Совсем не прогрессор - Лернер Марик (Ма Н Лернер) lrnr1

В дверь тихонько стукнули, и, не дожидаясь ответа, вошел Игорь. По квартире он ходил без своей палки.

— Садись. Выкладывай. У меня информации ноль.

— Три заминированные автомашины. Две в гарнизоне, одна на базаре. Почти два десятка погибших. Госпиталь полон раненых. Титаренко только недавно сменился. Они там сутками сидят. Она, — Игорь замялся, — сразу умерла.

— Это утешает, — со злостью сказал Сашка. — Сам так говорил неоднократно.

Игорь странно посмотрел и повторил:

— Сразу. Мину начинили шарикоподшипниками. Как косой по очереди у Военторга прошло. Там всегда толпа в это время, прекрасно знали, на кого ставили. Не на военных. На баб. В вашем доме трое погибших.

— Почему не дождались?

— Всех сразу хоронили. Указание сверху. За счет государства и памятники поставят. Да и не знал никто, когда вернешься и сможешь ли. Весь район намертво закрыли. Пока военное положение ввели, в восточном округе натуральный погром был. Тут через несколько часов казаки с окрестных станиц начали прибывать с оружием — и устроили веселье. А гарнизонные стояли и смотрели. Они бы и сами с удовольствием поучаствовали, да у офицеров хватило ума придержать. Оцепили, и все. А внутри кольца любого без документов раком ставили. Народ злой до ужаса. Террористов нам еще не хватает.

— Тебя можно поздравить? — помолчав, спросил Сашка. — В «Юности» в следующем месяце повесть напечатают. Нет, — хмыкнув, сообщил на озабоченное заглядывание в лицо, — я пока нормален. Головой о стенку биться не тянет и глотки резать тоже. Пусть этим занимаются специалисты. У меня теперь другая задача. В нее не входит необходимость давать показания в прокуратуре за превышение полномочий. Жизнь не кончилась, и Костю я никому не отдам. Мне надо позвонить в Новосибирск.

— Междугородка уже работает. Мы думали, позвонишь.

— А я приехал, — вставая, отрезал Сашка.

Он не успел появиться в комнате, как Надя кинулась к нему и вцепилась в рукав куртки.

— Не уходи! Не бросай нас! — взмолилась девочка. — Я буду стараться, я все сделаю. Ты ж знаешь, я самостоятельная и за братиком присмотрю. Только не уходи!

— Тихо, тихо, — растерянно сказал Сашка, прижимая ее к себе и умоляюще глядя на присутствующих. Они тоже явно не ожидали такой реакции и растерялись. — Я никогда вас не брошу. Ты помнишь, что я говорил? — Она закивала, вряд ли представляя, о чем речь. — Кроме вас, у меня никого нет родного. Я сам этого хочу, и я никуда не денусь. Раз пришел — все. Ты понимаешь?

— Да, — шмыгая носом, согласилась. Рукава она все равно не отпустила.

— Я должен позвонить. Понимаешь? Потом вернусь.

— Я с тобой!

— Не надо ходить на Центральную почту. Еще задержат и начнут выяснять, кто и откуда. К нам пойдем, — пригласила жена Титаренко. Как Сашка ни старался, так и не вспомнил имени. Вроде в школе работает. — Через код позвонишь. Даже заказывать не требуется. Только э… лучше про здешние дела не говорить. Неизвестно, кто там слушает.

Телефон в коммуналке стоял в коридоре. Вечером еще ничего, кто-нибудь обязательно возьмет трубку. С утра все расползались на работу, и в дальнем конце коридора не всегда есть кому на звонок реагировать.

Минут пять он терпеливо ждал, обнимая Надю. Она так и не пожелала отпустить его и молча сидела рядом, вцепившись. Потом до телефона добрался вечно пьяненький дядя Гена и, с трудом сообразив, что от него требуется, позвал Ксению Юрьевну.

— В чем проблема? — выслушав Сашку, удивилась та. — Привози. Из квартиры вас все равно выставят. Ведомственная? Вот видишь. Будет у меня на старости лет сразу два внука. Прорвемся. Я все-таки заслуженная учительница СССР и способна на многое. И выбить положенное, и прихватить лишнее, дойдя до высокого начальства. Только собери все справки на месте. Они ведь на тебя записаны? А все эти глупости выбрось из головы. Есть молочная кухня, существует старая бабка, готовая стирать пеленки. Ты не один!

Вещи посмотреть, подумал Сашка, вешая трубку. Хорошо еще, Галя в дурацкие приметы про покупать заранее, до родов, не верила. Или верила, да хватала, пока дают: завтра не достанешь. Где-то все это добро должно лежать, на первое время пригодится. И все остальное, о чем никогда не задумываешься, и так само собой разумеется — простыни, подушки и прочее тоже взять. У него с этим делом туго, на одного рассчитано. Будем смотреть и думать.

— Куда все подевались? — спросил Грету, обнаружив по возвращении пустую квартиру. Только она и Игорь остались.

— Разошлись. Мешать не хотят.

— Ага, хозяин вернулся. А вы чего задержались?

— Ты бы не дергался, а натурально выпил. Помогает. Ходишь, как не знаю кто. А Наде спать пора.

Девочка оглянулась на Сашку.

— Иди, — подтвердил он. — В комнату. Время позднее. Я здесь, — с нажимом сказал.

Сашка подошел к столу, налил стакан водки и хлопнул его, не чувствуя вкуса. Зажевал первым попавшимся куском хлеба. Подобрал с тарелки половину вареной картошки и тоже отправил в рот. С утра не жравши.

— Ну-ка встань, — сказал Игорю. — Диван открою, там документы должны быть. Ага, — обрадовался, опуская спинку и залезая внутрь, — нашел. Сейф советского производства — жестяная коробка из-под печенья производства пятидесятых годов. Герметично закрывается, и все важное хранится. Ты бы тоже прилег — все равно мне сейчас не до разговоров. А завтра ты мне нужен в бодром состоянии. «Запорожец» на ходу?

— Да. Целых триста километров пробега. Кстати, так и не сказал спасибо за Жору. Без него еще долго бы не получил. Одно название бесплатно.

— Не суть важно. Я тебя ответно поэксплуатирую. Ты местный, и номера правильные. А помотаться придется. Начнем с поиска молочной кухни, потом на кладбище. Короче, спать. Я серьезно. Разберусь с бумагами и тоже завалюсь отсыпаться.

Он устроился на кухне. Без особого интереса обнаружил кучу тарелок в раковине. По потолку бегали пятна от редко проезжающих по улице машин. Хоть и поздний вечер, но раньше их было намного больше. Во дворе тоже отсутствовал обычный шум. Пособирал остатки еды, не чувствуя вкуса, доел и закурил. Страшно не хотелось лезть в бумаги. Все время казалось, что сейчас зайдет Галя и все вернется назад.

Сашка вздохнул и поднял крышку коробки. Сверху лежали хорошо знакомые книжечки с коммунальными платежами. Их противно-серый цвет осточертел еще в Новосибирске, когда в жилконторе требовали, прежде чем сделать прописку, оплатить задолженность за все время отсутствия. Комнату для него сохранили — будь любезен расплатиться. А это только кажется, что семь-восемь рублей не деньги. За год набежала его здешняя зарплата в Техцентре. И искать сочувствия у соседей глупо. Если он не оплатит квитанцию, раскидают на остальных. Им это совершенно нежелательно. Заплатил, куда деваться.

Фотографии. Сначала копия таскаемой в кармане. Галя в простом ситцевом платье, с распущенными волосами, на ступенях единственного в гарнизоне Дома культуры. Прогулка в выходные и удачно подвернувшийся фотограф. Он еще одну сделал. Ага. Вот и она. Они все вместе с Надей.

Дальше пошли фотографии девочки. По одной на каждый год. Первая — еще младенец, и вплоть до парадной школьной формы. Первый раз — в первый класс. А его не было. Он речи выслушивал.

Мелкие фотографии для каких-то документов. Почему-то вечно просят шесть, а в фотоателье делают десять штук. Потом и ни туда и ни сюда. Вот и остаются. Выбросить жалко — вдруг пригодятся, — а не так уж и часто требуется менять пропуск или паспорт. Лет через пять тебе говорят: «He-а, сделай нормальную».

Общая фотография с окончания школы, окончание училища. Лица мелкие, пожелтевшие. Явный казах с двумя медалями. Одна «За взятие Будапешта», другая «За боевые заслуги». Ну, хоть не трус Костин прадед был.

Маленькая Галя, солидный мужчина и женщина. Наверное, родители. Голова у женщины тщательно закрашена. Ничего не разобрать.

А это, видимо, муж. Фотография общая, из разряда после загса. Двое свидетелей и брачующиеся. Белое платье на невесте. Летная форма на женихе, не старше тридцати, и лицо смутно знакомое. Где я мог его видеть? Ерунда какая. Не могли мы сталкиваться.