Маленький, большой - Джон Краули

— Твой ход, — повторила Клауд.

Элис уставилась на доску, где вдруг воцарился беспорядочный произвол. Через гостиную прошла Софи во фланелевом халате и накинутом на плечи шерстяном кардигане Элис, и потому игра на какое-то время приостановилась. Нет, Софи их не отвлекла: вид у нее был самый рассеянный; она, конечно, заметила присутствие Клауд и Дейли Элис, но вида не подала. Когда Софи проходила мимо игравших в шашки женщин, их обеих вдруг охватило острое чувство сопричастности со всем окружающим миром: ветер — резкий, земля — темная, это снаружи; час — поздний, скоро начнет темнеть; жизнь внутри дома — движется к вечеру. Эту внезапную общность чувства вызвало появление Софи или же Софи сама — Дейли Элис не могла понять, но что-то такое, прежде смутное, для нее теперь прояснилось.

— Куда он пошел? — спросила Софи, ни к кому не обращаясь и водя рукой по волнистому стеклу эркера, словно перед ней возникла преграда или это были прутья клетки, внутри которой она себя вдруг обнаружила.

— На охоту, — ответила Дейли Элис. Она провела шашку в дамки и сказала Клауд: — Твой ход.

За всю осень доктор Дринкуотер только раз или два снимал с предохранителя одно из многочисленных короткоствольных ружей, которые со времен его деда хранились в футлярах в бильярдной комнате, чистил его, заряжал и отправлялся пострелять птиц. При всей своей любви к животному миру — а возможно, и благодаря ей, — Док чувствовал, что не менее Рыжего Лиса или Совы-Сипухи достоин принадлежать к семейству плотоядных, если это заложено в нем от природы, и непритворное удовольствие, с каким он поглощал мясо, обсасывая хрящи и косточки и охотно облизывая вымазанные жиром пальцы, убеждало его в этом. Он считал, однако, что должен, если уж претендует на звание хищника, стойко брать на себя убийство поедаемой им добычи, а не перелагать кровавую акцию на чужие плечи, довольствуясь трофеем, подаваемым на блюде в препарированном до неузнаваемости виде. Два-три выстрела за год, связка птиц с ярким оперением, безжалостно сраженных на лету и принесенных домой окровавленными, с разинутыми клювами, казалось, разрешали его сомнения: знание леса и умение неслышно подкрадываться к жертве вполне возмещали некоторую нерешительность в момент, когда фазан или тетерев с шумным хлопаньем крыльев выпархивал из куста; обычно охотничьи трофеи вполне удовлетворяли самолюбие доктора и давали ему повод, когда он разделывал говядину или барашка, думать о себе в течение всего года как о ненасытном, жестоком хищнике.

Частенько он брал с собой на охоту и Смоки, убедив его в неопровержимой логичности своего подхода. В отличие от Смоки, Док был левшой, и это уменьшало вероятность того, что они поразят друг друга во время совместной кровожадной вылазки; Смоки же, несмотря на свойственные ему невнимательность и недостаток терпения, оказался прирожденным стрелком.

— Мы все еще на вашей земле? — спросил Смоки, когда они миновали каменный забор.

— Владения Дринкуотеров, — ответил Док. — Кстати, вот этот лишайник — ползучей разновидности, с серебристым оттенком — может насчитывать сотни лет жизни.

— Я и хотел уточнить, ваша ли это земля — то есть принадлежит ли она Дринкуотерам, — пояснил Смоки.

— Видишь ли, — снова заговорил Док, водя ружьем в воздухе в поисках мишени, — я-то, собственно, и не Дринкуотер. Это не мое имя. — Смоки вспомнились первые слова, услышанные им от Дока при знакомстве: «Я — доктор, но доктор не практикующий ». — Строго говоря, я родился вне брака. — Доктор надвинул на лоб свою клетчатую кепку и без малейших признаков горечи продолжат. — Я как незаконнорожденный юридически никем усыновлен не был. Воспитывали меня, главным образом, Вайолет, а также Нора и Харви Клауд. Но заняться формальностями они так и не удосужились.

— О, вот как! — воскликнул Смоки с заинтересованным видом, хотя эта история была прекрасно ему известна.

— Скелет, — продолжал Док, — сокрытый в старом фамильном гардеробе. У моего отца была… э-э, любовная связь с Эми Медоуз, ты с ней знаком.

«Где он пахал, она сбирала жатву», — процитировал Смоки чуть ли не вслух, что было бы непростительно.

— Да, я ее знаю. Теперь она Эми Вудз.

— Уже много лет замужем за Крисом Вудзом.

— М-м-м. — Что за воспоминание слабо замерцало в голове у Смоки, но в последний момент, переменив решение, ускользнуло? Что это было — не сон ли?

— Я — плод их союза. — Кадык у доктора дернулся, но от волнения ли, Смоки не был уверен. — Мне кажется, если мы продеремся через этот кустарник, то попадем на очень хорошие места.

Смоки пошел, куда было указано. Он держал двуствольное английское ружье наготове, сняв его с предохранителя. Он не слишком был склонен, в отличие от других членов семьи, к долгим бесцельным шатаниям под открытым небом, особенно в сырую погоду; но если перед ним ставилась определенная задача, как, например, сегодня, он мог идти сколько угодно, не обращая внимания на неудобства. По крайней мере, ему нравилось нажимать на спусковой крючок, даже если он и мазал. И сейчас, пока Смоки предавался рассеянным мыслям, из дремучих зарослей у него под носом взметнулись два коричневых пушечных ядра и захлопали крыльями, набирая высоту. Смоки вскрикнул от неожиданности, но вскинул ружье прежде, чем Док успел крикнуть: «Твои!» — и, словно стволы были привязаны невидимой нитью к хвостам птиц, навел мушку на одну, выстрелил, потом на другую и снова выстрелил; опустив ружье, ошеломленно проследил, как обе птицы закувыркались в воздухе и, подмяв под себя зашуршавшую траву, с тяжелым стуком упали на землю.

— Черт возьми! — воскликнул Смоки.

— Отличный выстрел! — искренне порадовался Док, почувствовав в сердце лишь самый слабый укол жуткой вины.

Когда охотники, поеживаясь от вечернего, почти что зимнего, холода, возвращались домой далеко в обход, с сумкой, где лежали четыре подстреленные птицы, им на глаза попалась штуковина, которая озадачивала Смоки и раньше: он уже привык видеть в здешних окрестностях остовы лишь наполовину достроенных сооружений (теплицы, храмы) — заброшенные, однако как-то еще пригодные, но кому и на что сдался старый автомобиль, проржавевший посреди поля до неузнаваемости? Автомобиль был совсем древний; должно быть, он простоял на этом месте уже лет пятьдесят; его снабженные спицами колеса наполовину ушли в землю и выглядели такими же ветхозаветными и одинокими, как сломанные колеса фургонов первых переселенцев, вросшие в почву прерий Среднего Запада.

— «Форд-тэ», да… — произнес Док. — Когда-то это была машина моего отца.