Чародей с гитарой - Алан Фостер

– К полной победе и славе, – дружно проговорили все трое.

Скрритч повернулась, потянула за шнур. Появились прислужники. Каждый нес по свежей, истекающей соком ножке. Их пустили по кругу. Четверо заседавших выпили все содержимое в знак достигнутого согласия.

А потом они отправились по местам. Генерал – к своему штабу, Эйякрат – в собственные апартаменты, размышлять над возможностью духовного вторжения в Куглух, Кесиликт же – к мирским вопросам, уточнять время приема пищи и официальные распоряжения на завтра.

У министра было достаточно оснований призадуматься над словами императрицы, признававшей за мягкими изрядный ум. Подобная находчивость позволяла ему сохранить голову на плечах, даже когда он согласился с прочими в том, что настало время выступать. Сам-то он полагал, что Эйякрату следует предоставить любое время, которое тот запросит. Кесиликт был знаком с запретными анналами, бесконечным скорбным перечнем поражений в прежних битвах с мягкими. И не более прочих членов Государственного Совета знал о сложностях, испытываемых Эйякратом при манипуляциях с Проявлением, полагал, что в нем-то и кроются все надежды Броненосного народа на окончательную победу над извечными врагами… а вовсе не в хваленой генералом Мордешей военной силе.

Оставшись одна, Скрритч потянула за другой шнурок. Явился служитель с высоким узкогорлым сосудом для питья. Императрица запила им вкус ножки, а затем вновь обратилась к окну.

Сгущающийся туман укрывал уже подступы к твердыне. Город Куглух с его тысячами беспокойных жителей исчез, словно бы и не существовал. День повернул к ночи, туманы темнели, свидетельствуя, что солнце клонится к закату.

Мордеша и его друзья-генералы осуждали задержку. Она и так тянула, сколько возможно, давая Эйякрату время, необходимое для изучения Проявления. Но, зная характер волшебника, нетрудно понять – он будет тянуть до бесконечности.

Терпение лопнуло. Скоро на Зеленых Всхолмиях узнают, что война началась.

На миг ей вновь вспомнился тревожный сон. Быть может, это просто кошмар? Даже у нее, императрицы, сдают нервы. Однако Эйякрат не проявил особого беспокойства, значит, и ей незачем волноваться.

Нужно было еще возвысить кое-кого и унизить, казнить, наказать… наградить. Впереди завтрашний день, умно спланированный прозаичным Кесиликтом.

Постоянная насыщенность будней казалась чрезмерной – в особенности теперь, когда сделаны первые шаги к окончательной победе. Она наслаждалась: из всех императоров и императриц великой Империи она первая хозяйкой вступит в уютные земли мягких, первой доставит с другого края света добычу, приведет тысячи рабов.

В конце концов, что может помешать ей? Эйякрат не раз намекал на возможности, предоставляемые Проявлением. Они уводили за пределы этого мира.

Императрица повернулась на бок и откинулась на сотню красных подушек, отсвечивающих рубинами. Честолюбие ее было безграничным, как Вселенная, и столь же далеко идущим, как магия Эйякрата. Она едва могла дождаться начала войны. Слава осенит ее и Куглух. Кстати, почему бы с помощью чародея не сделаться Императрицей Вселенной, высшей правительницей еще неведомых далей со всеми их обитателями?

Да, она еще получит утонченное удовольствие, распоряжаясь смертью и разрушением, а не читая о них… Командуя воинами, а не тупыми мирными горожанами. Куглух вышел в поход – пора уже. Только на этот раз он будет шириться и расти… Никаких бесславных остановок.

Галлюцинация в памяти слабела и наконец сделалась лишь любопытным и незначительным воспоминанием.

Глава 15

Джон-Тома словно поделили на две половины. Одна – продрогла и промокла от утреннего тумана. Другая же пребывала в сухости и тепле – ей было, пожалуй, жарко, и на нее что-то давило.

Он открыл глаза и с первым, еще сонным движением увидел рядом с собой черно-белую фигуру. Черные волосы Флор лежали на его плече, а голову она пристроила на его согнутой в локте руке.

Вместо того чтобы шевельнуться и разбудить девушку, он воспользовался возможностью изучить ее совершенно неподвижное лицо. Во сне она была совсем другой. Девочкой, что ли. По левую сторону от Джон-Тома почивал волшебник.

Втянувший в панцирь голову и конечности, Клотагорб казался валуном, закатившимся под куст. Джон-Том вновь обратил было взор к своей соседке, когда уловил движение за спиной. Встревоженный, он потянулся к своему боевому посоху.

– Ты не тревожься, Джон-Том. – Интонации Талеи были прямо противоположны словам. Девушка склонилась к нему, бросив угрюмый взгляд на сонную парочку. – Если я и убью тебя, Джон-Том, то не во сне. – Она непринужденно перешагнула через обоих и направилась к Клотагорбу.

Нагнувшись, она бесцеремонно забарабанила по панцирю.

– Просыпайся, волшебник!

Вскоре вынырнула голова, за ней пара рук. В одной оказались очки, быстро перекочевавшие на клюв. Наконец появились ноги. После недолгой паузы волшебник всеми четырьмя оттолкнулся от земли и встал.

– Я не привык, – начал он ворчливым тоном. – Я не привык, чтобы меня будили столь бесцеремонно, юная леди. И если бы не моя добродушная натура…

– Эти речи лучше приберечь для него, – проговорила Талея, указав на шатающегося в воздухе Пога. Сонный летучий мыш, неловко двигаясь, приближался, чтобы помочь хозяину с утренним туалетом. Пог спал наверху – в ветвях дерева.

– В чем дело-до, а? – проговорил он утомленным тоном. – Шум, ор… поспать не дадут.

– Эй, – резко бросила Талея, – все поднимайтесь. – И вновь одарила взглядом Джон-Тома. Тот невольно удивился, обнаружив кое-что, как ему показалось, промелькнувшее во взгляде девушки. – Ну, как, – спросила она, – вы с ней собираетесь поучаствовать в небольшом совете… или нет? Может, ты решил провести весь остаток жизни в качестве ее подушки?

– Почему бы и нет? – Он поглядел ей в глаза. Талея отвернулась. – В чем дело? С чего такая прыть в такую рань? Раньше я не замечал за тобой стремления подниматься затемно.

– Как правило, я сплю, Джон-Том, – отвечала она, – но я проснулась не потому, что крепко спала, а оттого, что здесь кого-то не хватает. Вы что – еще не заметили? – Она развела руками и повернулась. – Где Мадж?

Джон-Том снял с плеча голову Флор. Сонно заморгав, она перекатилась на бок. Кошачья поза эта не давала ему сосредоточиться ни на чем…

– Мадж исчез, – проговорил он, вставая и старательно пытаясь размять затекшие плечи и ноги.

– Значит, слинял, мохнатый плут. – Скорчив рожу, Пог взмахнул крылом. – А чего удивляться-до? Он и сам говорил, чдо смоется при первой возможности.