«Смертное поле». «Окопная правда» Великой Отечественной - Владимир Першанин

— Федор и Гриша, закладывайте взрывчатку. Мост к чертовой матери! Остальным собрать оружие, патроны, документы.

Коваленко подхватил ручной пулемет Дегтярева. Я помог собрать запасные диски, повесил на плечо винтовку, набил карманы патронами. Гранаты заталкивал за пояс и в вещмешок, который мне подставил наш десантник. В небольшой будке нашли еще патроны, гранаты, кое-какую еду.

— Отходите! — крикнул Марков. — Взрываю!

Но взрывчатки не хватило. Перебило пару бревен центральной опоры. Мост осел и перекосился. Со стороны хутора уже хлопали выстрелы. Коваленко, встав на пригорок, выпустил несколько длинных очередей. Сменил диск.

— Федор, собирай гранаты.

— Не хватит, — отозвался Марков. — Здесь как минимум пару килограммов тола надо.

— Тогда поджигай.

В будке мы обнаружили пятилитровый бидон керосина. Для ламп и фонарей. Лихорадочно выламывали доски, крушили стол, лавки, заталкивая весь хлам в основание моста. Пыхнуло пламя, а со стороны хутора начал пристрелку наш «максим». Но в чужих руках. Полицаи под прикрытием станкового пулемета двумя группами, человек по семь, обходили нас с флангов. Доски и тряпье, облитые керосином, горели вовсю, но толстые бревна лишь дымили.

— Бросай туда гранаты! — кричал Коваленко.

Он стрелял из пулемета, не давая полицаям приблизиться. Они и не рвались под пули, но упорно обходили нас. Десантник, стрелявший из винтовки рядом со мной, вскрикнул. Пуля попала в лицо, из уха брызнула кровь. Я попытался перевязать товарища, но кровь шла так обильно, что мгновенно пропитывала бинты и вату. Он умирал у меня на руках. Очередь прошла над головой, и я снова взялся за винтовку.

Федя Марков собрал в мешок гранаты, выдернул пару колец и едва не в упор швырнул тяжелый мешок под мост. У него оставалось три или четыре секунды. Он успел отбежать на десяток метров и бросился на землю. Отколотая взрывом острая щепка, как нож, вонзилась ему в бок. Несколько осколков попали в руки. Федор поднялся, вскарабкался на дорогу.

— Федя, лежи! — крикнул я. — Сейчас поможем. «Максим» в руках полицаев молотил, не переставая.

Когда я подполз, увидел, что у Феди раздроблено пулями плечо. Он пытался что-то сказать, но деревянная щепа пробила легкое, изо рта текла розовая пена. Не помня себя, я куда-то тащил Федю. Я знал его больше года, он показывал фотографию отца, матери, братьев. Я видел его невесту, и вот он умирал. Мой друг, с которым когда-то я начинал службу десантником. Наверное, правду говорил тот мужик на призывном пункте, что из десанта живыми не возвращаются.

Гранаты не причинили мосту особого вреда. Вышибли бревно и снесли часть перил. Но пламя уже лизало нижнюю часть бревен и вырывалось вверх через пробитые щели. Еще бы десять минут! Для нас этот проклятый мост, который мы никак не могли разрушить, стал бы хоть частичной местью за гибель наших товарищей. Но и медлить было нельзя. Мы подхватили Федю на руки, но он уже умирал. Пуля попала в шею Михаилу, нашему товарищу, оставшемуся в живых, кроме меня и Леонида. Я перетянул шею тряпкой. Кажется, пуля не задела позвонки и артерию, а лишь прошла под кожей.

Мы медлили. И еще пять или шесть минут отстреливались. Мы не могли оставить Федю Маркова. У него началась агония. И лишь тогда побежали. Мы сумели уйти от полицаев. Потому что нам нечего было терять, и мы стреляли в рост, даже не ложась. Леониду пуля разбила бинокль, прошла вскользь по ребрам. Полицаи воевали смело и упорно, но не рисковали приближаться ближе чем на триста-четыреста метров. Они не хотели умирать от пуль обреченных десантников. Но мы выжили. Нам помогли наступившие сумерки. Мы шли всю ночь. Михаил шагал, шатаясь. Мы поддерживали его, и он повторял адрес, куда надо сообщить, если он умрет:

— Астрахань, Черноярский район… Я остался у матери один…

Тогда, осенью сорок третьего, было много семей, где сыновей уже не оставалось. На рассвете мы сменили Михаилу повязку. Нашли тряпки почище, мочились на них и обматывали шею, покрытую коркой крови. — Выживешь, — повторял Леонид. — Тебе только разорвало кожу.

У Коваленко распух и посинел бок. Я наложил давящую повязку на сломанные ребра. Ручной пулемет с пустым диском перешел ко мне. Я набил диск патронами. Кроме этого, у нас оставалась винтовка с несколькими обоймами и две гранаты. В пистолетах было по два-три патрона — для себя.

Потом я не раз задумывался, надо ли было связываться с этим мостом. Мы потеряли Федю Маркова и еще одного товарища. Стоило ли это бревенчатое сооружение, которое мы до конца не успели сжечь, двух жизней? Забрали бы оружие, еду у полицаев, и бегом вдоль балки! У нас оставалось время и было оружие, чтобы отбиться. Коваленко не хотел оправдываться, но эти же мысли глодали и его. Немного позже он сказал:

— Нам дали задание взорвать мост, и мы его взорвали. Пусть другой, не железнодорожный. Но по нему через неделю, как крысы, полезут отступающие немцы. А метаться по степи и убегать мы не имели права. Мы и так бегали от немцев все эти дни.

Такие слова были несвойственны жесткому профессиональному десантнику. Это были слишком громкие слова. Но, возможно, они требовались, чтобы успокоить себя и нас. Доказать, что все делалось не зря. Наверное, я тоже слишком много вспоминаю про тот случай. Позже, на фронте, я видел гибель тысяч людей. А это был всего лишь рядовой эпизод войны.

Через сутки мы встретились с наступающей танковой частью. Позже добрались до своей бригады. Нас не хвалили, но и не высказывали претензий. Из группы в одиннадцать человек остались трое. Мы воевали, вернулись с оружием и после лечения снова встали в строй.

Я рассказал о двух эпизодах своего боевого пути. Если успею, что-то еще расскажу позже: Так сложилось, что практически всю войну я воевал в составе 27-й воздушно-десантной бригады, почти все время бок о бок с Леонидом Коваленко.

Правда, прыгать в тыл врага мне больше не пришлось. Учился на курсах минеров, потом воевал в боевых частях бригады и дважды был ранен, в том числе в ногу. Тяжелое ранение в колено не позволяло прыгать с парашютом. Я участвовал в боях за освобождение Донбасса, воевал в Венгрии, освобождал Вену. У реки Табор обнимались с американскими солдатами. Там и закончил войну. Был награжден орденами Отечественной Войны и Красной Звезды, несколькими медалями, в том числе той самой, первой, «За отвагу».

После войны служил некоторое время в армии, трудился на различных предприятиях, а затем был направлен на службу в милицию. Сейчас — полковник в отставке, имею двоих взрослых сыновей, внуков.

Я был наводчиком «сорокапятки»

Надо было срочно перебросить батарею через открытую лощину на другую позицию. Первые два орудия немцы накрыли. Половина расчетов погибла. Моя «сорокапятка» была третьей. Весь расчет смотрел на меня. Умирать никому не хотелось…

Я хорошо знал Георгия Петровича Романова и всю его большую семью. Дружил много лет с его старшим сыном. Георгий Петрович, высокого роста, широкоплечий, почти всю жизнь работал на оборонном заводе «Баррикады». Потеряв под бомбежкой в Сталинграде мать и отца, он ушел на фронт, не сумев их похоронить. Не смог он и вывезти из горящего Сталинграда жену и двухлетнего сына.

Он служил в расчете знаменитой «сорокапятки». В 1943–1944 годах эти пушки уже устарели. Вступая в бой с немецкими танками, артиллеристы всегда несли большие потери. Пережить два-три серьезных боя считалось большой удачей.

Георгий Петрович Романов прошел Великую Отечественную, получив тяжелое ранение, заслужив три ордена, медали и несколько благодарностей от Верховного Главнокомандующего Сталина И. В.

Я родился в 1914 году в селе Ерзовка, Дубовского района Сталинградской области. Родители простые рабочие, детей в семье было двое — я и старшая сестра. Окончил семь классов, работал в механических мастерских. В 1930 году вместе с родителями переехал в Сталинград, построили небольшой дом. В семнадцать лет поступил работать на завод «Баррикады», на котором трудился практически всю жизнь, если не считать тех лет, что воевал на фронте. Я довольно быстро освоил специальность артиллерийского слесаря — эта довоенная специальность значится в моей сохранившейся красноармейской книжке.

В 1939 году познакомился со своей будущей женой Шурой, и оба поняли — быть нам вместе. Забегая вперед, скажу, что так оно и получилось. Вскоре поженились, прожили вместе пятьдесят с лишним лет, вырастили двоих сыновей, дождались внуков. Старший сын, Валерий, родился в апреле 1940 года. А 22 Июня началась война, которая перечеркнула всю жизнь нашей семьи на две части: до и после…

Завод, на котором я трудился, был оборонного значения. Если уж простые фабрики работали без выходных, то завод «Баррикады», выпускающий артиллерийские изделия, работал день и ночь. Многие даже ночевали на заводе, чтобы сэкономить время на дорогу и немного больше отдохнуть. Но часто выходило так, что отдыха не получалось. Отработаешь смену, двенадцать часов, поужинаешь, а начальник цеха просит: «Надо бы еще пару часов потрудиться. Срочный заказ». Где два, там и три часа. За полночь спать ляжешь, а в пять утра будят. Опять что-то срочное. Мы понимали ситуацию, но люди до того выматывались, что просились от такой жизни на фронт.