Глазами Лолиты - Нина Воронель

Но может, были какие-то другие, более хитрые тайники? Я села на пол и стала крутиться на ковре, оглядывая стены и оставляя за собой тоненький кровавый след — мне уже было наплевать на чистоту этого дома, который я надеялась вскорости покинуть.

Наконец, мне это надоело. Тогда я встала на четвереньки и заглянула под ковер — там сверкал чистотой нетронутый, хорошо натертый паркет. Может, Юджин спрятал паспорт под одной из паркетных плиток? Тогда дело плохо — все плитки выглядели гладенькими и блестящими, и непонятно было, как узнать ту, которая прикрывает тайник.

Оставались кухня и моя спальня. Идею кухни я сходу отмела — вряд ли он спрятал паспорт там, где каждый день хозяйничала невидимая Лариса. Значит, моя спальня была последней надеждой, а время мчалось семимильными шагами. Я вошла в спальню и задумалась — в какой укромный уголок я никогда не заглядывала? Такого уголка не нашлось, и я поплелась в ванную, про которую вначале совсем забыла.

Зеркальные шкафы в ванной были полны ящиков и полок, но ни в ящиках, ни на полках не было ни паспортов, ни двойного дна, где они могли бы быть спрятаны. Неужели из грандиозного проекта Дунского ничего не выйдет, и все из-за того, что я не могу найти этот проклятый паспорт?

С горя я уставилась на свое отражение в зеркале, очень даже миленькое, — и вдруг заметила прямо у себя за спиной маленькую аптечку, висящую на противоположной стене. Эта аптечка вообще не привлекла моего внимания, потому что я никогда в нее не заглядывала. Я подергала зеркальную дверцу, она была заперта, — интересно, почему? Может быть, там хранятся яды?

И вдруг меня озарило — вот к какой дверце может подойти невзрачный ключик из прикроватной тумбочки Юджина. Я помчалась в его спальню, схватила ключик и сунула в скважину, — дверца медленно поползла вбок. Ура! В аптечке, в пластиковом вертикальном кармане, едва прикрытом высокими флаконами с пилюлями, я обнаружила все паспорта, и мой, и Юджина. У него их было целых три — российский, израильский и американский, причем американский и российский были выписаны на разные фамилии. Я думаю, он их даже не прятал, а просто положил в удобное место, вдали от любопытных глаз.

От восторга я, позабыв про сочащуюся из меня кровь, пустилась отбивать шикарную чечетку, которой недавно обучил меня Олег, и вдруг услыхала, как в замке поворачивается ключ. Я не успела запереть аптечку, но догадалась запереть дверь ванной как раз вовремя: Юджин ворвался в квартиру, как вихрь, громко выкрикивая мое имя. Чтобы его успокоить, я отозвалась слабым голосом, уверяя, что еще жива, и в доказательство громко спустила воду в уборной.

Потом заперла аптечку, спрятала ключик в пакет ваты, после чего заплетающимся шагом выползла из ванной навстречу встревоженному взгляду моего одураченного любовника. Волосы у меня были встрепаны, лицо страдающее и невинное, так что он, бедняжка, ничего не заподозрил. Он был весь в беспокойстве из-за моего здоровья и даже помыслить не мог о моем возможном бегстве — он был уверен, что очень надежно оборудовал мою золотую клетку и никто не сумеет протащить меня сквозь ее прутья.

Весь вечер он хлопотал вокруг меня, как заботливая бабушка, — перестелил мою запачканную постель, разогрел и подал обед, а потом притащил мне в кровать свой ненаглядный маленький компьютер, чтобы я могла поиграть в компьютерные игры. Сам же он был сегодня неразговорчив и хмур, и, пока я притворялась, что с увлечением выношу из банка мешки с золотом, он сидел у стола, обхватив голову руками и глядя в одну точку.

Мне стало его жалко, и я спросила, все ли у него в порядке. Он поднял на меня странно невидящий взгляд и сказал рассеянно, что у него на работе возникли неожиданные проблемы, которые он надеется в скорости разрешить.

«Что-нибудь опасное?» — взволновалась я.

«Нет, нет, просто мелкие затруднения, — ответил он с напускной небрежностью и включил телевизор. — Жалко, что ты плохо себя чувствуешь, а то мы бы закатились на вечерок в какое-нибудь злачное местечко, чтобы развеяться и отвлечься от забот». После ужина он ушел к себе и закрылся в кабинете, чего раньше никогда не делал. Я могла бы обидеться, но сегодня это было мне на руку: я тихонько прокралась к нему в спальню и положила ключик от аптечки обратно в тумбочку.

Не знаю, удалось ли Юджину отвлечься от забот, но мне не удалось — я полночи ворочалась без сна, переживая предстоящую перемену в своей судьбе. Назавтра я с легкостью убедила Юджина, что уже могу выйти из дому, и с трудом дождалась начала урока Дунского, так не терпелось мне рассказать ему об успехе своих поисков. Он вздохнул с облегчением:

«Слава Богу! А то я уже почти пожалел, что вообще затеял эту авантюру!».

«А зачем ты вообще ее затеял?», — решилась я, наконец, задать давно терзавший меня вопрос. Ведь вполне могло оказаться, что он тоже терпеть не может пышное женское мясо, которое у меня пока не наросло. Впрочем, вспоминая некоторые намеки Габи, доносившиеся до меня сквозь плохо натянутое одеяло, я решила, что с женским мясом у него все в порядке, и успокоилась.

«Я все расскажу тебе в самолете, если нам удастся до него добраться. Сегодня же займусь билетами», — пообещал Дунский и позвал Олега, давно томящегося у всех на виду за виноградными лозами, обвивающими беседку.

Весь вечер Юджин сидел у себя в кабинете и чертил какие-то схемы на большом листе плотного картона. Он выполз оттуда только на полчаса к ужину и опять заперся там со своими схемами. Мне показалось, что он как бы сторонится меня, — за эти два дня он ни разу не попытался втащить меня в койку, и даже когда хотел проверить, нет ли у меня температуры, тут же отдергивал руку от моего лба, словно боялся заразиться.

На следующий день Дунский после урока выставил всех из беседки и сказал спокойно, как ни в чем ни бывало:

«Мне удалось купить билеты на послезавтра. Так что послезавтра с утра захвати с собой паспорт и приготовься разыграть ту роль, которую мы запланировали».

Я ахнула:

«На послезавтра? Так быстро?».

Он поморщился:

«Что значит — быстро? Мы уже две недели мусолим этот план».

У меня подкосились ноги — я вдруг поняла, что это не игра, а настоящая жизнь:

«План, конечно, но я еще не готова. Я боюсь. Хорошо бы отложить еще на пару дней, чтобы я собралась с мыслями.».

Дунский глянул на меня сердито, но, наверно, увидел, как я испугалась, и смягчился:

«Отложить невозможно — билеты на Израиль распроданы на ближайшую неделю, а у меня через три дня кончается виза. Нам просто повезло, что кто-то отказался в последний день».

«А почему ты не заказал билеты заранее?» — вякнула я и тут же устыдилась — ведь он старается для моей пользы. Он все-таки обиделся:

«Ты сама понимаешь, что не было смысла заказывать билеты, пока ты не нашла паспорт!».

Я шмыгнула носом:

«Прости меня, мне просто очень страшно».

«Слушай, если ты не хочешь, еще не поздно все отменить. Раз ты так боишься, оставайся, а я улечу один».

При мысли, что он улетит и оставит меня один на один с Юджином, мне стало еще страшней — неизвестно, что взбредет Юджину в голову, когда до него дойдет, что из меня теперь каждый месяц будет регулярно сочиться кровь, от которой его воротит. Я уже сама не знала, чего больше хочу и чего больше боюсь.

«Нет, не оставляй меня здесь! Он иногда меня так пугает — сидит и смотрит на меня так странно — аж дрожь прохватывает! И следит за каждым моим шагом!».

«Раз так, хватит ныть! Попробуем прорепетировать твою судьбоносную роль!».

«Как, прямо тут? А вдруг кто-нибудь догадается?».

«Именно здесь — у нас нет другого места. И никто не догадается — мы все проделаем на иврите. Они ведь не знают моего режиссерского замысла».

«А какой у тебя замысел?».

«Очень простой — увезти тебя от Юджина до того, как он захочет от тебя избавиться».

«А как же библейский спектакль?».

«Увы, спектакль придется похерить!».

И мы принялись репетировать — роль у меня была трудная, а у Дунского еще трудней. Но он сказал, что получается у нас отлично. Однако не успели мы как следует подготовиться к завтрашнему бою, как в беседку ворвались остальные участники спектакля, который мы решили похерить.

Они ведь, бедняжки, нашего режиссерского замысла не знали и старались вовсю, особенно Олег. Мне было немножко совестно, что я собираюсь так его подвести — представляю себе, как он огорчится, когда я исчезну вместе со спектаклем. У меня появилось чувство, что я собираюсь его обворовать.

Юджин приехал за мной чуть позже обычного, когда всех других уже разобрали, — мне вспомнилось, как Инес иногда опаздывала забрать меня из детского сада и я стояла у забора, прижимаясь лицом к холодным прутьям. Сейчас я у забора не стояла, но Юджин все равно чувствовал себя виноватым. Чтобы меня утешить, он привез мне в подарок красивую сумочку из красной кожи на длинном ремешке с золотыми пряжками, на каждой пряжке было написано «Гуччи». Я примерила сумочку, она повисла на плече легко и удобно, и мне стало обидно, что я никогда не буду ходить с этой сумочкой по улицам.