Том 3. Пьесы 1862-1864 - Александр Островский

Андрей Титыч. Да ведь уж теперь мы почти что свои.

Александра Петровна. Ну, еще когда будем. (Подходит к нему.)

Андрей Титыч. «Что, говорит, ты по Москве-то собак гоняешь! Бегаешь ты как саврас без узды!» (Обнимает и целует.)

Александра Петровна (с неудовольствием). Андрюша!

Андрей Титыч. «Какой же, я говорю, саврас?» — «А ты, говорит, молчи; это тебе, дураку, на пользу». (Опять обнимает.)

Александра Петровна (с сердцем). Андрюшка!

Наталья Никаноровна (за сценой). Саша!

Александра Петровна. Вон, слышишь? Что!

Андрей Титыч. Ну, что ж такое!

Наталья Никаноровна (за сценой). Саша, ступай чай пить!

Александра Петровна. Я, маменька, не хочу. (Подходит к Андрею Титычу.) Какой ты! Ну, как кто войдет!

Андрей Титыч. Да ведь я, Сашенька, смотрю в дверь-то. Неужто ж я…

Александра Петровна (подвигаясь к нему). Ну?

Андрей Титыч. Ну, и все. (Целует ее.)

Александра Петровна. Когда ты женишься, чтоб лошади были у нас хорошие.

Андрей Титыч. Еще бы! Само собою. (Обнимает ее.)

Александра Петровна. Знаешь что? Я очень соболь люблю. Да ты смотри в дверь-то!

Андрей Титыч. Да смотрю, смотрю.

Александра Петровна. Как красиво выехать на хорошей-то лошади в соболях! Сошью себе шубу бархатную.

Андрей Титыч. Малиновую.

Александра Петровна. Малиновую? Эх ты! Вот вкус!

Андрей Титыч. Да какую хочешь, нешто мне не все равно.

Александра Петровна. Черную.

Наталья Никаноровна (за сценой). Саша!

Александра Петровна (взглянув в дверь). Кажется, маменька-то домой сбирается. Так и есть.

Андрей Титыч (взглянув в окно). Да и тятенька приехал.

Александра Петровна. Ну, прощай!

Андрей Титыч. Прощай! (Целуются.) Не сегодня, так завтра непременно забегу.

Александра Петровна уходит, Андрей Титыч одергивается, делает скромную физиономию и становится у двери. Входят Тит Титыч, Мудров и Настасья Панкратьевна.

Тит Титыч, Мудров, Настасья Панкратьевна и Андрей Титыч.

Тит Титыч (садится; молчание). Слышали?

Мудров. Слышали, брат, слышали.

Молчание.

Тит Титыч. Куда меня решат?

Молчание.

Эй, ты, ябеда! Что ж ты молчишь? С тобой говорят аль нет! Говори, не испугаюсь. Поделом мне, окаянному!

Молчание.

Что ты молчишь, что глаза-то вытаращил?

Мудров. Много ты денег заплатишь!

Тит Титыч. А ты хлопочи! Ты от меня пользуешься, ты и должен… стараться.

Мудров. Много ты денег заплатишь!

Тит Титыч. Не твое дело! Ты знай пиши кляузы! Вот и все.

Мудров. Нет уж, теперь нам с тобой кляуз не писать, а на нас писать будут.

Тит Титыч. А ты им на ответ строчи.

Мудров. Что?

Тит Титыч. Пиши, что будто я… в исступлении ума.

Мудров. В исступлении ума? Ну, на цепь.

Тит Титыч. Как так на цепь?

Мудров. Так, на цепь. Для предупреждения, чтоб ты кого до смерти не убил.

Тит Титыч. Нет, этого не надо. Ты пиши, что я… в здравом рассудке.

Мудров. А в здравом рассудке, так в смирительный дом.

Тит Титыч. Ну, так делай, что знаешь: ты за это деньги берешь.

Мудров. Одно дело теперь — скрываться.

Тит Титыч. Скрываться?

Мудров. Во всяком деле это первое. Ты рассуди умом: если за тобой зверь лютый или сильный враг погонится, ведь ты скрываешься?

Тит Титыч. Скрываюсь.

Мудров. Ну, так и это. Должен ли ты много, беду ли какую сделал, значит тебя ищут, преследуют. Неужели ты так прямо и пойдешь: вот, дескать, я, берите меня. Твоя натура заставляет тебя скрываться, закон самосохранения.

Тит Титыч. Разве есть такой закон?

Мудров. Есть… Вот ты и едешь, например, в Подольск, а из Подольска в Москву, а из Москвы в Звенигород, а из Звенигорода опять в Москву. Пишут об тебе в подольскую полицию — она отвечает, что выехал в Москву; пишут в московскую — она отвечает, что выехал в Звенигород. Так ты и езди сколько хочешь. Надоест тебя искать-то.

Тит Титыч. Это верно, точно, что надоест.

Мудров. А тут родственники со стороны сделочку предложат и на мировую; так дело-то пустяками и кончится.

Тит Титыч. Это точно. Куда ж теперь мне скрываться?

Мудров. Ступай ложись в тарантас; вели лошадей заложить, да и поезжай в Косино, из Косина на Угрешу, потом в Берлюки. Как Москвой поедешь, так вели себя закрыть.

Тит Титыч. И уж не выглядывать?

Мудров. Уж не выглядывай! А мы здесь за тебя отписываться станем.

Тит Титыч. Только ты смотри пиши хорошенько.

Мудров. Да денег мне на расходы оставь.

Тит Титыч. Ишь ты, крапивное семя! А много ль тебе денег?

Мудров. Тысяч пять.

Тит Титыч. Гоните его вон!

Мудров. Ведь с тебя триста просят.

Тит Титыч. Гоните его! говорю я вам. Пошел вон! Я и без тебя помирюсь.

Мудров. Ну, уж это шалишь! Ты будешь драться, да потом сам мириться, а я ни при чем, я своих доходов должен лишиться! Нет, брат! Я не дам помириться, я разобью.

Тит Титыч. Гоните его вон сейчас!

Мудров. Я пойду. Только если ты опять пришлешь за мной, так десять заплатишь. (Уходит.)

Тит Титыч, Настасья Панкратьевна и Андрей Титыч.

Тит Титыч. Вот до чего я дожил! Видите вы это? Вот вы и казнитесь! Вот, глядите на меня и казнитесь! А все через кого? Через вас. Вот вырастил сына — еще жениться хочет, дурак! — а какая мне от него теперь помощь?

Андрей Титыч. Вы сами, тятенька, желали, чтоб я женился на Александре Петровне.

Тит Титыч. Ты разговаривать! Ты разговаривать стал! Ты и дышать не смей! А то я такую женитьбу задам! Этакое несчастие в доме, а ты жениться! Мы, может быть, нищие будем, а ты жениться! Вот дыхни еще раз!

Настасья Панкратьевна. Что ты, что ты, Андрюша! Этакое в доме несчастие, а ты жениться!

Андрей Титыч. Маменька, молчите! Бог с вами, тятенька! Вы меня навек несчастным хотите сделать, так вы за это богу ответите. Что я вам — на мытарство, что ли, достался? Что ж мне, на Каменный мост бежать? Руки на себя наложить, что ли? А я вам сын всегда был и есть такой, как должно-с. Это я вам на деле докажу. Я вам достану человека, который вас из беды выручит. А если не он, так никто. А за мои слезы вам бог заплатит. (Убегает.)

Луша входит.

Тит Титыч. Держите его! Как он может! Вот вернись ты только! Ведите меня в тарантас.

Настасья Панкратьевна и Луша берут его за руки и ведут.

Настасья! Коли кто с красным воротником, так сейчас ему говорите, что уехал из Москвы. (Уходит.)

Действие третье

ЛИЦА:

Тит Титыч.

Настасья Панкратьевна.

Андрей Титыч.

Досужев.

Перцов.

Луша.

Неизвестный, в мундирном сюртуке, застегнут на все пуговицы, на фуражке кокарда, в руке сверток бумаг.

Комната 2-го действия.

Настасья Панкратьевна и Луша (у окна).

Настасья Панкратьевна. Вот страсти-то! Вот и сиди да трясись! Луша, гляди хорошенько!

Луша. Ах, матушка Настасья Панкратьевна, ведь идет!

Настасья Панкратьевна. Кто идет?

Луша. Да будочник, матушка!

Настасья Панкратьевна. Ох, грех! Уж не за Кит ли Китычем? Беги скажи, что дома нет.

Луша. Нет, не к нам; на ту сторону перешел.

Настасья Панкратьевна. Ну, слава богу! Смотри, Луша, хорошенько!

Луша. Андрей Титыч с каким-то барином.

Настасья Панкратьевна. Отопри поди да запять запри на запор.

Луша уходит.

Вот не ждали — не чаяли, какая беда случилась. Теперь всякого человека, который по улице идет, бойся. А уж про полицию и говорить нечего! Сохрани господи, квартальный покажется, да я тут же, кажется, на месте умру! Все мне вот так в глазах и представляется: придут вдруг неизвестные люди, покажут бумагу, возьмут Кит Китыча — только я его и видела! (Смотрит в окно.) Вон он, голубчик мой, в тарантасе сидит один, точно сирота какая!