Волшебный час - Сьюзен Айзекс

Внезапно я ощутил тошноту и свинцовую тяжесть во всем теле. На меня навалилось отчаяние. Я вдруг задумался, как, черт побери, я собрался прожить оставшуюся жизнь без этой женщины? На мгновение слова буквально застряли у меня в горле. Потом, уж не знаю как, я собрался с духом и повторил:

— Поехали, Бонни.

— Нет.

— Ну же, вам нечего терять, это только на пользу пойдет. Все станет на свои места.

— Я хочу, чтобы вы ушли отсюда.

— Бонни…

— Не приходите. Я с вами больше не буду разговаривать.

— Очень жаль, детка, но тебе придется.

— Нет. И я тебе никакая не «детка». И не надейся, сукин ты сын. Если у тебя есть еще какие-нибудь вопросы, обращайся к моему адвокату. А теперь — вон отсюда.

Робби Курц подошел к моему столу, издавая свистящий звук своими брюками, облизал мизинец и изящно пригладил им бровь. Я сказал ему:

— Ну-ну, какую еще штуку сыграла с тобой жизнь?

— Там тебя Гидеон ждет, — манерно улыбнулся Робби, кося голубого. Ну в конце концов, чего ожидать от грубого копа? Защиты прав гомосексуалистов? — Он сгорает от нетерпения увидаться с тобой.

— Какой еще Гидеон?

— Хорошо сидишь? — Он помахал визитной карточкой. — Гидеон Исайя Фридман, эсквайр. Из Ист-Хэмптона, сладкий ты мой. Адвокат Бонни Спенсер.

Гидеон Фридман направился ко мне. Нет, он не семенил при этом. Не вихлял задом и не помахивал безвольной мягкой лапкой. И все же все с ним было ясно. Может, оттого, что его одеяние было слишком безупречным. Эдакий английский стильный адвокат: пугающе будничного вида, тщательно скроенный, коричневый твидовый костюм, как бы поношенный, якобы застиранная сорочка, зеленый шейный платок и ботинки, похожие на птичьи крылья, только из коричневой замши. А может, его выдавала сверхаккуратная стрижка, волосок к волоску, облепившая его череп красивой формы, как металлические нити — магнит. А может, он был слишком уж по-мальчишески красив для мужика ближе к сорока, с тем невинным, круглоглазым выражением лица, которым славятся голубые из хай-класса или манекенщики с длиннющими шарфами, намотанными на шею. Он как две капли воды походил на тех парней, что скачут в ракеткой в роскошных теннисных клубах.

А может, он просто проверял меня, как говорится, на вшивость.

Он протянул мне руку и сказал:

— Привет.

— Привет, — ответил я.

— Я представляю интересы Бонни Спенсер. — Говорил он с придыханием, как официанты в модных дорогих ресторанах, где подают креветок и крабов, — ресторанов, которые каждое лето то открываются, то закрываются, потому что никто, даже самый пижонистый нью-йоркский кретин, по доброй воле больше одного раза не станет жрать моллюсков. Я взглянул на него и подумал: елки-палки, суждено Бонни отправиться в Бедфордскую тюрьму отбывать свои двадцать пять лет.

— Садитесь, пожалуйста, — предложил я.

Он сел на пластиковый стул возле моего стола и с любопытством оглядел комнату. Я представил себе, как он бормочет: ух ты, какая у нас тут мужественная обстановочка.

— Я вас слушаю, мистер Фридман.

— Э-э… — он вдруг перестал выглядеть как голубой. Он преобразился и стал похож на адвоката. — Почему бы вам самому не начать и не объяснить мне, что это все за чушь, что Бонни нужно явиться сюда, сдавать кровь и слюну, исключить ее из какого-то списка подозреваемых.

— Это действительно так. Честное слово.

— Минуточку. Вы говорите о ДНК-тесте, так ведь?

Я пожал плечами.

— Что все это значит? Сая застрелили с расстояния. Вы хотите сказать, что на орудии убийства остались следы каких-то выделений? Слюна? Что, убийца истекал слюной?

Чудно все это прозвучало: резкий сарказм адвоката в сочетании с шепчущим голосом официанта.

— Там что, произошла рукопашная схватка, и у вас имеются образцы крови или кусочки кожи, застрявшие в Сая в ногтях?

Для юриста без связей, не имеющего понятия, на какой стадии находится следствие, он довольно неплохо ухватил суть.

— Я пока не готов к обсуждению этой темы.

— Что же так?

— Думаю, вы прекрасно понимаете, в силу каких причин. Все пока еще очень сомнительно.

— Хорошо, — сказал он. — Тогда еще более сомнительным выглядит на этой стадии брать у кого бы то ни было проби крови.

Он встал, всем своим видом изображая сожаление, как будто сочувствовал, что не в состоянии удержать меня от самой трагической ошибки в моей карьере.

— Я посоветую своей клиентке настаивать на своей презумпции невиновности, не поддаваться на провокации и не соглашаться на тест.

Тут только до меня дошло, что скорее всего Гидеон до сих пор представлял интересы модельеров и дизайнеров.

— Вы ведь не по уголовным делам специализируетесь? — спросил я.

Я дал ему время разозлиться или, по крайней мере, почувствовать раздражение, но, к его чести, он держался спокойно, даже строго. Он снова сел и принялся рассматривать носок своего английского ботинка.

— Почему вы об этом спросили?

— Потому что адвокат, специализирующийся на уголовных делах, должен был бы знать, что подозрение в убийстве как раз предполагает взятие проб на кровь.

— Это на каком основании?

— На основании того, что пробы на кровь и другие медицинские тесты — это лишь констатация факта, а не следственный эксперимент. И они не имеют отношения к презумпции невиновности.

— Это кто вам сказал?

— Это мне сказал Верховный Суд США.

— Правда? Это недавняя поправка?

— Она действует в течение последних пяти-десяти лет.

— Хм, должно быть, это было принято после того, как я окончил институт, я проверю.

Ну ладно, пусть он и представляет какое-нибудь лобби парикмахеров. Но при этом он неплохой парень. Не дерьмо, во всяком случае, и не самоуверенный болван. Вот только что он, черт побери, будет делать, когда дело дойдет до суда? Оденется покрасивше, нацепив черный балахон и белый парик? А что он предпримет, когда шеф Бюро по расследованию убийств окружной прокуратуры самолично начнет копать под Бонни? Бросится нюхать ароматические соли?

— Вы в какой сфере работаете как адвокат? — спросил я.

Он улыбнулся. Ровные, красивые зубы — просто клавиши рояля.

— Недвижимость.

— Недвижимость, — повторил я. — У вас тут, в Ист-Хэмптоне, дел, наверное, невпроворот.

— Я вам сейчас скажу, о чем вы подумали, — заявил Гидеон. — Идет?

Я пожал плечами.

— Вы подумали: э-э, милок, мне-то раз плюнуть сплавить Бонни Спенсер в тюрьму на пожизненное заключение, а этот торговец землей, пидор-адвокат, который представляет ее интересы, не в состоянии будет сделать ничего, кроме как помахать ей ручкой на прощанье.