Мириад островов - Татьяна Мудрая

Орри слегка вздохнула, настраиваясь на былинный лад.

— Рассказывают у нас на островах, что давным-давно коренные скондцы рождались куда больше похожими на ба-нэсхин лицом и телом, чем ныне, и были смуглы и прекрасны. В те времена самое большое их племя похвалялось перед всеми, что некий ковчег с духами, летящий по воздуху, приземлился в его степях и принёс ему вышнее благословение. Чтобы укрыть его, построили те люди большие города за мощными стенами, а в них и вовне — храмы в виде креста, глубоко врезанного в скалы. Такой храм может разглядеть во всей красе только сильная птица — орёл или кондор. А ещё они возвели узкие обелиски, похожие в одно и то же время на дерево ель и на многоярусные башни — так выглядели их дворцы и укреплённые замки. Для чего было сотворено такое — неизвестно. Магия, пожалуй.

После того решил господин этой страны, что имеет он священное право нести новый свет другим на остриях клинков, стрел и копий и что будут его люди на этом пути мало уязвимы, ибо свет этот — от господина всех господ. Вторгся со своими войсками в окрестные земли, где жили в ладу нохри, иллами и люди Матери, и покорил их. Стал насаждать свою веру и вытеснять другие. А оттого запустел и притих Сконд, и жители его окраин, изнурённые войной, совсем обнищали. Король же не много о том ведал: беженцев к нему не допускали ни на бросок камня, ни на полёт стрелы.

А надо сказать, что был король Кахва ещё молод и не имел супруги, ибо питал неприязнь ко всем женщинам в мире. Лишь убивать и состязаться в силе — со зверем ли, с человеком — любил он во всём белом свете. Каждый день рано поутру выезжал Кахва из ворот своего укреплённого дворца, окружённого рвом, на охоту, и всякий раз окружали его самые блистательные из придворных, а впереди его коня поспешали борзые или гончие псы, взятые псарями на длинную сворку.

И вот однажды псы не захотели бежать далее опущенного моста. Они рванулись с поводка, звонко залаяли, замахали поднятыми хвостами и сгрудились у какого-то свёртка, довольно грязного с виду.

— Эй, назад! — крикнул один из охотников и стал оттаскивать гончую. Так же поступили и другие. Свёрток развернулся наподобие большого ёжа в серых иглах лохмотьев — и глаза нищенки встретились с глазами короля, который в это время как раз поравнялся со слугами.

Это были совсем обыкновенные светло-голубые глаза, которые светились не более кожи, похожей цветом на снятые сливки, и пепельно-льняной пряжи волос, небрежно скрученных в косу и перекинутых на высокую грудь. Тело юной девушки так же тихо сияло изо всех дыр скудной одежды, коей были длинная туника, подпоясанная витой верёвкой, и плащ с капюшоном, И то, и другое скреплялось массивными оловянными фибулами — туника на левом, плащ на правом плече. Насчёт пояса не скажу, но третья застёжка стискивала конец косы. Ноги девицы были босы, руки сложены крест-накрест на сосцах лани или серны. Все три сдвоенных части тела имели совершенную форму.

— Как ты хороша собой, — произнёс Кахва. — Назови нам своё имя.

— До сегодняшнего утра меня звали Пенелофон, — ответила нищенка.

— А что изменилось с тех пор? — спросил король.

— Я встретила короля, — ответила нищенка. — Ведь ты правда король? И, говорят, наш новый владыка щедро дарует новые имена всему, что или кого ни встретит на пути.

Манеры Пенелофон были настолько просты и непринуждённы, а речи так по видимости наивны, что Кахва, которому изрядно приелись тонкие ужимки его придворных дам и в той же мере хитрая увёртливость чужих буржуазок и селянок, почувствовал, что нечто сладостно перевернулось, ухнуло в голове, сердце, а после — и кое в чём пониже. Тогда, вдохновлённый созвучием имени незнакомки с именем героини Гомера, вспомнил он стихи рутенца Одиссея, обращённые к царевне Навсикае. Неизвестно, откуда они взялись у нас, но это мелочь, Итак, король продекламировал:

— Много я видел народов, впервые такую встречаю,Не знаю, кто ты: дитя ли богов или девушка смертных.Но коль жилицу земли повстречать судили мне боги,Благословен будь отец твой с матерью благородной,Благословенны и братья…

Дальше он помнил нечётко, а потому сделал выразительную паузу.

— Все они в полной мере благословлены твоим царствованием, о князь земных царей, — учтиво промолвила нищенка, заполняя собой неловкое молчание, — ибо ныне вкушают утехи рая.

Она могла уточнить, что все её близкие умерли от голода, напрямую связанного с религиозными гонениями, но благоразумно воздержалась.

— Поистине, никто из моих знакомых не мог ответить так изящно! — воскликнул Кахва в полнейшем восторге. — И, поистине, ни одна из них не обладает такой воистину примечательной красотой. Решено: я беру тебя в жёны и клянусь в этом перед всеми здесь присутствующими!

Как все несколько самоуверенные люди, он и не подумал спросить, свободна ли девица (впрочем, то было очевидно из её ответа) и желает ли она сделаться королевой.

Тотчас всё шествие повернуло вспять под ликующие клики придворных, улюлюканье псарей и громкий лай собак, которых в очередной по счёту раз не поняли, когда они совсем уж были готовы загнать и затравить удивительно пахнущую дичину.

Король немедленно стал готовиться к бракосочетанию и коронации новобрачной. Пенелофон, по античной аналогии окрещённая Еленой Премудрой, сразу после обряда была отправлена в баню с парильней и цирюльней. Там красавицу отдраили во всех интимных местах, не исключая оборотной стороны ушек, удалили воском все волосы на теле, умягчили ладони и подошвы благовонным маслом, вывели мозоли, вшей и гнид, в равной мере волосяных и лобковых, и как следует причесали гребнем червонного золота — под цвет волос. Смрадные тряпки и вытертые бляхи, которыми крепились последние, хотели было сжечь прямо в банной каменке, но Елена воспротивилась с некоторым испугом. Свернула в комок и туго-натуго перевязала вервием. И облачилась в роскошный свадебный наряд, такой же яркий и лучезарный, какой стала она сама.

Тут последовали совсем иные церемонии, конечным результатом которых стала пышно расстеленная постель с королевскими гербами. И, конечно, новобрачная оказалась девственницей без изъяна и порока. И, ко всеобщему ликованию, ровно через девять месяцев появился на свет младенец-наследник.

Говорят те, кто рассказывает, что недолго радовался король Кахва своей безродной умнице. Ибо река, сколь ни бейся меж порогами, приходит к устью, а подобное, как ни крути, всегда тянется к подобному. Стал он отдаляться от жены всё больше и улыбаться тем из женского пола, кого раньше так люто презирал. Не подала и виду Премудрая Елена, что огорчена этим. «Есть королевское дело, есть и королевино», — вздыхала она, собственнолично пестуя юного принца, и за деньги из королевской казны нанимая ему лучших наставников, каких можно было снять с эшафота и вызволить из ссылки и тюрьмы.