Сонька Золотая Ручка. История любви и предательств королевы воров - Виктор Мережко

Тобольский помолчал, думая о чем-то своем, затем произнес:

— Понимаю вас. Я тоже не могу ничего с собой поделать. Понимаю, что рано или поздно погибну, но не могу. Я безумен от любви к вашей дочери, пан.

Горелов поднял на него мокрые глаза:

— Так сильно любишь?

Пан извлек из кармана батистовый чистый платок, вытер выступившие слезы, высморкался.

— С того момента, как она вспыхнула перед моими глазами, я потерял покой, сон, смысл жизни. Она — единственный мой смысл! Я следую за нею, как тень, я преследую ее. Она глубоко презирает меня. Даже, думаю, боится. Но я все равно не оставляю надежду, что когда-нибудь девочка смилостивится, поймет, что никто и никогда так любить ее не будет. И сжалится… тоже полюбит меня.

Штабс-капитан протянул к нему руку, принялся гладить по волосам:

— Бедный… Бедный ты мой. — Вытер слезы на щеках пана, с усмешкой признался: — Я ведь тоже ее люблю.

Тобольский выпрямился, отвел его руку. Горелов понял реакцию пана, улыбнулся:

— Нет, не так, как ты. Я люблю ее, как отец.

— Отец?

— Да, отец! Пусть даже неродной! Ведь у меня никого. Один… Помру — никто даже не вспомнит, что был такой человек. А может, и не человек вовсе. Пьяница.

Оба помолчали, неожиданно штабс-капитан предложил:

— Здесь море рядом. Пошли посмотрим на него ночью. Такую красоту ты в жизни не видел.

— Видел, — засмеялся Тобольский. — Встретил ее, теперь не могу забыть.

Мужчины засмеялись, поднялись из-за стола.

— У тебя деньги есть? — спросил Горелов.

— Много. Надо рассчитаться?

— Сделай одолжение. У меня ни копья. Все пропил, а доходов никаких. Даже милостыню никто не подает.

Пан Тобольский махнул халдею, тот мигом оказался рядом.

Штабс-капитан и Тобольский сидели на высоком берегу и любовались ночным светом, льющимся на бескрайнюю водную пустыню. Вяло набегали волны на берег, еле слышно доносился гудок парохода, а там вдали сверкала бесконечная вода, пугающая и завораживающая.

За окном уже плыла разбавленная слабым утром ночь, Сонька и Кочубчик не спали. Точнее, Володька дремал, а девушка рассказывала ему:

— Завтра мы идем в театр.

Володька удивленно икнул.

— Это куда?

— В театр. Посмотрим новую постановку.

— Не-е, в театр я не ходок. Засмеют кореша.

— Нужно, Володя. Меня ведет хвост. А раз меня, то и тебя.

Кочубчик мгновенно протрезвел:

— С чего ты взяла?

— Вижу. В гостинице, на улице — везде.

— Ну и чего делать?

— Говорю ж, пойдем в театр…

— Дура, что ли? Какой театр, когда нас пасут?!

Сонька нежно погладила его по голове:

— Слушай сюда. Мы пойдем в театр, а оттуда нас перебросят в другое место.

— В какое?

— На дно. На время, нам найдут причал.

Володя привстал, оперевшись на локоть:

— Мамка, ты куда меня тащишь? На кой хрен нам эти мансы? С чего ты взяла, что нас пасут?

— Утром выйдешь из номера, сам увидишь.

Кочубчик расстроено откинулся на подушку.

— Мне еще этого не хватало! Ну, мамка, влип я с тобой.

Она улыбнулась:

— Все будет путем. Со мной, Володя, не пропадешь.

— А макаку тоже возьмем в театр?

— Макаку заберет ее хозяин.

Когда уже засыпали, Кочубчик неожиданно поднял голову, спросил:

— А как хоть представление называется?

— «Гамлет».

— Смешное что-то?

— Очень. Спи.

Театр блистал позолотой, хрустальными светильниками, разодетыми дамами, торжественными, в черных фраках господами.

На Соньке было бледно-розовое платье с глубоким вырезом. Она и Кочубчик сидели совсем близко к сцене. Сонька вся растворилась в спектакле, в переживаниях, в театре. Кочубчик же страдал от жаркого шерстяного костюма, от тугого воротничка с бабочкой, от шумных, бесконечно хлопающих соседей, от непонимания происходящего на сцене.

Артист, играющий Гамлета, был молод, стремителен и красив. Он часто срывал бурные аплодисменты, страдал и падал на колени, отчего воровка подавалась вперед, забыв о публике и даже о Володе Кочубчике.

Рядом с Сонькой сидел тучный господин, увешанный уймой золотых цепей, брелоков, браслетов, часов. Его неуклюжие движения заставляли девушку изредка раздраженно отодвигаться, но театральное действо и игра главного героя снова захватывали воровку.

Наконец пошел занавес, зал, что называется, взорвался аплодисментами, зрители вставали с кресел. Кочубчик тоже привстал, он недоуменно и возмущенно смотрел на публику, затем толкнул Соньку:

— Чего это они?

— Боже, какой актер, — пробормотала та.

— Кто?

— Гамлет.

Актеры все выходили и кланялись, им бросали цветы и кричали: «Браво!» Поклонники буквально лезли на сцену, пытаясь прикоснуться к исполнителю главной роли.

Воровка тоже хлопала и тоже требовала выхода героя на авансцену. Неожиданно ее взгляд упал на часы соседа, болтающиеся над его карманом, — она ловко сорвала их и тут же изо всей силы бросила на сцену — прямо на Гамлета. Он поймал подарок, изумленно оценил его, послал Соньке воздушный поцелуй и несколько раз поклонился персонально ей.

Володька склонился к Соньке, прошептал:

— Ты, что ли, бросила?

Она кивнула, не сводя глаз со сцены.

— А чьи котлы, мама?

Сонька показала взглядом на жирного соседа с цепями, и оба стали хохотать. Сосед, глядя на них, тоже смеялся, не понимая причину их веселья и относя ее на счет спектакля.

Уже через несколько минут Сонька и Кочубчик, сопровождаемые юрким служителем театра, пробрались за кулисы. Обошли сваленные декорации, поплутали по узким загогулистым театральным коридорам, шарахнулись от артистов, не успевших снять грим, парики и костюмы, и добрались наконец до служебного входа.

Возле входа стоял пароконный с закрытым верхом экипаж. Театральный служитель выпустил Соньку и Володю из двери, прошептал:

— Вас доставят куда положено.

Кучер дождался, когда пассажиры усядутся, и ударил по лошадям. Экипаж тронулся из театрального двора в город.

В дороге Володька чуть высунул голову наружу, тревожно понаблюдал за улицей, ничего опасного не заметил и повернулся к Соньке:

— А где твой генерал, мама?

— Пьет, — сухо ответила она.

— Может, разыскать?

— Сам найдется.

— Как найдется, если мы катим черт знает куда?!

— Такие люди не теряются.

— А он правда твой папка?

Девушка коротко хмыкнула.

— Такой же, как и ты мой сынок.

Кочубчик заржал.

— Ну бесовка! А я фраернулся как последний чиграш!.. — Снова посмотрел в окошко. — Так куда едем, мама?

— На хавиру.

— Мотя устроил, что ли?

— Мотя. Я кинула ему после ювелирки хороший общак.

Хавира представляла собой небольшой, ничем не приметный домик на самом берегу моря. Домик был окружен чем-то похожим на плетень, в окнах мерцал тусклый свет.

При подъезде экипажа ворота открылись, и повозка вкатилась во двор.

Володька первым ступил на землю, огляделся.

— Чегой-то мне не светит здесь, мама.

— Ничего, пару недель переживем. — Ответила Сонька, без мужской поддержки спускаясь вниз.

— Не-е, — упрямо мотнул головой Кочубчик. — Не нравится здесь. Шанхай… Мрак и садилово. Хочется кого-то убить.

К ним приблизилась крохотного росточка старушка, прошепелявила:

— Я имею вам сказать, что дверь давно уже открыта и там гуляет сквозняк. Топайте, молодые, и ни про что поганое не думайте.

Пароконный экипаж развернулся и выехал со двора. Сонька и Кочубчик направились к открытой двери, в которой «гуляет сквозняк».

Внутри хавира оказалась не такой убогой, как снаружи: после сеней начиналась так называемая гостиная, керосиновая лампа освещала квадратное пространство с деревянной скамьей, неким подобием шкафа и домоткаными ковриками на полу. Из нее вели две двери в соседние комнаты, видимо на кухню и в спальню.

Кочубчик был раздражен:

— И чего, здесь будем кемарить?

— Через день-два мы отсюда уедем, — спокойно и негромко ответила Сонька.

— Куда, мама?

В гостиную вошла старуха хозяйка, замерла возле порога. Воровка глянула в ее сторону, переспросила:

— Куда?.. Может, даже в Москву.

Кочубчик подошел к ней вплотную, проговорил:

— Послушайте меня, мадам! Что вы, желаете сковеркать мою жизнь в том направлении, которое мне неинтересно?! Я не ваш лакей, вы не моя мисс. Поеду туда, куда полетит душа, а вовсе не по следам ваших ботиков!

— Потом поговорим, — попыталась остановить его Сонька.

— Не потом! Сейчас! Прямо на этом месте!

Старуха у двери печально наблюдала за происходящим.

— Где у вас спальня? — повернулась к ней воровка.

— Дверь перед вами, уважаемая Соня, — ответила та и с почтением поклонилась.