Мириад островов - Татьяна Мудрая

Говорят те, кто рассказывает, что недолго радовался король Кахва своей безродной умнице. Ибо река, сколь ни бейся меж порогами, приходит к устью, а подобное, как ни крути, всегда тянется к подобному. Стал он отдаляться от жены всё больше и улыбаться тем из женского пола, кого раньше так люто презирал. Не подала и виду Премудрая Елена, что огорчена этим. «Есть королевское дело, есть и королевино», — вздыхала она, собственнолично пестуя юного принца, и за деньги из королевской казны нанимая ему лучших наставников, каких можно было снять с эшафота и вызволить из ссылки и тюрьмы.

Так минуло ровно тринадцать лет — время, по истечении которого отрок из благородной семьи считался годным для правления уделом и достойным иных взрослых поприщ. Тогда позвала мать своё чадо в некую тайную камору без окон, зажгла светильник, горящий в круглом сосуде из мрамора, и развернула свою девичью одежду.

— Скажи, сын мой, испытываешь ли ты при виде своего родителя радость и гордость? — спросила она.

— Вряд ли можно так сказать, матушка. Ибо пьёт он из слишком больших кубков, днюет не в своих домах и ночует в чужих постелях. Приказы его писаны кнутом и запечатаны топором на плахе. Давным-давно испытывал я к нему сыновнюю приязнь, но сам же король её и вытравил, когда в первый раз поднял на меня руку. А горячей любви к отцу не водилось у меня в душе отродясь.

— Тогда слушай. Мог бы ты через меня породниться с половиной Сконда, потому что крепки и неисчерпаемы те узы, коими связывают людей старая вера и древний обычай. Всех знатных родичей твоих с материнской стороны он истребил, даже не позволив укрыться в тени креста, а незнатным пригнул выю силой. Твоя мать в день встречи искала отмщения. Было оно отсрочено, ибо первая заповедь нашей древней веры — «Не торопись с убиением». Ио вторая — «Всему своё время». Но третья: «Боишься — не делай. Делаешь — не бойся». Вот, смотри!

И она развернула свои одежды перед сыном…

Орихалхо помедлила.

— О, и что там было, Орри? Я должна догадаться?

Та кивнула.

— Судя по тому, как вели себя собаки и как Елена боялась огня и жара — взрывчатка. Нет?

— Ну…С чёрным порохом в Вертдоме стали играть во времена королевского прадеда. Ты ещё услышишь имя Юханны, святой или святого.

— Из твоего народа?

— Нет. Моряне твёрдому зелью предпочитают жидкое. Нефть. Предпочитать — не значит любить и то, и это, пойми. Тебя, я думаю, научат, как выпускать и то, и это на волю и как забирать назад. С Пламенем Дракона это выходит легче, чем с Жарким Облаком. Но ты не отвлекайся, думай.

— Облако — это пороховые газы. Но нет, ты же сказала… И нет, всё-таки облако. Яд?

— Судя по всему — он. Но думай дальше.

— В ткани как пропитка. В тех бляхах. Они… Погоди. Они вообще не оловянные, верно, а из более дорогого и редкого металла? И полые внутри?

— Думай дальше.

— Алюминия вы не знаете — он не родится в жилах. Магний — присадка к железу для получения хорошей стали. Никель. Медь. Серебро. Окислы. В сумме — термит. Фу, я ж не металлург, переврала, наверное.

— Тем удивительней, что ты помнишь слова и суть дела.

— Так чем там кончилось?

— Король был убит дурным испарением из внезапно вспыхнувшего очага, причём юный принц отделался куда легче Моргэйна-отцеубийцы. Его возвели на престол и назначили регента: именно — родную мать, которая до его двадцати лет правила вместо него, а потом была вернейшим и самым умным из его советников. Благодаря ей ыли призваны ко двору те родичи короля, кто сумел уцелеть. Не забудь, это были младшие ветви, но им были твёрдо обещаны права в будущей королевской лотерее. Специальным эдиктом все три крупнейшие религии были объявлены равными, матери во всех трёх — почитаемыми превыше прочих жён, а Носители Ковчега — сектой, достойной всяческого уважения и…хм… опёки. Внешность королевы и, соответственно, юного короля, в котором оказалось очень мало от покойного родителя, невольно стала эталоном красоты.

— А женщин не объявляли равными мужчине?

— Зачем было вопить об этом на перекрёстках? — Орихалхо пожала плечами весьма выразительно. — Что делается — сделается само. Давай ложиться.

«Фаталисты мы, в самом деле, — подумала Галина через некоторое время, в полусне сворачиваясь в клубок. — Какие-то шаманские манипуляции с этой мазью — и спим кожа к коже, как ни в чём не бывало. А ведь это моё… в общем, явно заразнее обычного. В Москве и Питере меня бы не выпускали за пределы рекреации, хоть десять лет пройди. Двадцать семь лет — самое невеститься».

И уснула на пороге новой мысли.

Через некоторое время после начала их странствий, не доезжая ещё до границы между областями, Галина уразумела две очень важных вещи.

Во-первых, здесь было не как на западе, где между территорией диких зверей и полем деятельности человека пролегала довольно чёткая граница. Волки, медведи и рыси, даже лисы не выходили за пределы лесов, аристо, «хранители», охотились в своих заповедниках и не весьма часто, «кормильцы» устраивали порубки на окраинах общинных земель, скот мирно нагуливал тело на пастбищах и в левадах. Дороги не заглублялись в самую чащу, одинокий путник не мог разжечь костра без того, чтобы лесник не поинтересовался его обстоятельствами.

А вот ей и её спутникам жечь костры приходилось. Звери были куда опаснее и не так боялись: чувствовали себя хозяевами, наблюдали, надзирали. Рекрутам приходилось выстаивать на страже часть ночи, подкладывать в костёр щепки и сучья и нередко видеть, как зажжённому человеком пламени во множестве вторят небольшие двойные огоньки. Для-ради смелости юноши выходили на смену вдвоём.

И вот тут-то Галину подстерегало второе открытие. Отношения между часовыми легко выходили за черту мещанской благопристойности. Никому из младших палаток не ставили, и не так часто посреди тёмных, сваленных у костра как мешки тел можно было увидеть своего рода белый танец. Когда Галина, впервые заметив это, доложилась Орри, та невозмутимо ответила:

— Пропустят часовые беду — ответят в полной мере. Но они не пропустят, и другие пресекут в самом начале, и даже у дикого зверя есть понятие. В лесу телесное соитие почти священно.

Постепенно Галина смирилась с обстоятельством («сама-то хороша — мораль другим читать», — подумала виновато). Но тут как раз произошло новое разрушительное обстоятельство.

— Орри, а какие тут животные водятся, в приграничье? — спросила она как-то утром от нечего делать.

— Вольные. Почти такие же, как в иных местах Франзонии, но их больше по числу и размеру. Елани, сохачи, урксы, рысомахи…