Вампиры - Джон Стикли

– Росс! – послышалось от входа.

Все онемели.

– Росс Стюарт! – громогласно объявил чужой мощный Голос.

Росс шагнул к Голосу, остановился, поспешно вытер рот, робко двинулся дальше. У парадной двери он замялся. Даветт показалось: он хочет обернуться, посмотреть на нее. Но зачем?

Неужто он ищет у нее одобрения, поддержки?

Может быть.

Он шагнул за дверь и прикрыл за собой.

Даветт проснулась ближе к вечеру. Кто-то перенес ее в постель. Первым, о чем подумала проснувшаяся Даветт, было лицо Росса, когда он шел к двери. Но потом Даветт вспомнила его лицо, когда Росс оторвался от добычи.

Он опьянел от крови.

Потом – ужин на террасе, сразу после заката. Свечи, цветы, хорошее вино. За столом всего двое, ест одна Даветт. Росс в смокинге, Даветт по приказу оделась в свое самое лучшее.

И оттого она почувствовала себя лучше. Она не нарядилась как кукла, хотя Росс часто заставлял наряжаться так. Он любил посмотреть на нее, похвастаться ею перед другими – и любил заставить ее раздеваться. Конечно, он и сейчас бы заставил ее вырядиться, но на кукольный наряд обычно требовалось часа два.

Даветт тогда просто сидела перед туалетным столиком, изредка тянулась к чему-нибудь – щетке, гребню, духам… или нет? К тому времени, когда в руке что-то оказывалось, Даветт забывала, зачем это брала.

И тогда ей требовалось сосредоточиться и понять, что она вообще сейчас делает, а для этого нужно было посмотреть в зеркало и определить, что еще не сделано, а она в последнее время ненавидела глядеть на себя в зеркало, и до такой степени, что плакала. А теперь она была слишком измучена, утомлена, истощена, чтобы плакать.

Так что она обмякала на стуле и беззвучно рыдала, содрогаясь всем телом, от ужаса и стыда.

Но потом наступало время продолжать туалет. Она выпрямлялась, хватала что-нибудь очень быстро, ведь надо успеть, пока не забылось, иногда промахивалась, и Пуг тратил изрядно времени на уборку косметики и битого стекла.

Но той ночью было лучше. Не то чтобы совсем хорошо, не так, как раньше. Но лучше.

Она поняла отчего: он не кусал ее уже целую неделю.

Даветт поняла, что поправляется. Возвращается к себе прежней.

Она посмотрела на него в упор и подумала, кого убить первым: его или себя?

Он заговорил о школе, и не только о ней, а о старых друзьях, забавных случаях, танцах и вечеринках, о том, как одевались, и о том, кто из тогдашних преуспел, а кто неудачник, и как много он о них думал, и как скучает, и все говорил, говорил без перерыва.

До нее вдруг дошло: да он же напуган!

Другой Голос ужаснул его, дал понять, что Росс Стюарт не всемогущий, он богоподобен только для смертных. И потому Росс отступил к смертной, которой владел крепче всего, и делал вид, что она нужна ему.

Отвратительно.

И что хуже всего – оно подействовало.

Будто доносящийся издалека, завлекающий Голос снова разжег пламя в ее теле. Черты заострились, движения стали грациозней, так нежно соприкасались пальцы. И вопреки всем усилиям вспомнить ужас и ненависть, Даветт снова поддалась вампирской магии.

Он протянул идеально-белую руку, нежно взял Даветт за подбородок. Она успела пробормотать «чтоб ты провалился» перед тем, как его кожа коснулась ее кожи и в теле всколыхнулось жуткое порочное возбуждение, затрепетало внутри, брызнуло в спину, руки…

И она в точности исполнила его приказ: встала перед косными неуклюжими слугами, перед Пугом, выскользнула из платья, открыла им совершенно нагое тело, скользнула по бедрам ухоженными ноготками, сжала твердые будто камень соски, и…

Господи Боже, она наслаждалась развратом, как и раньше, упивалась своей тщеславной наглостью шлюхи, бесстыдной открытой похотью.

И ей нравилось.

А еще больше ей нравилось, когда он укладывал ее, отнюдь не сопротивляющуюся, на спешно очищенный обеденный стол, раздвигал ее ноги для чудовищного, страстно-интимного укуса. Она обожала свой крик, несущийся сквозь листву и облака к луне.

Может, она бы не так ненавидела себя, если бы знала, что он кусает ее в последний раз.

Близ половины восьмого он уложил ее в постель, и сказал, что у него дело и нужно срочно бежать. Даже засыпая, она поняла, что он слишком уж старается выглядеть обычно, мол, ничего особенного. Но он волновался. А сквозь дрему несколько раз пробивался чужой Голос.

– В эту ночь он приехал в Брэдшоу и убил моих людей, – заметил вдруг Джек Ворон.

– Да, – спокойно подтвердила Даветт. – И упустил тебя лишь потому, что опоздал. Пуг заблудился. А потом – ты знаешь.

– Да.

– Что Росс сделал с Пугом? – захотел узнать Кирк.

– Когда тот вернулся, все лицо было в синяках, и он хромал.

– Пугу нравилось, когда ему причиняли боль? – тихо спросил отец Адам.

Даветт с удивлением посмотрела на него.

– Да. А откуда вы знаете?

Молодой священник пожал плечами и сказал всего лишь:

– Мне так показалось.

– А что с раной? – подавшись вперед, спросил Феликс.

– Да, та, на лбу, – нетерпеливо добавил Кот.

– От креста, – закончил Карл.

– От святого серебряного креста, – поправил отец Адам.

– Да.

– О да, его ранило! – с воодушевлением вспомнила Даветт. – По-настоящему, сильно…

Он корчился на шелковых простынях в огромной шикарной спальне, сооруженной в подвале, трясся от боли и отчаяния. И как его удержишь? Он же как ожившая бронзовая статуя, мышцы будто металл, и злоба, и ярость…

– СДЕЛАЙТЕ ЧТО-НИБУДЬ!! – орал он, и они пытались.

Да, Даветт с Пугом отчаянно пытались, но рана не переставала кровоточить. Из нее сочилась вязкая тяжелая вампирская слизь, выливалась толчками, в такт неровному мертвецкому пульсу. Всякий раз, когда в ране собиралась новая порция, монстр выл, охватив голову, раздирал простыни длинными когтями, рвал новенькую, сшитую на заказ шелковую рубаху на груди – или бил все вокруг.

И стены, и Даветт, и Пуга, слишком глупого или мазохистичного и потому не уворачивающегося. Первый раз ее сшибло на пол и покатило, когда зацепило всего лишь краем ладони. После Даветт внимательно присматривалась и быстро отходила, когда во лбу показывалась выпуклая линза собирающейся жижи, и вампир корчился от боли.

Но затем Даветт проворно шмыгала на постель и собирала жижу, чтобы та не покатилась вниз, к глазам. Если жижа попадала в них, Росс даже визжал в агонии!

Через три часа мучений Даветт вконец вымоталась и, хуже того, проголодалась. А еще горше разозлилась: и на несчастного увальня мазохиста Пуга, обожавшего быть битым, и на себя, непонятно зачем торчащую здесь, и на вампира, инфантильного злобного кретина, не понимающего, что всегда приходится платить по счетам.

Теперь Даветт видела по-другому терзавшего ее монстра и ликовала в своем презрении. Никакого соблазнения, гипнотического взгляда, Голоса. И кожа больше не идеально гладкая, а пестрая, морщинистая, мучнистая.

Кожа гниющего упыря.

Она видела столько фильмов, столько читала – и считала все пустыми фантазиями. Но вот он, пример, ярче и не придумаешь. Он не живой. Он –