Улыбка пересмешника - Елена Михалкова

– А теперь, когда я знаю историю с убийством, – сказала Алиса Кручинина и пошла к Кириллу, двигаясь легко и грациозно, словно танцуя, – клянусь, первое, что я сделаю, это расскажу ее твоему Банкиру. Тогда он убьет тебя, а я останусь жить!

По губам ее скользнула странная невеселая улыбка.

И прежде чем Виктория успела сказать хоть слово, прежде чем Данила Прохоров, стоявший за углом ближайшего магазина, успел добежать до них, Кирилл Кручинин поднял пистолет и всадил три пули в худенькое тело Алисы Кручининой.

А в следующий миг Кручинина ударило, будто снарядом, и он отлетел к поручням, ограждавшим галерею. Большое, тяжелое тело его от этого удара перевалилось через перила, и последнее, что успел увидеть Кирилл, прежде чем полететь вниз, это перепуганное лицо охранника, которого его бывшая жена приняла за манекен.

Эпилог

Самолет взлетел с часовым опозданием, и пассажиры ругались и ворчали, срывая злость на стюардессах. Женщина лет тридцати пяти в черном платье сидела молча, не обращая ни на кого внимания, и на все предложения стюардесс отвечала отрицательным движением головы.

Мужчина, расположившийся в соседнем с ней кресле, не без оснований считал себя дамским любимчиком, хотя ему давно перевалило за сорок. По опыту он знал, что самолетные знакомства бывают очень удачны, и считал грехом не воспользоваться таким случаем. Бросив на соседку заинтересованный взгляд, он с трудом смог отвести глаза и решил, что познакомится с ней во что бы то ни стало.

Выждав подходящий момент, он завел ничего не значащий разговор о погоде и задержках рейсов. Женщина отвечала вежливо, но суховато, и тогда, слегка раздосадованный, он прямо спросил, как ее зовут.

– Вика. Вика Кручинина.

А замужем ли такая прелестная женщина?

– Я вдова. – Она в первый раз за все время полета взглянула на него.

Стареющего ловеласа поразило выражение глубокой тоски в ее глазах. Поразило настолько, что он, почти профессиональный ловец женщин, смешался, забормотал что-то невнятное, какие-то извинения, и в конце концов скомкал беседу и отвернулся в сторону. А женщина в соседнем кресле отвернулась к иллюминатору и полулежала с открытыми глазами, в которых не отражалось ничего, кроме безбрежного, чистого голубого неба.

Максим Белоусов отложил в сторону совок, поднялся и отошел на пару шагов назад, оглядел результат своей работы. Мелкие рыжие бархатцы на могиле все-таки выстроились неровно, но он решил не пересаживать их, а вот светло-зеленый мох, выложенный вокруг цветов, пришлось поправить, чтобы смотрелось аккуратнее. В конце концов он добился того, чего хотел, и решил, что на сегодня достаточно.

Мелкий мусор, появившийся внутри ограды за то время, что его не было, Максим собрал в пакет и положил возле калитки, напомнив себе захватить его в машину. Обернулся к крестам и в который раз испытал острое чувство сожаления, глядя на знакомые фотографии.

Шаги за его спиной раздались как раз тогда, когда он собирался уходить.

– Хорошо получилось, – тихо сказала Алиса, прижавшись к нему.

Максим покосился на нее, отметил полуобморочную бледность, капли мелкого пота на висках, и тяжело вздохнул.

– Ты зачем из машины вышла? – сердито спросил он. – Я же тебе сказал: пятнадцать минут – и вернусь!

Не отвечая, Алиса присела на корточки – с видимым трудом – и поправила самый маленький цветок, наклонившийся надо мхом.

– Я уже приседать могу, – выдохнула она, задрав голову и глядя на него снизу вверх. – Не болит!

Он поднял ее со всей нежностью, на какую был способен, и едва удержался, чтобы не подхватить на руки.

– Я сама пойду! – Она предупреждающе выставила в стороны локти.

– Сама, сама! Топай давай, инвалид.

Очень медленно, сильно прихрамывая, Алиса вышла из ограды и побрела по дорожке к выходу с кладбища. Максим задержался на несколько секунд, глядя на фотографии мужчины и женщины, неуловимо похожих друг на друга – пухлых, рыжеволосых, улыбающихся ласковыми улыбками.

«Она вас наконец-то похоронила, – мысленно обратился он к ним. – Так что спите с миром. А я за ней присмотрю».

Он прикрыл калитку, догнал Алису, обнял ее и пошел рядом, то и дело оступаясь с узкой дорожки во влажную после дождя траву.

– Как нет билетов? – убитым голосом сказала Татьяна. – Посмотрите еще, пожалуйста!

– Девушка, ну что я буду смотреть? – устало вопросила пожилая билетерша за окошечком. – Вот, пожалуйста, здесь все показано... – И она ткнула пальцем в экран, как будто Татьяне что-то говорили суматошные квадратики, закрашенные в красные и зеленые цвета. – Видите, нет свободных мест? А, нет, подождите-ка...

Таня прижалась к окошечку, умоляя своего ангела-хранителя смилостивиться над ней и Матвеем и подарить два места – всего два, дорогой ангел, это ведь такая малость! Пусть даже они будут в конце зала...

– Нету. Увы, девушка, ничем не могу помочь.

Таня кивнула головой. Так она и думала. Ей ничем не могут помочь.

– Два в разных местах зала есть, – равнодушно поведала билетерша. – Двух рядом нет.

– В разных местах? – встрепенулась Таня, к которой вдруг вернулась надежда. – А где?

– Партер, третий ряд, десятое место, и восьмой ряд пятнадцатое место, – оттарабанили из-за стекла. – Будете брать?

– Буду!

Татьяна знала, что сидеть без нее Матвей не станет. Она и сама не представляла, как же так: она сидит где-то сзади, а он – через несколько рядов от нее... Ничего, она с кем-нибудь поменяется, и они сядут рядом. Она что-нибудь придумает, будет убедительной и устроит своему сыну настоящий праздник. Он так мечтал попасть на «Золушку» еще раз...

– Простите, мне это неудобно. – Светловолосая женщина, сидевшая рядом с девочкой лет шести, была вежлива, но непреклонна.

– Девушка, а меня вы уже спрашивали! – сердито встряла чья-то бабушка по соседству, хотя Татьяна и не пыталась обращаться к ней.

Таня кивнула, чувствуя себя виноватой за свой вопрос. На что она рассчитывала? Никто, придя на детский спектакль, не захочет смотреть его отдельно от своего ребенка. Желающих поменяться не нашлось – ни в дальнем ряду, ни в ближнем.

«Добрые люди, добрые люди, будет ли чудо со мной, иль не будет? – усмехнулась про себя Татьяна, вспомнив песенку Золушки. – Нет, не будет. Никакого чуда не случится».

– Ты что, меня одного оставишь? – подозрительно спросил Матвей, когда она усадила его на место в третьем ряду.

– Я чуть подальше сижу, во-он там! – С фальшивой бодростью она махнула рукой назад. – Совсем недалеко. Ты уже большой мальчик, а большие мальчики могут без мам смотреть спектакль. Ты же не испугаешься, правда?

Она произнесла последнюю фразу и сама себя отругала: зачем, зачем она ему это говорит? Зачем заранее настраивает сына на страх?

Но он насупился и помотал головой.

– Ну что ты, Матюша? – жалобно спросила Таня, наклоняясь и пытаясь заглянуть ему в глаза. – Матюш, ну ты же смотрел этот спектакль! Там нет ничего страшного, честное слово!

– Я не из-за страшного... Я из-за другого...

– А из-за чего?

Матвей хотел объяснить, что рядом с мамой все выглядит и воспринимается иначе, и именно из-за этого чувства он так любит сидеть рядом с ней в театре или в кино... Но не смог. Он сморщил нос и буркнул одним словом:

– Неиззачего. Просто так.

– А раз просто так, тогда нечего мне нервы трепать! – тут же вышла из себя Татьяна. – Радуйся тому, что я вообще смогла билеты достать! Все, сиди тут, а я пошла на свое место!

– Смотри-ка, свет гасят, – вполголоса заметила сидящая возле Матвея женщина своей дочери. – Третий звонок уже был, скоро спектакль начнется.

– Иди, а то Золушку не увидишь, – примирительно сказал Матвей. – И Лесничего тоже.

Вместо ответа Татьяна провела рукой по его вихрастой макушке и принялась протискиваться мимо детей и их родителей. Когда она разыскала свое место, спектакль уже начался, и на нее недовольно зашикали.

«Господи... посадила одного... накричала на него... что я за мать такая?!»

В полумраке зрительного зала она жадно высматривала обросший затылок сына, и тяжелая, давящая нежность стискивала сердце. Маленький, один, с нервной, вечно ругающей его матерью, которая даже не смогла купить два билета на спектакль рядом... Против воли в голове всплыло воспоминание: покрасневший Данила, подкидывающий мальчика, и замерший в воздухе Матвей, хохочущий во все горло. И как Прохоров приехал к ней, когда все закончилось, и рассказал о том, что теперь они с Алешкой могут жить спокойно, никого не боясь, и повторил те слова, которые она не захотела услышать и принять всерьез в их предыдущем разговоре. Теперь они эхом отдавались у нее в ушах. «Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж. Я люблю тебя, Танюша».

«А что, если...» Но она отогнала предательскую мысль. «Чудес не бывает, вот что я вам скажу. Никаких чудес не бывает. Мы не будем жить долго и счастливо. Я не выйду за него замуж. То, что так началось, не может закончиться хорошо!»