Клинок эмира - Георгий Брянцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Девушке пришлось снова все рассказывать.
— Значит, будете в нашем Токанде отбирать легкоатлетов на олимпиаду? Хорошее дело, — одобрил Халилов. — Физкультурников в нашем городе много, а болельщиков еще больше. Один из них — ваш покорный слуга. А комнату-то смотрели? Понравилась?
— Очень! О такой я и не мечтала. Конечно, я могла бы остановиться в гостинице, в общежитии. Но шумно там очень, а вечером почитать хочется, одной побыть. Отдельный номер, мне сказали, могут дать, но стоит он двадцать рублей в сутки. Не шуточки! Интересно, для кого такие цены назначают, если квартирных платят при командировке в Токанд пять рублей?
Халилов усмехнулся:
— По этому вопросу надо обращаться к министру финансов. Ну, а на чем же вы столковались? — обратился он к жене.
— Я не возражаю, — сказала Анзират, вопросительно глядя на мужа.
— Значит, быть по сему, — заключил он.
— Ой, как хорошо! — обрадовано воскликнула Людмила Николаевна и, глядя на Халилова, рассмеялась заливчато, звонко, по-детски. — А я вас так испугалась! Ну, думаю, пришел злой, сердитый, сейчас скажет: — Никаких квартирантов!
— Вы сколько намерены прожить у нас? — поинтересовался Халилов.
— Месяца четыре, не меньше.
— Ага… Замечательно, Ну-ка, Анзират, отыщи домовую книгу. А вы, Людмила Николаевна, давайте ваши документы. Паспорт с вами?
— Конечно, — проговорила девушка и заспешила в комнату, где оставила чемодан.
"Посмотрим, что это за птичка, — подумал Халилов. — Неужели и эта начнет интересоваться клинком?"
Людмила Николаевна вернулась с чемоданом. Она положила его на пол и откинула крышку. В чемодане лежали аккуратно сложенные платья, туфли на высоком каблуке и разные мелочи женского туалета. Людмила Николаевна достала дешевенькую сумочку и, вытащив из нее паспорт, подала его Халилову.
Раскрыв паспорт, Халилов внимательно перелистал странички, потом перевел взгляд на Людмилу Николаевну, и брови его поднялись:
— Неужели вам двадцать шесть лет?
— А вы думали? — кокетливо спросила Людмила Николаевна.
— Ни за что бы ни дал… Ни за что…
— Не могу поверить! — воскликнула Анзират. — Самое большее — двадцать, ну двадцать два… Вы очень молодо выглядите…
— Спасибо за комплимент, — Людмила Николаевна вздохнула. — Когда-то мне действительно было двадцать два года.
— И вы замужем? — продолжал Халилов.
— Представьте себе, что да. Уже пять лет.
— Нескромный вопрос: а где же ваш муж?
— Он был, как и вы, военный, в этом году демобилизовался и месяц назад уехал на Курильские острова. Когда окончательно обоснуется там, вызовет меня.
"Ловко придумано, — мелькнуло в голове Халйлова. — Все предусмотрено".
Несколько минут спустя Людмила Николаевна, получив ключ от своей комнаты и переодевшись, отправилась в город.
— Люблю побродить час-другой по незнакомым местам, — объяснила она.
Утром следующего дня на имя подполковника Шубникова поступил рапорт. В нем сообщалось:
"В течение последних двух лет Халиловы сдавали в своем доме комнату, ранее занимаемую их сыном Джалилом, различным одиноким квартирантам. Удалось выяснить, что за прошедшее время в их доме квартировали: машинистка военкомата Гальченко, студент-практикант Поспелов, студент техникума Махмудов.
Вчера Халиловы пустили к себе на лето и осень Алферову Людмилу Николаевну, 1923 г. рождения, уроженку г. Ставрополя, сотрудницу республиканского комитета по делам физкультуры и спорта.
Алферова вручила Халилову для прописки свой паспорт.
Комната, занимаемая ею, имеет самостоятельный выход на улицу".
Под рапортом стояла подпись старшего лейтенанта Сивко.
13
Миновало полмесяца, как в доме Халиловых поселилась Людмила Николаевна, но ни сам подполковник, ни его жена, ни их тетушка не могли сказать о новой квартирантке ничего худого. Людмила Николаевна не возбуждала никаких подозрений.
И тем не менее у Халилова где-то в глубине души оставалось чувство недоверия к Людмиле Николаевне, притаились настороженность и предубежденность. Он никак не мог избавиться от этого неприятного чувства и, злясь, раздумывал над тем, как невероятно быстро и неотразимо завоевала девушка симпатию Анзират и тетушки. В открытом, полном непосредственности поведении Людмилы Николаевны ему чудилась тонкая, хорошо продуманная игра, хитро рассчитанная на завоевание полного доверия всей семьи. А что доверие к Людмиле Николаевне росло с каждым днем, было очевидно.
Через пять дней Анзират и тетушка называли Людмилу Николаевну уже просто Людой и обращались к ней на "ты". Через девять дней новая квартирантка стала обедать за общим столом.
Люда увлекала женщин своей бурлящей энергией, подвижностью, веселой деловитостью в самых простых, обыденных делах. Ни одной минуты она не сидела без дела, находила работу и себе, и другим. По утрам, вставая раньше всех, она бесшумно покидала дом, шла на рынок и закупала провизию на всю семью. Отлучаясь в город по своим делам, она находила время заглянуть домой, чтобы помочь тетушке Саодат приготовить обед. После занятий с физкультурниками, а Людмила Николаевна проводила их, как правило, в послеобеденное время, она возвращалась домой и, разувшись, вместе с женщинами поливала цветы, возилась над огородными грядками, украшала разноцветными камешками клумбы.
Думала ли Анзират, что в свои годы вернется к давно забытой физкультуре? Конечно, как педагог и женщина с современными взглядами, она везде горячо ратовала за спорт и физическую зарядку вплоть до преклонных лет. Но… лень-матушка раньше нас родилась… И поэтому Анзирйт находила для себя тысячу оправдательных причин, якобы мешающих ей заниматься физзарядкой. Услышав утром, как из радиорепродуктора несется веселое "вдох — выдох", она лишь сокрушенно вздыхала. А вот теперь уже десять дней она по утрам разводила руки "на уровень плеч", усердно нагибалась направо, налево и с радостью бежала принимать "водные процедуры".
Как же это получилось? Анзират не смогла бы объяснить. Просто, встав как-то пораньше, она вышла в сад и увидела Людмилу Николаевну. В коротких трусиках и майке, прижав локти к бокам, молодая женщина бегала по извилистым дорожкам. Она бегала так легко, пружинисто, красиво, казалась столь радостной и стремительной, что Анзират невольно залюбовалась. Вспомнились ее давние комсомольские годы и первая вылазка на стадион в Бухаре, тот ясный теплый день, когда она, девушка-узбечка, одна из первых надела на себя спортивный костюм. Ей стало грустно и обидно за себя, за то, что она так рано, без всяких к тому причин, отяжелела, физически обабилась и обленилась.