Посланница судьбы - Анна Малышева

Чиновник Третьего отделения Дмитрий Антонович Савельев нанес визит Илье Романовичу в самый неподходящий момент. Князь был убит горем. Любимый сын Борис находился в критическом состоянии, уже сутки корчился от боли и был бледен, как покойник. Надежд на молодого доктора, которого вчера привез Архип, князь не возлагал никаких. Белозерский думал увидеть маститого профессора, солидного, убеленного сединами старца. Вместо этого перед ним оказался тощий, бледный мальчишка с угрюмым выражением лица, в старом потертом сюртуке. Князь ни слова не сказал врачу, чей вид немедленно вызвал у него недоверие и неприязнь, а только в сердцах махнул рукой и ушел к себе в кабинет. «Старик совсем спятил! Мозги, видать, уже высохли! – честил он про себя Архипа. – Схватил и привез какого-то молокососа! Небось, студента еще, а не настоящего врача… А где настоящего-то взять в такую проклятую пору?! Пропал мой Борис!»

– Никого не принимать! – приказал он Иллариону, который с этого момента один имел доступ в княжеский кабинет. Илларион с наслаждением вспоминал былые времена своей службы у Белозерского и успешно играл роль лютого цепного пса, как и семнадцать лет назад. Он помыкал всеми слугами, распоряжался ими полновластно, а строптивым не стеснялся дать в зубы, чтобы знали свое место. Даже всевластная Изольда Тихоновна утратила, казалось, свое прежнее влияние на князя. Белозерский все еще был зол на нее после стычки у постели больного сына, а экономка затаила обиду.

– Никого видеть не желаю, слышишь?! – рычал князь Иллариону. – Всех гони к чертовой матери, даже не докладывай мне ни о ком!

Однако чиновнику Третьего отделения Собственной Его Величества Канцелярии Илья Романович никак не мог отказать в приеме. Как он ни был угнетен духом, этот визит его обеспокоил.

– Я пришел к вам по стародавнему делу, – начал с места в карьер Савельев, не видевший смысла церемониться. – Надеюсь, подробности его свежи в вашей памяти, князь! А именно, в мае тринадцатого года вы возвращались с бала-маскарада, данного матушкой-императрицей Марией Федоровной… Царство ей Небесное! – Дмитрий Антонович перекрестился. – Вы ехали в одной карете с графом Обольяниновым и неким бароном Гольцем. Вы подтверждаете это?

При упоминании о том злосчастном бале в Павловске Белозерский невольно переменился в лице. Впрочем, он тут же попытался надеть маску светской непринужденности и с кривоватой улыбкой ответил:

– Вы, сударь, чересчур высокого мнения о моей памяти… Неужто вы в самом деле полагаете, что я способен упомнить, когда и с кем возвращался с бала много лет назад? Я не сочту и всех балов, на которые был зван!

– Ну, тот бал вы должны были запомнить навсегда! – невозмутимо заметил Дмитрий Антонович. – Да и спутников ваших вам затруднительно было бы забыть! С графом Обольяниновым вы познакомились на водах в Липецке и попросили его представить вас матушке-императрице. Кстати, для маскарада вы заказали себе костюм Прозерпины в магазине у Тоньяццио. Маска была украшена подвесками из зеленого ограненного стекла… Весьма приметная маска… По вашему лицу я вижу, что вы начинаете припоминать?

Илья Романович сидел весь багровый и часто, тяжело дышал.

– Да, что-то такое действительно припоминаю… – едва выдавил Белозерский. – Маскарад… Ребячество…

– Во время бала вы встретили барона Конрада Гольца, – продолжал статский советник, – от которого скрывались, потому что за вами числился карточный долг в размере двадцати пяти тысяч рублей. С бала вы уехали втроем в карете графа Обольянинова. По дороге из Павловска в Санкт-Петербург барон Гольц был убит и брошен в болото в придорожном лесу… – Дмитрий Антонович сделал паузу, глядя прямо в глаза князю. Тот сидел, почти закрыв глаза, и цвет его лица сохранял все тот же угрожающий апоплексический оттенок.

– Я не понимаю, что за историю вы мне рассказываете… – прохрипел князь. – И к чему вы клоните…

– Я хочу заметить, ваше сиятельство, что именно вам была выгодна смерть вашего кредитора, – Савельев говорил почти мягко. – К тому же граф Обольянинов дал против вас такие показания, что оправдаться вам будет весьма нелегко…

– Обольянинов – мерзавец! Он подлец! – закричал вдруг Илья Романович, вскочив с кресла и замахав кулаками, словно собираясь драться. – Как он посмел меня оговорить?! Да это клевета, он сам и есть убийца! Он! Вы не знаете, с кем имеете дело!..

– Успокойтесь, прошу вас! – Савельев сделал примирительный жест. – Напрасно вы думаете, что я не осведомлен касательно деятельности графа Обольянинова. Он много лет шпионил в пользу Франции…

– Да, он шпион! – задыхался от негодования Илья Романович. – Мерзкий шпион и убийца! И настоящий дьявол! Он требовал, чтобы я стал его подручным, чтобы я, князь Белозерский, наушничал, доносил, читал чужие письма…

– Так расскажите мне все, что касается этого негодяя, а я с ваших слов запишу! Да велите подать бумагу, перо и чернила, я что-то их не замечаю… – И Савельев осмотрел письменный стол князя, где валялась лишь пара неразрезанных книжек романов.

В такие минуты Дмитрий Антонович от души жалел о своем помощнике Нахрапцеве, оставленном в Санкт-Петербурге. У того был прекрасный почерк и настоящий талант к скорописи. Савельев был докой лишь по части дознания – писал бывший гусар не быстро.

На звонок князя явился дворецкий. Статский советник, присмотревшись к нему, внезапно с удивлением воскликнул:

– Ба! Так ведь это Калошин?! То-то мне еще в передней почудилось, что лицо будто знакомое… Ну, верно, ты! Какими судьбами?

Признав в слуге Белозерского бывшего частного пристава, служившего под его началом в Гавани, он поднялся с кресла и по привычке протянул руку. Илларион, страшно сконфузившись и пряча глаза, завел руки за спину и неуклюже поклонился.

– Вот, служу… – бормотал Илларион, – служу, ваше высокородие…

– Мир тесен, ей-богу! – Савельев обвел взглядом позументы на ливрее дворецкого. – Ладно, потом перемолвимся словечком…

От этих слов смуглое лицо дворецкого заметно побледнело. Ему сделалось очень не по себе: бывший начальник мог вложить в последнюю невинную фразу самый неприятный смысл. Савельев был наверняка осведомлен как о том, что Илларион несколько лет покрывал тайный публичный дом в Петербурге, так и о том, что отставной пристав до сих пор находится в розыске. На деле же Дмитрий Антонович понятия не имел о давнем скандале в Гавани, хотя и был когда-то в местной управе главным полицмейстером.

Калошин не рискнул больше показываться на глаза Савельеву. Бумагу, перо и чернила принес другой слуга, Калошин же прямиком направился в комнаты экономки.