12 шедевров эротики - Гюстав Флобер

Р. S. Разумеется, секрет от мамы».

— Написала? Прекрасно, А теперь давай я напишу этому твоему новому поклоннику Тишинскому.

— Зачем? Не надо звать этого желторотого птенца.

— Не будь идиоткой! Пойми одно: ты заполучишь твоего Макса через Тишинского. Вот смотри, что я напишу ему.

«Monsieur Мишель! Одна молодая особа, чувствуя себя немного виноватой перед вами, хочет загладить свою вину и доставить вам некоторое развлечение. Приезжайте в субботу в особняк Кронниковой. Каменноостровский, N°… чтобы видеть то, что вряд ли увидите когда-либо в жизни.

— Finita la comedia! Теперь утешься, милая дурочка, и поцелуй меня. Твой Макс будет у твоих ножек не позже этой субботы…

VI

Веселый май-жизнедатель смотрит в окна небольшого красивого особняка на Каменноостровском. Легкие голубоватые сумерки улыбаются голубому весеннему небу, зелени садов и шумной, радостно настроенной толпе, спешащей на Стрелку. Нарядные автомобили, собственные экипажи, шикарные одиночки, лихачи — все это спешит, перегоняя друг друга, туда, где под кущами Елагинского парка шикарные дамы полусвета и порядочные особы состязаются между собою в искусстве вербовать в свою пользу мужские сердца и нервы крикливой роскошью весенних нарядов. Стоя на балконе, затянутом какою-то пестрою заграничной материей, Фани Кронникова, куря неизменную пахитоску, разглядывала проезжающую и проходящую внизу толпу.

На ней был экзотический наряд, облегающий ее смуглое мускулистое тело. Смесь желтого, синего и красного — цвета мулатки. И свои короткие жесткие кудри она завила в мелкие кольца, под стать волосам негритянки, перехватив их золотым обручем с крупным солитером посередине. Огромные золотые же серьги с тяжелыми бриллиантовыми подвесками довершали эту яркую крикливость убора женщины экзотических стран. С плотно стянутыми пестрым полосатым шарфом индийской ткани бедрами ее яркая фигурка невольно притягивает оттуда, снизу, взоры проезжающих мужчин и женщин. Ее, несомненно, принимают за кокотку высшего полета, и это льстит этой своеобразно привлекательной женщине. Она хохочет, широко открывая свой негритянский рот с белыми, как кипень, зубами. Ей делают какие-то знаки снизу, она отвечает на них воздушными поцелуями.

— Фани, добрый вечер, вот и я, — слышит Кронникова за собою знакомый голос. И, живо обернувшись, видит Клео.

— Черт возьми, как ты хороша, цыпка! — с искренним восхищением срывается с ее губ. Действительно, подруга Фани нынче хороша, как сказка. На ней род простой белой греческой туники, надетой прямо поверх трико на тело, не стянутое корсетом. Розовым перламутром отливают ее обнаженная шея и руки. Золотые волосы стянуты греческим узлом. Обнаженные ножки в сандалиях поражают своей молочной белизною. И вся она точно сквозит под своей воздушной туникой, очаровательная, хрупкая и изящная, как севрская статуэтка.

— Тебе не хватает бриллиантов. Вот надень, на… — говорит быстро Фани, отколов от своего пояса сверкающую драгоценными камнями пряжку, искусно прилаживая ее к рыжим кудрям подруги.

— Смотри, не потеряй только. Восемь тысяч заплачено, — прибавляет она с алчным блеском в глазах.

Фани скупа, как девяностолетняя ростовщица, и Клео знает это, чуть-чуть презирая молодую миллионершу. Но сейчас она пропускает ее замечание мимо ушей. Рыжая девственница нынче вся в каком-то напряженно-приподнятом состоянии. И та программа, которую для нее начертала ее старшая подруга, волнует, пугает и радует одновременно Клео. Она знает уже, что ждет ее нынче. Это не ново для нее… Уже не раз в розовом особняке на Каменноостровском у Фани устраивались такие вечера — с экзотическими живыми картинами, с экстравагантными плясками и целыми небольшими пьесками весьма недвусмысленного содержания, предназначенными для того, чтобы бить исключительно на чувственность мужчин.

Ведь в качестве исполнительниц этого рискованного жанра выступали не патентованные кокотки, не артистки, а молодые девушки, веселые прожигательницы жизни, поставившие себе девизом познать до замужества все яркие наслаждения культа запрещенной любви.

Но тогда Клео участвовала в этих экзотических вечеринках Фани ради развлечения. Теперь же это был своего рода поединок. Это была игра в «быть или не быть». Человек, в которого она была страстно влюблена с одиннадцатилетнего возраста, должен был увидеть ее нынче совсем в ином свете, обольстительно прекрасной самкой, искусно бьющей своей юной красотою по нервам домогавшихся ее самцов.

Фани слишком хорошо успела изучить мужчин, несмотря на всю свою молодость, и знала, что требовалось для полной победы над непонятным упрямством Арнольда.

В экзотической гостиной, насквозь пропитанной каким-то крепким одуряющим куреньем, царит приятный розовый полумрак. Широкие низкие диваны, с набросанными на них мехами, тонут в розоватой полумгле от затянутых красными тафтяными абажурами электрических ламп. С конфорок, прилаженных на высоких треножниках, вьется голубоватый дымок ароматического куренья. В пушистых коврах тонут ноги. Кое-кто из приглашенных друзей Клео развалился на диванах, кто-то просто устроился на полу, среди мягких валиков и подушек, на коврах и звериных шкурах. Здесь были представители золотой столичной молодежи, лицеисты, правоведы, студенты и статские. По большей части это молодые люди, поклонники Фани и ее подруг. Все эти горящие нетерпением глаза устремлены в угол восточного зальца, где колышется легкая, расписанная лотосами, чудовищными орхидеями и какими-то мистическими птицами занавеска. Сейчас из-за нее доносятся рыдающие аккорды невидимой арфы. Тихо вторят ей певучие струны скрипки, и словно пламенный ночной любовник — певец соловей — томится корнет-а-пистон в чарующих трелях.

Арнольд занял ближайшее место к сцене, если можно было так назвать место, скрытое за колеблющейся занавеской.

Он не долго раздумывал, получив записку Клео. Конечно, соблазн был слишком велик для того, чтобы игнорировать приглашение девушки. Он достаточно знал экстравагантность Фани и смелую решительность Клео, чтобы не догадаться отчасти о том приятном сюрпризе, который мог его ожидать здесь. Его притупившаяся чувственность жаждала новых впечатлений. И вот он здесь. Пожав руки трем-четырем приятелям, лица которых он с трудом различал в розовом полумраке, Арнольд пробрался к облюбованному им месту, опустился на тахту среди пестрых мягких подушек и стал ждать.

Ждать пришлось недолго. Аккорды арфы зазвучали тише, словно замирая вдали. Теперь на смену им понеслись веселые звуки танго, выбрасываемые клавишами рояля.