Трибуле - Мишель Зевако

Маржантина тем временем ходила взад и вперед по узкой комнатушке, крутилась вокруг Жилет. Она снова громко заговорила:

– Сколько вам лет, прекрасная мадемуазель?

– Семнадцать.

Какой-то разумный луч пробился в больной мозг Маржантины.

Поразмышляв с минуту, она повторила:

– Семнадцать лет!

Потом на ее лице появилось выражение безмерной тоски.

– И как вас зовут?

Жилет почувствовала, что к ней постепенно возвращается надежда. Голос сумасшедшей потеплел. Она больше не смеялась тем жестоким, леденящим кровь смехом. Безумная больше не смотрела на девушку так, что ее дикие взгляды проникали в самые глубины юной души.

Неужели герцогиня ошиблась в расчете? Безумная вытянулась на своем коврике и, казалось, предалась мечтаниям. Жилет собрала все свои силы:

– Меня зовут Жилет, мадам. Не правда ли, красивое имя?

Одним прыжком Маржантина вскочила на ноги и бросилась на девушку.

Она схватила своими нервными руками девушку за запястья и чуть ли не вплотную приблизила свое лицо к пленнице.

– Лжешь! Лжешь! – взвыла безумная. – Жилет! Это тебя-то зовут Жилет? Тебя? И ты смеешь так говорить! Ну-ка попробуй повторить!

– Мадам!

– Ты! Жилет! Ты считаешь меня безумной?

Она яростно вцепилась своими крючковатыми, когтистыми пальцами в светлые волосы юной девушки. Та закричала от боли.

– Послушай, – задыхаясь прошипела старуха. – Неужели ты моя дочь?

И сумасшедшая дико захохотала, окидывая девушку блуждающим взглядом.

– Это ты моя дочь? Ты? Ты не осмелишься, не осмелишься, ты хорошо знаешь, что не осмелишься сказать это! Ах! Тебя зовут Жилет, но ты не моя дочь!

Она, казалось, задумалась, собираясь с мыслями. Внезапно она сложила ладони в молитвенном жесте, словно собираясь обратиться к Всевышнему.

– Жилет теперь шесть лет! Моей Жилет шесть лет! Она красива, изящна, нежна. У нее светлые волосы и голубые глаза. Ее золотистые волосы ниспадают на плечи. Она говорит мне: «Мама, я люблю тебя!» И каждый вечер она засыпает у меня на руках. Она ничего не знает о моей жизни, но видит, что мне трудно. Когда я стою у ее маленькой кроватки, я чувствую себя счастливее королевы. Вот кто такая Жилет. И ты эта Жилет?

Перед столь очевидной глубокой и искренней болью Жилет, ошеломленная, почувствовала, как слезы жалости набегают ей на глаза.

– Но если вы так страдаете, мадам, – проговорила она, – то почему же вы ненавидите меня, меня, столь же сильно страдающую?

Маржантина, казалось, не услышала этих слов.

– А если ты не Жилет, то где же она? Я не видела ее ни сегодня, ни вчера, ни позавчера. Где же она? Я ищу ее и не нахожу. Я так устала. Кто забрал ее у меня? Если бы она умерла, я бы знала это. Не говорите мне о ее смерти. Порой мне слышатся голоса, ведущие меня к ней. Но в тот самый момент, когда мне вот-вот должно повезти, всегда возникает какое-то препятствие. Париж прячет ее от меня. Франсуа прячет. Ему она нужна для собственного удовольствия. Дочь после матери. Когда он обесчестит мою дочь, он ее выбросит. Франсуа! О, Франсуа! Ты заплатишь за свои преступления. Красота отомстит за себя. Любовь за себя отомстит. Женщина отомстит за девственниц, которыми ты наслаждался, как игрушками.

– Мадам, – произнесла бесконечно нежно Жилет, – почему вы отчаялись найти свою дочь? Может быть, очень скоро вы ее отыщите.

Однако настроение безумной уже изменилось.

– Молчи! – очень тихо сказала она. – Мне скоро приведут ее… Мне пообещали… Мне сказали: «Оставайся здесь, и я приведу тебе твою дочь». Я делаю то, что мне сказали, я жду.

– А что вам обещали в обмен на возвращение дочери? – поинтересовалась Жилет, стараясь говорить тверже.

– Заставить тебя страдать, – холодно ответила Маржантина.

– И вы это сделаете?

Вместо ответа раздался злобный хохот.

– Мадам, вы будете жестокой только потому, что так приказала вам та женщина, которая ненавидит меня?

Маржантина замотала головой.

– Нет, нет… Я сделаю это, потому что ненавижу тебя, потому что, заставляя тебя страдать, я отомщу той женщине, которая обрекла меня на страдания… Я отомщу твоей матери!

– Моей матери!

Жилет так закричала, что Маржантина вздрогнула. Искра разума сверкнула в ее темном мозгу.

– Мама! – Жилет молитвенно сложила руки. – Так вы ее знали?

– Знала ли я ее! – безумная выплеснула наружу свою ненависть. – Послушай. Я любила мужчину, и он меня любил… Его звали Франсуа… Но вот появилась эта женщина… твоя мать… и с тех пор я плачу… Понимаешь, как я должна ее ненавидеть…

Эти отрывистые фразы взволновали Жилет. Маржантина опять схватила девушку за руки и сильно сжала их.

– Знаю ли я твою мать!.. Это же она принесла мне письмо, в котором Франсуа признавался, что больше не любит меня! Это она сидела на коленях у Франсуа, когда я увидела его хохочущим и пьющим вино с друзьями… А ты меня спрашиваешь, знала ли я твою мать! Да ты же с ума сошла!

Ее крючковатые пальцы крепко сжали запястья Жилет… Девушка сделала отчаянное усилие, чтобы освободиться.

– Сумасшедшая! – вскрикнула она. – Она хочет меня убить!..

И вдруг она испуганно позвала:

– Манфред! Ко мне, Манфред!

Это имя само собой слетело с губ девушки, которая и не думала призывать молодого человека. А сумасшедшая еще сильнее сжала ее запястья.

Жилет задрожала, потом упала на колени, потом распласталась по полу, потеряв сознание скорее от страха, чем от боли.

Маржантина взглянула на юную девушку, неподвижно лежавшую у ее ног, словно труп. Вытянувшись во весь рост, она, тоже неподвижная, о чем-то, казалось, мечтала. Однако напряженное лицо, тоскливое выражение глаз, подпрыгивание ее тела свидетельствовали об обратном.

Нет, она не мечтала. Она пыталась вспомнить. Проблеск разума снова сверкнул в ее затуманенном сознании.

Почему она заставляет страдать это прекрасное, безобидное создание? Разве не могут ей вернуть дочку, не оплачивая ее радость слезами другой матери? Ведь этого ребенка, застывшего на голом полу, уже ищет, наверное, та, другая, мать, точно так же как искала свою Жилет она.

Ее разум, ввергнутый в черную пропасть, хотел взмыть, выбраться на поверхность и отчаянно бороться с темными силами, тянувшими ее в пучину.

Если бы она не потеряла Жилет, если бы в один несчастный день время не остановилось для нее, чтобы отметить вечность ее боли, сколько бы лет было ее дочери?

Разумеется, она бы выросла. Она стала бы настоящей девушкой, вослед которой парни бросали бы влюбленные взгляды.

– Ей было бы…

Маржантина попробовала сосчитать, но быстро сбилась и бросила свой безумный взгляд на лежавшую перед ней всё в том же положении девушку, покинутую, страдающую.