Анафема - Сергей Чекмаев

— И что?

— Молчит, гад. Артем с ним уже третий час возится.

В кабинете Чернышева действительно удобно развалился на стуле нагловатый парень лет двадцати пяти. Закинув ногу на ногу, он старательно рассматривал свои ногти, изредка отвечая на вопросы. Врал, в основном.

— …хорошо, гражданин Силаев. Ответьте тогда на такой вопрос: зачем вам понадобилось удостоверение донора?

Дилер смерил взглядом усевшегося сбоку Савву и ничего не ответил. Даниила он пока не видел.

— Поймите, Силаев, выяснить, состоите ли вы на учете как донор, — пятиминутное дело. Уверен, что нет.

— И что тогда? — лениво спросил тот. — Посадите меня за подделку? Так у меня и значок есть.

Он кивнул подбородком на лацкан куртки, где красовалась красная капелька с крестом и полумесяцем.

— За него тоже срок будет?

— Срок вам, Силаев, в любом случае обеспечен. А пропуск в Онкоцентр у вас откуда?

— Купил. Мама у меня там лежит, навещаю. Не всегда получается в разрешенное для посещений время приехать, вот я и купил пропуск. Чтобы в любой момент к мамашке любимой попасть.

Савва побагровел. Наглость дилера злила его. Конечно, никакой мамы не было и в помине, — это проверили в первую очередь. Ирина Васильевна Силаева спокойно жила сейчас в умирающей деревеньке Крюканово под Владимиром и недоумевала: почему сын так давно не навещал ее?

Даниил спокойно приглядывался к Силаеву.

— Мама, говорите? И как ее имя-отчество?

— Ну… — усмехнулся дилер, — пусть будет Алевтина Митрофановна.

— Значит, не хотите сотрудничать? Вы не хуже меня знаете, что никакой Алевтины Митрофановны в Онкоцентре нет. Как нет и вашей настоящей мамы — Ирины Васильевны.

— Что, уже выписали, пока мы с вами тут валандаемся? — Наркоторговец откровенно издевался.

Савва скрипнул зубами, но промолчал. И вдруг поднялся Даниил. Сделал два широких шага и встал прямо над Силаевым. Тот ухмыльнулся.

— А это что еще за призрак замка Моррисвиль?

— Господи, — зашептал инок, — Отче наш небесный, вразуми раба своего, прости ему грехи тяжкие…

— Да-аня, — осторожно произнес Савва и переглянулся с Артемом.

Чернышов приподнялся из-за стола, тихо сказал:

— Даниил, не смей!

— …отверзи уста его, пусть откроет он душу и покается. Пусть выскажет все, что тяжким грузом лежит на душе. Спаси его, Господи, укажи ему путь к свету. Именем Твоим уповаю! Во славу Твою, Отец наш Небесный!

Силаев икнул. Странно посмотрел на Даниила и сказал:

— Донорскую книжку я купил у Рафика Циляева по кличке Цыпа. Пропуск в Онкоцентр заказал через интернет. На встречу приехал парень лет двадцати, высокий, худощавый, с усиками. На правой щеке — пятно от ожога.

— Савва, — неестественно спокойно сказал Чернышов, — включи диктофон.

Только что молчавший, как партизан на допросе, наркодилер рассказывал и рассказывал, продавая всех и вся. Он зажимал рот руками, мотал головой, стискивал зубы, даже пытался петь что-то на одной ноте — но все напрасно. Слова лились из него бесконечным потоком. Стоило задать наводящий вопрос, как Силаев отвечал на него развернуто и подробно.

Как оказалось, он действительно частенько наведывался в Онкологический центр. История с мамой, конечно, выдумана от начала и до конца. На самом деле, он просто навещал своих клиентов или подыскивал новых. Как? Очень просто. Знакомился с больными, а они только радовались — как же, нашелся внимательный собеседник, готовый слушать обо всех болячках скопом и о каждой в отдельности, сочувствовать, да еще, оказывается, и помочь.

— Так, — сказал Чернышов. — Дань, сходи, пожалуйста, к отцу Адриану, попроси через полчаса спуститься к нам.

Инок молча поднялся и вышел.

— А позвонить нельзя было? — спросил Савва.

— Можно. Но конец истории лучше слушать без Дани. Хватит с меня эксцессов. Продолжайте Силаев.

Наркоторговец предлагал больным свой товар — обычно метадин или калипсол — выдавая его за патентованное японское средство. Помогает, мол, снять боль. А потом, когда несчастный больной подсаживался на «лекарство» основательно, требовал деньги. И за предыдущее, и за новые дозы.

Корняков долго и пристально смотрел на дилера. На скулах у Саввы играли желваки.

— И почему я тебя до сих пор не задушил? — почти ласково спросил он у Силаева.

— Сав, мне что, тебя тоже к отцу Адриану посылать? Контроллеры переглянулись и рассмеялись. Совсем, впрочем, невесело.

8. 2008 год. Осень. Новый Храм Господень

Дверь выглядела добротной, тяжелой и надежной — стальная основа обшита настоящей кожей, по которой разбегалась россыпь серебряных гвоздиков с шляпками-крестиками. Там, где обычно в дверях ставят глазок, в массивной серебряной накладке с вязью непонятных символов синел зрачок видеокамеры. На взгляд Светланы — если и не настоящее серебро, то очень качественная подделка. Дорогое удовольствие, да и довольно опасно выставлять такое напоказ, но… Что не подходит обычному человеку, вполне подходило Внуку Божьему. Местные воры и грабители обходили его жилище стороной. Похоже, он сумел договориться с ними, и все, кто мог беспокоить Святейшего, — заезжие «гастролеры» и никому не подчиняющаяся шпана.

В любом случае — дело того требовало, и Внук не переживал из-за возможных потерь. Что такое толика серебра по сравнению с десятками отчаявшихся просителей, которые понесут в копилку Нового Храма Господня свои последние сбережения?

Светлана огляделась, стараясь не выдавать своего изумления. После роскоши двери простота прихожей удивляла, казалась нарочитой. Пустая комната, оклеенная синими обоями без рисунка, грубо сколоченный квадратный стол, рядом — два табурета. На одном из них замерла темная фигура послушницы в простом глухом платье и темно-синем платке. Женщина поднялась и подошла к Свете. Осмотрев посетительницу, медленно кивнула и прошептала:

— Ты припозднилась. А теперь поспешай, Владыко ожидает тебя.

Она крепко взяла Свету за локоть и повела ее бесконечным извилистым коридором.

Старый, еще дореволюционной постройки, дом на Чистопрудном бульваре, где соорудил себе логово Внук Божий, собирались сносить год назад. Жильцов расселили по новым районам, а потом особняк совершенно неожиданно внесли в список охраняемых государством архитектурных памятников. О сносе пришлось забыть, дом отреставрировали, выставили на торги. Денег Нового Храма Господня с лихвой хватило, чтобы выкупить три бывшие коммуналки и сделать из них обиталище для патриарха Святого Амнониада.

Света в волнении сглотнула. Темный коридор, аскетичная простота обстановки, шепот послушницы, словно та действительно находится в Храме и не смеет повышать голос…

Производит впечатление. Как отреагировала бы на ее месте обычная просительница? Наверное, испуганно озиралась бы, жалась поближе к провожатой, попыталась заговорить с ней…

Светлана тоже понизила голос:

— Скажите, пожалуйста… как называть его в разговоре?

— Ты не знаешь, к кому пришла?

— Нет… я знаю. Знаю! Внук Божий… Послушница до боли сжала ей руку и прошипела:

— Не называй его так! Владыко не любит этого имени. Зови его Святейший или Отец Амнониад. Или просто Владыко.

Светлана кивнула. Примерно так ей и говорили.

Послушница распахнула перед ней дверь и молча указала рукой — иди, мол. Света оказалась в огромном зале, скупо освещенном десятками толстых свечей. Окна закрывали тяжелые занавеси, высокий потолок выкрашен в черный цвет.

Противоположная стена пряталась во тьме. В центре зала, на невысоком постаменте стояло удобное и роскошное кресло, почти трон. Напротив него — несколько тяжелых стульев с высокими спинками.

Человек в кресле властно указал на один из них. Светлана поклонилась и опустилась на жесткое сидение. Только сейчас она смогла разглядеть Святого Амнониада, которого многие знали под именем Внука Божия, — внушительного роста крепкого мужчину лет пятидесяти с худощавым лицом и аккуратной черной бородкой. Серебристая мантия, прошитая золотом, посверкивала отраженными огоньками свечей, нагрудная панагия переливалась жемчужными отблесками.

Амнониад сверкнул глазами и величаво пророкотал:

— Что привело тебя ко мне, дочь моя?

— Владыко, — залепетала Света, — мой муж болеет… Врачи сказали, что нет надежды! Мне подруга… Мне сказали, что вы можете помочь. Что… что ваши молитвы…

— Муж, значит. Ты беспокоишься о близких своих, дочь моя, это похвально. Я знаю твои горести, сам Господь поведал мне о них.

— Да, Владыко. Мы прожили с мужем недолго, но я так его люблю! Я все сделаю для него!

— Ты права, дочь моя. Муж дан тебе Господом, ты должна любить его. Расскажи подробнее о свое беде, я хочу услышать все из твоих уст.

— Я покупала дорогие лекарства, Святейший! Все, что говорили врачи, я сумела достать! Оплатила мужу лечение в Германии, но и это не помогло. Мы небедная семья, но все наши деньги не смогли помочь моему мужу! Осталась одна надежда…