чтении и растворили краску.