В тени монастыря (СИ) - Юрий Раджен

- А у меня...

- Хватит! - раздраженно перебила Алтемья, - я сейчас занята.

- У тебя пациент! Я все видела!

- Мы в своем праве! Собор постановил...

- Я очень хорошо помню, что постановил собор, - с чувством ответила Алтемья, - наизусть. "После каждого пришлого я бесплатно принимаю одного местного", не так ли? После. Я еще не закончила.

- Сколько ждать можно, ты тут уже полчаса возишься!

- А сколько я с тобой должна возиться? - резко спросила Алтемья.

- Сколько потребуется!

- Вот я и с ним работаю, сколько требуется, - ответила матушка, и в ее голосе явственно проступила злость.

- Он молодой! Симулирует, поди-кось. А я инвалид, и у меня голова, может, тяжелая, и кружится, а перед глазами...

- Отойдите от двери. Через полчаса одна из вас может вернуться, я ее приму, - последовала пауза, - я не сниму цепочку, пока вы не выйдете и не пройдет полчаса. И дверь не открою, - снова пауза, - будем стоять весь день? У меня много времени. Вот так. Спасибо.

- Смотри, Алтемья! Терпение человеческое не бесконечно. Ты всяких симулянтов принимаешь, а народ-то страдает! Как бы беды не вышло!

Высказавшись, делегация безнадежно больных ушла. Матушка Алтемья вернулась в зал, бледная, вся словно уменьшившаяся в размерах. Ярин заметил, как тряслись ее руки, когда она чиркала спичками, чтобы вновь зажечь спиртовку.

- Чтоб они провалились вместе со своим собором... проклятые побирушки! - бормотала Алтемья.

- Разве собор дома может заставить вас работать бесплатно? - удивился Ярин, - у меня дома даже горьких пьяниц урезонить не могут. Хотя это даже не дом, а общежитие... могли бы и вовсе выставить. Жалеют.

- Конечно, жалеют, - откликнулась Алтемья, - он же пьяница, наверняка человек нездоровый и небогатый, как же его не пожалеть? А я - ведьма проклятая, да еще и при деньгах... Меня не жалеть, на мне пахать надо! А все так безобидно начиналось... Раньше-то я ходила по вызовам сама, только лекарства дома готовила. Здесь и не знал никто о том, чем я занимаюсь: утром ушла, вечером вернулась, работаю, как все. Но возраст уже не тот, чтобы весь день по городу бегать. Решила дома принимать. Собор тут же заинтересовался, отчего это у меня тут двор проходной, пришлось объяснить.

- А через три недели у племянника Акиры, соседки по площадке, лихорадка приключилась, страшная. Лекари из госпиталя только руками развели да уехали. Водкой, говорят, протирайте всю ночь, пока температура не спадет! Не могла же я дать ребенку умереть, приготовила снадобье, выходила. Через неделю с Акирой ангина приключилась, пришла она, лекарство взяла, а платить отказалась - не по-соседски это, дескать. Ты мне помогла, я тебе помогу когда-нибудь, говорит. Потом со второго этажа еще одна приперлась, потом - из соседнего дома. Сначала они хотя бы стеснялись, но сейчас уже не просят, а требуют помощи. И не платят! Я отказалась их лечить, так они собор созвали, и перед ним выступили: люди, говорят, в нашем районе в основном больные, старые и немощные - даром что картошку мешками по лестницам таскают! - и им необходим хороший лекарь, до госпиталя церковного далеко, а тут очень удачно я подвернулась. Подавляющим большинством на соборе постановили, что я должна прислушаться к нуждам страждущих и лечить всех бесплатно. В тот же день очередь возникла во всю лестницу и на улице до угла дома! У меня вмиг закончились все средства от головной боли и расстроенных желудков, да еще и, можешь себе представить, флягу со спиртом утащили! И купить не на что, ведь не платят же! Но тут собор изволил проявить милость: разрешили мне моих пациентов принимать. Акира теперь почти что на работу устроилась, целыми днями перед дверью торчит, как придет кто - приводит записавшихся в очередь. Хочешь побыстрее - приноси Акире шоколадку. И ведь что удивительно, ей они платят без всяких колебаний!

- И что вы делать будете? - тихонько спросил Ярин, чувствуя ужас. Это было рабством чистой воды, и установлено оно было большинством голосов - голосов тех, кто это рабство, якобы, недавно сбросил!

- Не знаю. Просто не знаю. Это какой-то кошмар. Раньше я всегда пациентов с радостью ждала. Это не просто работа, это мое призвание. А сейчас... я как рабыня у них, подай, принеси... Вот твое лекарство, - горько закончила Алтемья, - через пару дней все должно пройти. Не поможет - приходи снова.

Глава 13. Легенда об Амалькирии

Киршт угрюмо сидел в своем рабочем кабинете. Облезлое кресло, тяжелый письменный стол с аккуратно разложенными на нем папками, видавшая виды пишущая машинка и даже громадная кружка с нарисованной на боку коровой - все было как всегда, только вот Киршт успел измениться. Ему странно было даже вспоминать, что когда-то давно - четыре недели назад, если быть точным - он приходил в этот кабинет с удовольствием. Не меняющаяся годами обстановка дарила ему спокойствие и уверенность в будущем. Что ж, теперь уверенность растаяла - и гном обнаружил, что этот кабинет давно ему опостылел.

Три дня назад начальство наконец заметило его отсутствие и послало за ним домой, чтобы разузнать, что с ним приключилось и успеет ли он сдать в срок годовой отчет. В первый момент Киршт даже с трудом уловил смысл сказанного посыльным. Работа? Отчет? После всего произошедшего, после убийства Иана и пленения Штарны, эти слова казались какими-то потусторонними, нереальными, словно их произносил персонаж из мира мифов и легенд. Но, конечно же, для начальника отдела все было наоборот: отчет был очень важен, а вот площадные мятежи были сказками, которые не следовало воспринимать всерьез.

Киршт соврал про тяжелую болезнь, которая как раз закончилась, и на следующий день потопал на работу привычным, разученным до мельчайших деталей маршрутом. Он сам не понимал, зачем. Он не боялся потерять свое место - Киршт уже потерял гораздо больше! - и его не сильно беспокоил начальственный гнев, но... Наверное, это была просто привычка. Ровно через двадцать семь минут после выхода из дома, Киршт открыл тяжелую дверь Щачинского института сельского хозяйства и животноводства, или ЩИСХИЖа. И люди, изобретающие подобные названия, смеют что-то там говорить о неблагозвучности гномьего языка? Он уселся за свой стол, заправил в печатную машинку лист чистой бумаги и принялся колотить по клавишам. Удары становились все слабее и медленнее: Киршту не работалось. Сначала было слишком душно, потом, когда он открыл окно, стало прохладно, после обеда прошло вдохновения. Собравшись с мыслями, гном положил пальцы на клавиши печатной машинки, как вдруг...

- Светлого вам дня, Эдарра дочь Бригиттова, - раздался в кабинете звонкий, певучий голос.

- И вы здравствуйте, Леокадия дочь Веремилова! - ответила Эдарра, соседка Киршта по кабинету, гномиха в годах с хмурым лицом, одетая в мрачный официальный костюм. Она поднялась из-за стола и сделала реверанс. Вошедшая вытянутая, грациозная женщина с замысловато уложенной прической, ответила тем же.

Киршт прыснул со смеху и поспешно сделал вид, что закашлялся. Он, оказывается, уже успел отвыкнуть от этой потешной парочки. Подобные манеры были бы к лицу разве что фрейлинам двора короля Дигракха, лет семьдесят тому назад. Впрочем, старые перечницы не считали их ни забавными, ни странными - ведь они были элитой Имперского общества, учеными дамами с блестящим образованием, острым умом и выдержанной житейской мудростью, направленными на исследования щачинских хлевов и коровников. Теоретические, конечно же - вообразить этих женщин в коровнике было попросту невозможно.

- Позвольте предложить вам чаю, - церемонно проговорила Эдарра, и, дождавшись учтивого согласия вошедшей, поставила медный чайничек на плитку каменного огня.

- Как себя чувствует ваша прелестная дочь? - продолжила светскую беседу Эдарра.

- Ох, не очень хорошо, не очень. Вянет она, вянет просто с этим мужланом. И знаете, Эдарра дочь Бригиттова, он ведь ее не в грош не ставит, и...

Киршт попытался вернуться к работе - даже отчет казался более увлекательным, чем грядущий и неминуемый рассказ про Розочку. Это был уже не первый, и даже не десятый раз: весь ЩИСХИЖ знал историю жизни этой умной, красивой, старательной девочки, закончившей сперва школу с золотой медалью, а затем - и академию с отличием. Как подозревал Киршт, помимо старательности в обоих случаях помогли обширные связи Леокадии.

После обучения Леокадия стала не спеша присматривать своему сокровищу достойную партию, образованного, интеллигентного, а главное - послушного мужа. Но дочь внезапно взбрыкнула, выйдя замуж за отвратительно невоспитанного гнома, который сразу же объяснил теще, кто будет хозяином в их семействе - удивительно, но это оказалась вовсе не Леокадия. Скандал был велик; звучали, по слухам, слова "старая клюшка" и "злобная ведьма". С тех пор заведующая отделом сменила пластинку, рассказывая всем желающим - а по большей части нежелающим - про недостойного ее дочери свина, тупого, ограниченного, грубого. Не радовала ее и внучка - Алия, девочка лет семи, была совершенно не похожа на Розочку: и непоседливая она, и визгливая, и безответственная, и не способная - даже кошку свою, Фырку, никак не могла отучить гадить в туфли Леокадии. У Киршта, впрочем, было подозрение, что дочь Розочки была как раз наоборот отличной дрессировщицей.