«Смертное поле». «Окопная правда» Великой Отечественной - Владимир Першанин

— Эй, фройлян, иди сюда, — на ломаном русском языке позвал он Зину.

Но Зина, ничего не отвечая, быстро пошла прочь в сторону, где лежали Леонид Коваленко и я. Немец тоже ускорил шаг. Скорее всего, он не подозревал, что здесь, далеко в тылу, девушка может находиться с диверсионной группой, а Зину посчитал легкой добычей, с которой можно заняться любовью. Зина побежала, сделала вид, что споткнулась и упала.

Немец уже ничего не видел вокруг, кроме своей добычи. Из-за кустов выскочил Коваленко и обрушил свой огромный кулак на голову немца. Тот свалился как подкошенный. Леонид сорвал с него автомат и, связав с моей помощью, повел «языка» к лощине, где ждали трое других парашютистов во главе с Погодой.

Медленно подбирая немецкие слова, Зина вместе с Коваленко допросили пленного. Немцу было за тридцать, и он хорошо понимал, что его ждет. Оставалось надеяться только на чудо. А может, его все же пощадят и оставят в живых? Умирать не хочет никто, и даже спустя много лет я вспоминал, что, рассказывая о затоне, где спрятан понтонный мост, немец не переставал говорить о своей семье, о том, что он антифашист, из семьи рабочих, и сам трудился на судостроительной верфи. Он никогда не стрелял в русских, был сапером. Он верил в чудо.

— Сколько человек охраняют мост? — спросила Зина.

— Драй. Три человека.

— А вооружение?

— Три винтовки.

— Пулемета нет?

— Машингевер? Найн.

— Поблизости другие посты есть?

— Нет, — покачал головой немец. — Их всех отводят подальше от переправы. Поверьте мне, я сделаю все, чтобы вам помочь.

— Ну ладно, — перебил его Коваленко. — Пойдешь впереди, будешь показывать, где находится мост.

Немец замолчал. Ему завязали рот, и цепочка из семи человек — шесть парашютистов и пленный немецкий сапер — двинулась по изрытому воронками придонскому лесу. Я уже примерно представлял, где находится этот затон. Лишь бы фриц не навел на какую-нибудь засаду.

Через полчаса сапер остановился и показал на камышовые заросли.

— Василий, Зина, оставайтесь с пленным, а мы вчетвером налегке пойдем вперед, — дал команду Коваленко.

Понтонный мост стоял в затоне, среди камышовых зарослей, и был сверху накрыт маскировочной сеткой. Разглядеть его с воздуха было почти невозможно. Да и само место, окруженное высокими тополями, было выбрано умело. Видимо, рассчитывая на хорошую маскировку и своего часового, трое саперов дремали после трудной бессонной ночи. На войне такая беспечность часто стоит жизни.

Десантники подползли на десяток шагов и бросились вперед. Двое саперов были убиты ножами, третий успел вскочить и побежал.

— Не стрелять! — крикнул Коваленко, уверенный, что на своих длинных ногах догонит немца.

Но Федя Марков не выдержал. Сухо треснул выстрел, и немец, сделав по инерции два-три шага, повалился лицом вниз. Для командира группы треск пистолетного выстрела прозвучал, как грохот.

— Ты в своем уме, Федор! — не выдержав, выругался старший сержант. — Задание провалишь! Ведь был приказ действовать только ножами.

Марков понуро промолчал. Он понимал, что из-за этого дурацкого выстрела нас могут услышать. Возможно, уже услышали.

— Боялся, что убежит, — наконец выдавил он.

Смертельно раненный немец скреб пальцами землю. Через несколько минут он умер. Настала тишина. Коваленко подал сигнал.

— Начали действовать! Времени в обрез.

Всего понтонов было семьдесят. К каждому предстояло прикрепить несколько толовых шашек, снарядить взрыватели и присоединить бикфордов шнур. Меня послали охранять подходы к затону, а подрывники минировали понтоны. Все они, в том числе Зина Стебловская, действовали быстро, но для меня, лежавшего в охране, время тянулось нескончаемо медленно. Неподалеку, за лесом, находилась родная станица, Потемкинская, мать и сестры, которых я не видел уже несколько месяцев, и на душе стало тоскливо. Увидимся ли мы еще?

Дон был пустынный. Высоко в безоблачном небе мерно гудели моторы немецких самолетов. Тройками шли на Сталинград тяжелые бомбардировщики «Дорнье-217». Каждый нес четыре тонны авиабомб. Технические данные наших и немецких самолетов я изучил хорошо. Насчитал двадцать четыре машины. Почти сто тонн взрывчатки обрушатся на город, если их не остановят наши истребители и зенитная оборона. Несмотря на кажущуюся медлительность, самолеты шли со скоростью 500 километров в час. Их сопровождали истребители, штук двадцать, не меньше. Тяжко придется нашим!

По Дону прошел немецкий катер. Я вцепился пальцами в рукоятку автомата. Если катер свернет в затон, группе не уйти от его крупнокалиберных пулеметов. Я разложил на траве три свои гранаты. Катер, конечно, ими не возьмешь, но задержать можно, да еще три автоматных магазина в запасе! Я уже мысленно готов был к бою. В семнадцать лет не веришь в собственную смерть. Но катер прошел мимо.

Время, казалось, замерло! Ну, скоро они там? Где-то далеко на горизонте разгорелся воздушный бой. Наверное, наши истребители пошли на перехват немецких самолетов. Оставляя дымный хвост, вниз падал самолет. Но чей, наш или немецкий, я не разглядел. Было слишком далеко.

Наконец, Коваленко закончил подготовку и приказал всем отойти подальше. Шипя, загорелся бикфордов шнур, один за другим загремели взрывы. Вверх взметнулись фонтаны воды, куски камыша. Кажется, все! Дело сделано. Показались Зина Стебловская и Федор Марков.

— А где командир с Калинчуком? — спросил Василий.

— С фрицем разговаривают, — отозвался Марков. Василий уже знал жестокие законы диверсионной войны. Пленных здесь не бывает, пусть даже действительно тот немец не хотел идти на войну и был когда-то антифашистом. Сейчас он был враг. И в голосе Федора Маркова была одна злость. В начале войны у него погиб брат, и с зимы не было известий от другого брата. Или убили, или в плену у немцев. У Калинчука под Киевом осталась в оккупации вся семья. Война коснулась каждого из десантников.

Через несколько минут появились Коваленко и Калинчук.

— Пошли, — коротко скомандовал сержант. — Идем в сторону хутора Генераловского. Полеев — рядом со мной, будешь показывать дорогу.

Пока нам везло. Я хорошо знал здешние места и уверенно вел группу в сторону хутора Генераловского, выбирая наиболее глухие участки: балки, низины, заросли кустарника. Коваленко да и остальные не сомневались, что немцы обнаружили следы их «работы» и ищут группу. Шли несколько часов без отдыха, выбросив все лишнее: динамо-машину, электрошнур, взрыватели, взятые про запас. Из трофейного оружия сержант разрешил мне взять только автомат. Длинноствольные австрийские винтовки, которыми были вооружены немецкие саперы, были утоплены вместе с понтонами. Они бы только мешали пробираться в зарослях.

— Главное наше оружие — скорость! — вытирая пот, говорил Коваленко. — А если нарвемся на фрицев, то — внезапность. Сопли не жевать, гранаты под ноги, пуля в упор, и пробьемся через любого гада.

Леонид Коваленко был настоящим вожаком группы. Очень сильный физически, почти на голову выше любого из десантников, он действовал с врагом жестоко, и статьи о нем в тот период вряд ли бы пропустили редакторы газет. Такого авторитета не имели даже многие офицеры. Он шел впереди и внушал людям уверенность. Автомата он не имел, держа при себе неизменный ТТ, из которого стрелял мастерски. Впрочем, чаще пользовался тяжелым десантным ножом, взятом в бою у немецкого эсэсовца. Слово «спецназ» тогда не знали, но Коваленко и его группа вполне потянули бы на это звание, постигнув в совершенстве за месяцы войны ее хитрости и законы. Поэтому и выжили, выполнив несколько сложных заданий.

Невысоко над землей прошел самолет-разведчик «Шторьх». Скорость этого небольшого самолета всего 170 километров в час, и группа, услышав издалека шум мотора, успела даже заползти в камыши. Самолет прошел стороной.

— Нас ищут? — спросил я Леонида.

— Черт его знает. Может, по своим делам летит, а может, такую же группу выискивает. Ты думаешь, мы одни эти мосты рвем? Каждую ночь группы улетают.

Без понтонов немцам не обойтись. Днем переправляться их наша авиация отучила. Ну, пошли дальше.

Когда парашютисты едва не падали от усталости, сержант объявил:

— Привал!

В узкой сухой балке, в зарослях терновника, впервые за сутки перекусили. Диверсионные группы снабжали по первым нормам — на голодное брюхо не навоюешь! Имелась в запасе американская тушенка, наши советские консервы, сахар, чай, сухари. Все внезапно почувствовали голод. Мне запомнились очень вкусные ржаные сухари. Окунешь в котелок с водой, и получается почти натуральный ржаной хлеб. Да еще когда намажешь его тушенкой! Наелись, да еще нервное возбуждение. Потянуло на сон. Коваленко видел: сил ни у кого не осталось. Скомандовал:

— Четыре часа сна!