Крутоярск второй - Владимир Васильевич Ханжин

Он смахнул что-то с перил огромной своей ладонью, задумался.

— Конечно, я понимаю, что со стороны-то все проще кажется. Недаром говорят: чужую беду руками разведу. Но все таки очень уж ты… Глянь повеселей на жизнь-то, расправь плечи! Ну что Хромов скажет, как узнает? Да что Хромов! У тебя уже в депо друзья есть. Каких ребят на свою сторону завоевал — Добрынина Максима, Кузьму! Вот они-то что скажут?

Они спустились с крыльца. Помолчали, пережидая, когда мимо них пройдут двое рабочих.

— Хороший ты мужик, Петр Яковлевич, — тихо произнес Овинский.

— Ну вот, а ты удирать!

Лихошерстнов засунул руки поглубже в карманы плаща, подернул плечами:

— Ну, до завтра!

Он направился саженными шагами наперерез путям. Сверху, с крыши депо, освещал его несуразную длинную фигуру прожектор.

VI

Хотя поездку назначили на двенадцать часов дня, Кузьма Кузьмич пришел к тепловозу еще затемно. Машина стояла все там же, около домика деповской лаборатории. Отполированная дождем, красивая и огромная, она дышала на Кряжева холодом и молчанием. Это было непривычно до невероятности: холодный металлический корпус и полнейшая тишина в нем. Бог знает сколько раз — разве сочтешь за шестнадцать лет — отправлялся Кузьма Кузьмич в рейс, отправлялся во все времена года и все времена суток, и каждый раз локомотив, как живой, встречал его теплым дыханием и приветливым старательным попыхиванием и посапыванием. Холоден и молчалив лишь погашенный паровоз. Но погашенный паровоз мертв. А этот, поблескивающий зеленым лаком, громадный, как дом или даже как два поставленных рядом дома, вылощенный металлический красавец, был холоден, замкнут, нем, и все-таки скоро, совсем скоро — в рейс.

За глянцевыми листами двух стальных корпусов тепловоза притаились дизели, генераторы, компрессоры, великое множество устройств, приборов. Когда Кряжев занимался на краткосрочных курсах переподготовки, изучение каждой из машин и каждого из узлов или устройств в отдельности представлялось чертовски трудной, но все же выполнимой задачей. Но охватить их вместе, запомнить во взаимосвязи и взаимодействии умопомрачительное число механизмов, приборов, устройств, подключений, каналов — на это, казалось, не хватит сил человеческих.

Единая электрическая схема тепловоза размещалась в учебнике на двойном листе. Бывало, уже занятия кончатся, уже учебники на время отложены, можно в столовую бежать, а схема все стоит и стоит перед глазами, во всех деталях, со всеми буквенными обозначениями, прямоугольничками, кружочками, ломаными линиями, скрещениями, — запутанная, измельченная, как план большого города.

Она и сейчас встала перед глазами, и Кряжев мысленно ткнул пальцем в один из пунктов ее, ткнул наугад в первый попавшийся прямоугольничек — что он означает? Прямоугольничек утратил свои строгие очертания, разросся, усложнился — воображению представилось одно из устройств тепловоза. А какова его роль, как оно действует, как взаимосвязано со всей системой?.. А где оно точно находится на тепловозе? Кряжев ощупал глазами локомотив, мысленно снял с него стальное покрытие. Устройство находится вот здесь, расположено вот так.

Все как будто бы изучено, все известно, а приключилась же вчера история, от которой и сейчас еще нет-нет да становилось не по себе. Кряжев пришел сюда вечером — дома никак не сиделось, — чтобы сделать еще одну пробную поездку по треугольнику. Юрка Шик и второй помощник Асхат Зульфикаров возились каждый в своей секции тепловоза. Кряжев хоть поужинать сходил, а они так и не вылезали с утра из машины. Прогнав помощников домой и наказав как следует выспаться («Чтобы раньше одиннадцати и духу вашего в депо не было!»), Кузьма остался один. Включив рубильник аккумуляторной батареи, прошел в кабину. Проделал все остальные операции, предшествующие пуску дизеля, — нажал по очереди кнопки топливного насоса и управления машины, дал предупредительный сигнал. Наконец, испытывая волнение — не привык еще, все воспринимал так, как будто впервые сел за пульт управления, — включил кнопку пуска дизеля… Странно, дизель даже не чихнул. Кузьма проделал все операции заново — во второй, в третий раз — тот же результат. Кряжев, не доверяя себе, поспешил в машинное отделение, — может быть, только хотел включить аккумулятор, а на самом деле не включил? Нет, рубильник был включен.

Захолодило от пота лоб. Сбитый с толку, беспомощный и униженный стоял Кряжев в машинном отделении. Вокруг посмеивались над ним механизмы и стены тепловоза.

Оставалось одно: звать на помощь. Кузьма глянул на часы — десять. Поймать бы Лихошерстнова, или главного инженера, или Булатника. Кого-нибудь! Даже Соболя! Черта, дьявола — все равно, лишь бы помог.

Он выбежал из машинного отделения в кабину и увидел, что к тепловозу подходит Булатник. Вот и верь, что на свете не бывает чудес.

Рослый, широкоплечий инженер, как-то по-особенному цепко и сильно берясь за поручни, взобрался на тепловоз. Пряча смущенные глаза, сказал виновато:

— Не помешаю?.. Вижу, вы в кабине…

Сегодня он по крайней мере раз десять поднимался сюда.

Кряжев рассказал о своей беде.

Инженер сам проделал все операции по пуску дизеля. Нет, машина не включалась. Гена отвалил ладонью скатившуюся вперед густую копну волос, окинул неторопливым, внимательным взглядом пульт управления. Потом покосился на левое крыло кабины, туда, где черно поблескивало такое же, как у машиниста, круглое креслице помощника, и вдруг широкое, лобастое лицо его осветила радостная, добродушная, совсем детская улыбка.

— Кузьма Кузьмич, а у вас аварийная кнопка выключена! Наверно, случайно коленом задели.

Потом, когда они вдвоем совершали поездку по треугольнику, щелкнуло что-то в высоковольтной камере. Опять екнуло сердце у Кряжева. Покосился на Булатника — нет, лицо инженера оставалось спокойным.

…Словом, еще до рейса хватило переживаний. Как же все усложнится, когда поблизости не будет ни Булатника, ни главного инженера депо, ни Лихошерстнова, когда Кряжев и два его помощника окажутся одни, когда перед локомотивом вытянется бесконечная дрожащая колея — две ныряющие под кабину белесые нити, то прямые, то изогнутые дугой, забирающие вправо или влево, а сзади, связанные крепкими замками автосцепки, будут мчаться сотни колес и четыре тысячи тонн груза! Какие сюрпризы преподносит локомотив? Сколько раз заставит машиниста обливаться холодным потом?

Кряжев взобрался на локомотив. Положил около дверей резиновый коврик — вытирать ноги; коврик захватил из дома — там пока можно тряпкой обойтись, а потом жена купит.

В тепловозе было холодно. Мертвенно-тихое машинное отделение гулкими отзвуками отвечало на шаги машиниста. Кряжев проверил запасы воды, масла (локомотив заправили еще с вечера), прошел в кабину, опробовал тормоза… Рассвело. Мимо тепловоза то и дело проходил кто-нибудь из ремонтников или паровозников. Большинство специально заворачивало сюда, завидев Кряжева в кабине. Окликали его, улыбались, приветственно помахивали рукой. Он отвечал без оживления, без улыбки, озабоченным, рассеянным кивком. На