Тяжесть и нежность. О поэзии Осипа Мандельштама - Ирина Захаровна Сурат

Над морем белых облаков…[442]

Предлагаемое объяснение «лесистых крестиков», кажется, больше других соответствует общему смыслу мандельштамовской строфы – дождь помнит о том, как черные кресты метили воздушный океан или боевой клин самолетов.

Мог ли Мандельштам своими глазами видеть самолеты с черными крестами во время поездки в Варшаву в декабре 1914 – январе 1915 года? Этого мы не узнаем. Но обстрелы, летящие в воздухе снаряды видел наверняка. Пребывание его в прифронтовой полосе было недолгим, около двух недель, но для впечатлительного поэта этого достаточно. Именно личное соприкосновение с войной определяет лирический сюжет «Стихов о неизвестном солдате» и силу звучания оратории. А клин самолетов с крестами он мог видеть в каких-либо печатных материалах или в кинохронике первой мировой войны.

Кстати о кинохронике: в воспоминаниях Фейнберга упомянут документальный фильм Эсфири Шуб «Падение династии Романовых» (1927), «кино», которое «очень понравилось» Мандельштаму, – в этом фильме собрана богатейшая военная хроника, в нем есть окопная война, движение войск, обстрелы, воздушные и морские бои, множество покалеченных и убитых, горящие и падающие самолеты – все, что составило документально-событийную основу военных строф «Солдата». В частности, в фильме есть такая длительная заставка: «Убитых, раненых, искалеченных в мировой войне – 35 миллионов человек» – сравним с мандельштамовскими стихами: «Миллионы убитых задешево / Протоптали тропу в пустоте…» Фильм Эсфири Шуб, упущенный из виду мандельштамоведами и заслуживающий отдельного внимательного рассмотрения в связи с «Неизвестным солдатом», реализует конструктивный принцип монтажа, тот же принцип положен в основу альбома Фейнберга-Телингатера и тот же принцип, заметим, работает в поэтике «Стихов о неизвестном солдате» – в смене и наслоении картин и событий, времен, образов крупного и общего планов.

Продолжая разговор о юбилейных материалах 1934 года и визуальных истоках мандельштамовских стихов, обратимся к упомянутой М.Л. Гаспаровым серии антивоенных почтовых марок, выпущенных в 1934 году, – «с бомбами, пожарами, калеками, аллегорической Войной в противогазе и с бичом, с земным шаром и руками братающихся над попранным капиталом»[443]. Гаспаров одной фразой описал все пять марок серии; две из них, как нам кажется, довольно точно соответствуют мандельштамовским образам: на одной марке изображены бомбы, висящие в небесах над городом прямо из тучи, сверху над ними молнии, бомбы висят буквально как виноград, тут и «города» и «угроза» – все как у Мандельштама: «Шевелящимися виноградинами / Угрожают нам эти миры / И висят городами украденными…» Украденные города – это, конечно же, не те города, в которых запрещалось жить репрессированным, а города, разрушенные авиабомбами, – они как будто превращаются в созвездия (тут могли отразиться известия о массированных бомбардировках в Испании в 1936 и начале 1937 года). На другой марке войска идут в одну сторону, а в обратную сторону, с войны, движутся двое калек: один на костылях, другой, без ног – на инвалидной доске с колесиками: «И дружит с человеком калека – / Им обоим найдется работа, / И стучит по околицам века / Костылей деревянных семейка…» Впрочем, такую картинку Мандельштам мог видеть где угодно, в том числе – в фильме Эсфири Шуб, а мог он опираться и на собственные впечатления двадцатилетней давности.

* * *

Обсуждая убедительные и не очень убедительные предположения исследователей о литературных источниках мандельштамовской оратории, М.Л. Гаспаров говорит: «Бесспорно, отдельные мотивы “Стихов о неизвестном солдате” действительно восходят к этим источникам; но так же бесспорно, что ни один из них не дает объяснения структуре стихотворения в целом»[444]. Кажется, мы можем добавить к числу этих предполагаемых источников как раз такой, какой хотя бы отчасти объясняет структуру целого, – речь пойдет о книжке Владимира Яхонтова «Война: Композиция» (Л., Прибой, 1929) и о его моноспектакле, поставленном в 1930 году на основе этого текста. У нас нет прямых свидетельств о знакомстве Мандельштама с композицией «Война», но есть множество косвенных данных для того, чтобы уверенно сказать: он не мог не знать этой работы Яхонтова, а скорее всего знал ее так же хорошо, как другие его работы, которых он был свидетелем, а то и принимал в них деятельное участие.

Знакомство Мандельштамов с актером-чтецом Владимиром Яхонтовым состоялось зимой 1926/1927 года, тогда же Мандельштам написал и опубликовал статью о нем, так и названную – «Яхонтов», где дал самую высокую оценку и его актерскому мастерству, и художественному уровню создаваемых им литературных композиций для театра одного актера «Современник», и искусству монтажа, положенному в их основу. С этого времени и вплоть до последнего ареста Мандельштама их общение и творческое сотрудничество было самым тесным. Надежда Яковлевна вспоминала: «Актерское чтение стихов Мандельштам назвал “свиным рылом декламации”. Когда мы познакомились с Яхонтовым, который оказался нашим соседом через стенку в Лицее (Царское Село), Мандельштам сразу приступил к делу и стал искоренять актерские интонации в его композициях в прозе, а главным образом в стихах. С Маяковским Яхонтов более или менее справлялся, потому что слышал на вечерах авторское чтение, но Пушкина читал по Малому или Художественному театрам. Мандельштаму понравился Гоголь и Достоевский в голосе Яхонтова, а сам Яхонтов показался не актером, а “домочадцем литературы”, который так проникся Акакием Акакиевичем и Макаром Девушкиным, что стал их живым представителем в новой жизни. С тех пор пошла дружба и непрерывная работа над чтением стихов»[445].

В начале 1930-х Мандельштам и Яхонтов много общались в Москве, регулярно ходили друг к другу в гости, Мандельштам читал Яхонтову написанные стихи, Яхонтов показывал отрывки готовящихся спектаклей. Запись из дневника Яхонтова от 13 марта 1931 года: «Были Мандельштамы. Мы очень обрадовались им. Эти встречи с ними всегда очень приятны. <…> Показывали им сцену из “Горя от ума” (Фамусов и Скалозуб II акт). Не успели послушать его прекрасную “Армению”. Я уехал на выступление. Условились встретиться назавтра. (Мандельштам просил не делать Гамлета – почему? – нужно будет об этом поговорить)»[446]. К ноябрю 1931 года относятся рассказы Э.Г. Герштейн: «Придя туда (к Мандельштамам в съемную комнату на Покровке – И.С.), я застала однажды Яхонтова во фраке и в цилиндре. Эта экзотика ничуть не резала глаз. Яхонтов вписывался в комнату как отдельный кадр в хорошо рассчитанном пространстве. Осип Эмильевич читал вместе с ним свои шуточные стихи. <…> Звонкий и мощный голос Яхонтова звучал со спокойной силой, а Мандельштам нарочно выдрючивался нагловатым козлиным тенорком. <…> Потом Яхонтов читал письмо Лили Поповой (своей первой жены и бессменного режиссера) из Средней Азии. Она описывала свои впечатления применительно к принципам их будущих спектаклей (в “Театре