Мой театр. По страницам дневника. Книга I - Николай Максимович Цискаридзе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В кулисах стояли все премьеры и примы-балерины театра, педагоги. Все, кто был в состоянии бегать, ходить, ползти. У меня есть снятый на видео кусочек закулисья после премьеры, с Симачёвым, он очень волновался.
Спектакль вел режиссер И. А. Перегудов. Я так это хорошо помню: стук в дверь, и Игорь Александрович говорит: «Николай Максимович, можно я дам третий звонок?» Для меня это было просто потрясение. Неужели он обращается ко мне?!
Естественно, мой костюмер Саша Назарьянц был рядом со мной в тот вечер, все мои гримеры… Можно не поверить, но грим, блестки, спреи для «Щелкунчика» я купил еще в 1990 году в Токио на гастролях, когда переходил с I на II курс школы. Потратил очень большие деньги. Все мне пригодилось, и много лет потом пригождалось, какие-то запасы до сих пор есть. Такой был ребенок, нацеленный на дело.
28И начался спектакль. Принц впервые появляется на сцене в момент, когда Щелкунчик-кукла превращается в Щелкунчика-Принца. Все было как во сне. Не верилось, что в 1985 году, увидев этот балет впервые с Наташей Архиповой, я важно сказал, что буду «главным в красном», но это же случилось!
Больше всего в I акте я боялся «свечки». И когда мы с Наташей ее сделали, я немного выдохнул. Получилась! Надо учесть, что когда репетируешь в зале – там светло, когда выходишь на сцену – полутьма, на тебя светят лучи софитов. Это совсем другое ощущение. К тому же я близорукий, а Наташа бежит на меня… Спустя два-три года мне уже было все равно, бежит балерина, не бежит – я знал, что в любом случае ее подниму, а на премьере все было очень волнительно, очень…
Наконец я добрался до сцены «Снежинок». Господи, с каким счастьем я летал в pas de chats по сцене. Это же моя стихия – pas de chat!
II акт начинается в лодочке. Я Наташе и говорю: «Сейчас моя самая большая мечта в жизни исполнилась, вот она!» И когда нас с Наташей на очень приличной высоте стали раскачивать, наступил такой кайф! Я мечтал об этой лодочке девять с половиной лет! Я вообще не боюсь высоты. Всю жизнь на этой сцене кричал рабочим: «Поднимите нас повыше и раскачайте побольше!»
А впереди тяжелые сцены. Наташа-то понимала, что в adagio ей придется отработать и за себя, и за меня. Она на меня посмотрела: «Колечка, аппетит приходит во время еды». Нас спустили, теперь «Грот» – сцена боя с мышами. Я лихо выскочил на сцену, сделал первый прыжок – и моя сабля, звеня, упала на пол…
…Когда я начал репетировать Щелкунчика, мне дали бутафорскую, фанерную саблю. Николай Романович сказал: «Коля, так не годится, она у тебя в руках смотрится как свечка!» Тогда для меня специально сделали саблю большего размера, металлическую. Вот тут-то она меня и подвела. Никто не рассчитал, что эта сабля тяжелее и что ножны, которые годились для картонной сабли, этой не подходят. Сабля упала с таким грохотом… Но я мальчик неробкий, все сделал как надо, вовремя ее поднял, дальше пошел танцевать…
А это был не просто Новый год, это – 13-е число, пятница и полнолуние… За солистами, которые вечером ведут спектакль, Большой театр всегда присылал машину. Я спускаюсь вниз, открываю дверь подъезда и вижу – в двух метрах от меня медленно идет черная кошка, намереваясь перейти мне дорогу. Я замер. Кошка тоже остановилась и уставилась на меня. Я понял, что бежать нельзя. Показалось, что мы друг на друга вечность смотрели. У меня была только одна мысль: если она сейчас мне дорогу перейдет, сколько же здесь стоять, ждать кого-то, кто первее меня из подъезда выйдет? Я первым ни за что не пойду! И тут кошка медленно повернулась и медленно пошла обратно.
Вот тебе и черная кошка – упала сабля, а впереди pas de deux. И, пока меня перепричесывали, перегримировывали, у Вирсаладзе и в декорациях, и в костюмах в последней картине «Щелкунчика» золото сменяется на серебро, я сидел и думал: «Господи, сабля упала… Что же должно еще произойти?»
Но, на мое счастье, прошло все без каких-то промахов. И еще такой момент, я от природы правша. А в партии Щелкунчика, которую Григорович сочинял на Васильева, многое поставлено влево, потому что Владимир Викторович был левшой и сам Григ – левша. У него в балетах, если идет массовая сцена, она будет закручена обязательно влево, все будет в левую сторону и через левое плечо. Вправо у Юрия Николаевича никто не бегает никогда. Потому мне сразу понятно – когда говорят, что восстановили хореографию Мариуса Петипа, а сцену завели влево, – это значит все, полное вранье! Потому что Петипа – правша, как и Баланчин. Движение влево никогда, все вправо будет.
Симачёв сразу настоял, чтобы вся партия была сделана так, как ее танцевал Васильев. Балерина делает «круг» вправо, а я влево. Для меня делать «круг» влево – некомфортная вещь, к тому же в конце pas de deux. Но Николай Романович сказал: «Вы хотите танцевать эту роль? Извольте делать как поставлено!»
На «стульчик» в adagio Наташа сама прыгнула. Я танцевал с суперпрофессионалом. И когда меня спрашивают: «Ваша любимая партнерша?» – я всегда говорю: первая. И каждый раз я звоню Архиповой 5 октября, в день ее рождения, и 13 января, в день моей премьеры, и говорю: «Наташа, я тебя люблю!» Своей энергией, своей добротой и верой в меня она совершила невозможное.
Когда спектакль закончился, меня многие пришли поздравлять. Пришел весь класс Марины Тимофеевны: пришли Леночки – Буканова и Андриенко, Степаненко, Петрова, Филин, Клевцов, Пальшина и многие другие. Довольная Семёнова из ложи во время поклонов послала мне победный жест, за кулисы в этот день она не зашла, у нее, видимо, были гости. Зато на сцену меня пришла поздравить Бессмертнова, что оказало воздействие на тех, кто хотел мне сказать что-то нелицеприятное, им пришлось прикусить язык.
По традиции, после премьеры артисту полагается «проставляться», «накрывать поляну» для труппы. На этаже солистов, в хоровой комнате, мои подруги накрыли стол с шампанским и закусками.
На следующий день у Семёновой почему-то класса не было, и я пошел на урок к Р. К. Карельской, педагогу Архиповой. Тепло поздравив меня с премьерой, при всех, мне еще поаплодировали,
