В тени монастыря (СИ) - Юрий Раджен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Но ничего, есть в мире возмездие, есть! - горячо воскликнула Леокадия, - можете ли вы вообразить, любезная Эдарра дочь Бригиттова, на его захолустную лавку разбойник напал. Все выходные в подвале хозяйничал! Никому неведомо, как он туда забрался. Чего только не пропало из подвала: и нутриевая шуба, и несколько шапок из кролика, пара ковров, несколько хрустальных ваз... Мало того, грабитель еще и весь подвал измазал своими, гм... отходами. А потом он напал на зятя с ножом - тот, тряпка, даже достойно ответить ему не смог, тоже мне, мужчина, называется. Заперли его в подвале, и девчонку напугали.
- Ах, скажите, пожалуйста, что делается.
- В суровые времена живем, - пожевала сморщенными губами Леокадия, - а будет еще хуже, в этом я уверена. Все из-за того, что молодежь нас, старшее поколение не уважает. Сначала всякие свины почтенным дамам от ворот поворот дают, а потом и разбойники, и мятежи заводятся!
- О, как вы правы, Леокадия дочь Веремилова! - закивала Эдарра.
- Да уж... А будет еще хуже, как есть вижу. Суровые времена!
Суровые, да уж - подумал про себя Киршт. Склады горели и обворовывались в городе регулярно - в основном, накануне ревизий, которые были призваны обнаружить товары, по документам находящиеся в магазинах, а по правде - у друзей и знакомых распорядителей. Впрочем, обычно дело обходилось без пострадавших и подобных художественных подробностей. То ли в этот раз ограбление и вправду было настоящим, то ли зять Леокадии оказался не таким уж тупым и ограниченным, и очень творчески подошел к делу.
Посмотрев на стоявшие в углу часы с кукушкой, парень убедился, что бабы трепались аж целый час. Киршт снова вернулся к отчету. Конец года был уже совсем скоро, а ему нужно было написать еще двести сорок страниц о "влиянии частоты молитв птичников на яйценоскость щачинских кур". Подумать только, а ведь когда-то он грезил о науке! Лучший ученик класса, он поступил в Латальградский университет и был отобран на факультет наук. И, хотя обучение иногда - постоянно, если не кривить душой - казалось ему скучноватым, Киршт всегда верил в знание, в его преображающую силу, и всегда мечтал собрать, создать подобное знание. Молитвы птичников и яйценоскость щачинских кур, тысяча чертей! Вот чем все в итоге обернулось. Подобное знание не могло сделать мир лучше. Оно не отомстит за Иана, не призовет к ответу Бернда и Ариана, не вызволит Штарну.
- Я должна помочь им, - прокричала она в тот вечер. Она осталась, чтобы вывести нескольких человек, школьников, которые, как щенки, испуганно сбились в кучу и только и могли, что вращать глазами по сторонам. Ее усилия пропали втуне - капкан все равно захлопнулся. После того дня, он видел ее лишь единожды, проходя утром перед зданием суда и стараясь не привлекать внимания - бледную, с кругами под глазами, обессилившую, ее в кандалах вели два здоровенных жлоба-стражника. Он мог поклясться, что перехватил ее взгляд - и в нем была мольба о помощи.
Но как, как он мог ей помочь? Ему хотелось крушить, кромсать... Он хотел разбить вдребезги, расколоть, размозжить голову Ариана. По ночам он до крови лупил кулаками стены, а потом - себя, по бедрам и плечам в беспомощной злобе на мир, на Империю, на себя. Он был бессилен. Иан наверняка придумал бы, что предпринять. Но Иан погиб. Нет, не так. Иан был убит городской Стражей. Нельзя забывать такое, и тем более - нельзя прощать.
Иан, Иан... Ну и учудил же ты в тот день... Иногда Киршт умудрялся почти убедить себя в том, что все это ему почудилось - но все-таки он слишком доверял своим глазам. Он действительно видел то, что видел - Иан летел над городом! Если бы он не привлек к себе внимания, криками предупреждая друзей об опасности, никто бы и не заметил его в невесть откуда взявшейся метели - и тогда он, Киршт, был бы сейчас в Монастыре, а Иан - в Западном Щачине, а может, или в Нимце, или в Олони - кто знает, куда отнес бы его ветер? Благородный поступок. Глупый.
И невозможный. В тот вечер рухнули не только надежды Киршта на справедливость, но и его представления о мире, о реальности. Наука, прочно усвоенная Кирштом в Латальградском Университете, была категорична - нельзя полететь с помощью магии! Но, тем не менее, Иану удалось невозможное, и Киршту пришлось отринуть то, что он знал. В сказках и легендах, чародеи древности могли летать. Может быть, это было правдой? Неужели колдовские силы прошлых времен восстали из небытия, чтобы противостоять Империи? Нет, разум Киршта просто отказывался воспринимать произошедшее, оттого ему и лезли в голову подобные дикие мысли. Хорошо Гедеону, например - он с уверенностью заявлял, что Иан просто попытался перепрыгнуть через Разлом, возможно, с шестом - как и писали в газетах - а все остальное ему привиделось из-за душевного напряжения.
Впрочем, какая разница? Иана, его друга, больше нет, как нет и рыжей девицы, подевавшейся неведомо куда. Алии, да. Как внучка Леокадии, вот ведь совпадение! Наверное, она преспокойно вернулась в Латальград, или в Монастырь, или откуда ее там прислали. Свою задачу она прекрасно выполнила - они были уничтожены, обезглавлены. Ни в ком больше не было столько идеалов, столько рассудительности и вместе с тем наивности, чтобы искренне верить - жизнь может стать лучше. И красноречия, чтобы заставить поверить в это других. Сейчас все разбежались и попрятались: кто-то уехал в деревни и поселения под Щачином, к своим родителям или бабушкам, другие засели дома, третьи - вернулись на работу, к обычной жизни так, как сейчас это пытался безуспешно сделать Киршт. За последние дни он встречался только лишь с горсткой человек, каждый день в одно и то же время, и, кстати - гном снова бросил взгляд на стоящие в углу часы - это время приближалось.
Вскоре раздался гонг, отмечающий конец рабочего дня, и Киршт немедленно, будто очнувшись, вскочил из-за стола. За день отчет не прирос ни на страницу, и в былые времена добросовестный гном, возможно, остался бы на работе подольше, но сейчас... Пусть идут в задницу со своим отчетом, - подумал Киршт. Его ждали более важные дела.
***
Киршт шел по городу, то невольно ускоряя шаг, то одергивая себя и пытаясь слиться с толпой серых, безразличных людей, которые, как и он сам, по звуку гонга вывалились из контор и заводов, и теперь направлялись в магазины, чтобы выстроится в очереди за ужином. Выделяться было опасно. Несмотря на то, что Бернд объявил о полном и окончательном раскрытии секты, город находился будто бы на осадном положении: по улицам сновали Стража и Искатели, а Ариан за один день издал с десяток запрещающих эдиктов: по-хорошему, теперь нельзя было ничего. Любое собрание, от поминок и юбилеев в ресторане до игры школьников в снежки на заднем дворе объявлялось незаконным без согласования с Церковью, о любой хуле на Церковь или имперские власти надлежало доносить в течение суток под страхом заключения в Монастырь, а все организации, от клуба любителей рыбной ловли до кружков по макраме обязали пройти регистрацию. Вдобавок Ариан запретил выпуск любых печатных материалов, за исключением церковных, и ничтоже сумняшеся закрыл две городские газеты, издаваемые Ассамблеей на гномьем языке. Поговаривали, что эти газеты казались Ариану подозрительными, ибо читать их он не мог. Также говорили, что дни Ассамблеи сочтены - это был реверанс в сторону обычаев Щачина еще со времен эпохи Владычества, и нигде в Империи подобных собраний не было, а раз так - то и в Щачине быть не должно.
Город роптал. Конечно, это не был не первый запрет Ариана, но, кажется, в первый раз он умудрился и впрямь настроить против себя полгорода. Особенно гномов: ни закрытие газет, насчитывающих почти полторастолетнюю историю, ни грядущий разгон Ассамблеи, существовавшей примерно столько же, радости им не добавляли. Пусть Щачин и вошел в Империю по итогам Великой Войны, но до сих пор он все-таки оставался Горным Городом, со своей историей и традициями, и гномы гордились своим особым положением. Теперь же этому, кажется, пришел конец. На площадь Восстания гномы, конечно, не выходили - пример Иана отбил у них желание на открытый протест - но на стражников смотрели косо, а то и с открытой враждебностью, о справедливости Бернда больше не говорили, только о возрасте и самодурстве, а уж при упоминании церкви и Ариана некоторые откровенно плевались.
Впрочем, среди горожан были и те, кто стал регулярно посещать приходы Церкви и слушать проповеди, ставшие резкими, агрессивными: святые отцы едва ли на крик не переходили, угрожая новым появлением бесов, вспоминая подвиги Великой Войны и объявляя о готовности начать ее снова, до тех пор, пока последний бесопоклонник не упокоится в могиле. Слушатели проповедей с немалым усердием выискивали еретиков и отступников среди своих знакомых - еще бы, это было так приятно, получить немного власти над другими!