Две жены для Святослава - Елизавета Дворецкая

Святослав не отвечал. Будто громом пораженный, он не сводил горящих глаз с лица своего брата – того лица, которое знал не хуже, чем черты родной матери, с самого рождения. Слова Улеба были как удар огнивом по кремню: вдруг посыпались искры и выхватили из тьмы такое простое и очевидное обстоятельство, которого он никогда раньше не замечал. То, что стоит перед глазами с младенчества, часто остается незамеченным.

Пришел Ингвар и убил Дивислава… Город взял, все разорил, добычу забрал… Уту в Киев увез! Эту повесть о сестре матери Святослав знал с детства, но никогда не задумывался, как это все осуществлялось. Не приходило в голову отнести к близким родичам то, что для любых чужих людей в том же положении было бы очевидно.

Кто же не знает, что в таких случаях бывает! Когда молодые жены побежденных попадают в руки победителей, распаленных схваткой и упоенных запахом крови…

Святослав лихорадочно соображал. Улеб – его ровесник, они родились в один год. На следующий после того, как это все случилось. И эти черты… волосы… глаза… Святослав не особенно задумывался над вопросом, на кого похож Улеб, но казалось естественным, что у невысокой, сероглазой, с рыжеватыми бровями Уты родился сын с такими же волосами и глазами. Но ведь и Ингвар…

Святослав не решался додумать до конца. Улеб – его двоюродный брат по матери, так было всегда. А что, если…

Даже от приближения этой мысли теснило в груди и по хребту продирало холодом.

Но тут он кое-что вспомнил. Ведь его, Святослава, имянаречение состоялось первым. Об этом как-то упоминала мать: дескать, Ингвар назвал сына Святославом, и поэтому Мистина потом уже попросил позволения своего назвать Улебом. Брат родился позже, а значит, не мог быть сыном Ингвара: ведь когда Ингвар женился на Эльге, Уту отдали за Мистину.

От сердца отлегло, от облегчения Святослав переменился в лице.

– Ладно… – переведя дух, сказал он Улебу. – Не кипятись. Поедем, как ехали. Успеем – достанется тебе девка. А не поспеем до свадьбы – что же я сделаю, в соколов обратить дружину я не умею, чтобы мигом долететь.

Улеб тоже поуспокоился, даже попытался улыбнуться в знак примирения. Но Святослав уже не мог отогнать то саднящее душу подозрение и украдкой поглядывал на него – словно сравнивал с сохранившимся в памяти образом отца. И невольно твердил себе: не может быть. Не может этого быть!

Добровой и Жарко, младший сын Жельки, гребли в челне на пару перестрелов впереди дружины. Даже местные не приметили бы ничего особенного в двух отроках, одетых в небеленые рубахи и порты, в простой долбленке, где на дне лежали сети и стояло деревянное ведро. Никакого оружия при них не имелось, лишь под сетью был спрятан рог – поднять тревогу, если что. Вдоль реки в широкой долине тянулись заросли ивняка, весной заливаемые водой. Теперь вода спала, обнажив отмели, где громоздились россыпи беловатых камней. За кустами мелькали луговины, на них паслись коровы, козы, овцы.

Вдруг Добровой, смотревший вперед, тихонечко свистнул. Жарко, орудовавший веслом, вскинул голову. Еще довольно далеко впереди, за кустами, на проплешинах лугов мелькнуло что-то светлое. Привыкшие к таким зрелищам отроки живо распознали шатер.

Переглянулись. Подумали. Добровой, старший, кивнул, и Жарко повел челнок через реку – шатер стоял на том берегу. Причалив прямо среди ив, затолкали долбленку поглубже в заросли, по воде и веткам выбрались на берег и пошли к луговине, не показываясь на открытых местах…

– Они это! – радостно докладывал Добровой Святославу. – Два шатра, кострище большое, людей – десяток. И с ними четыре девки. Которая ваша, не знаю, но две в котле чего-то варят, рыбу чистят, одна тряпье в реке полоскала, одна у шатра в тени так сидела.

– Десять отроков? – не поверил Асмунд. – Хорошо глядели-то?

– Лодья на отмели одна! – Добровой поднял указательный палец для наглядности. – Убрались куда-то остальные.

– Вперед уехали, – заметил Святослав. – Видать, дорогу проверяют. Ну, свезло тебе! – Он хлопнул Улеба ладонью по шее. – Сейчас и получишь свою девку.

Но прежнего оживления в душе его не горело. Возникшее подозрение впилось в сердце, как заноза: маленькое, странное, невидимое глазу, оно успело провести черту между Святославом и самым его близким другом, братом…

Братом ничего не подозревающий Улеб остался и сейчас. Но от мысли о том, что их родство может оказаться ближе, чем все думали, у Святослава будто земля начинала дрожать под ногами. Слишком уж он привык к мысли, что он, единственный сын Ингвара, держит в руках всю силу руси, ему одному принадлежит власть, честь, слава многих поколений… Он – сокол руси, солнце руси… и внезапно стать одним из двоих?

– Ты чего на меня уставился? – не понял повеселевший Улеб.

– Так… У женихов всегда вид такой дурацкий, – хмыкнул Святослав.

А сам-то Улеб знает? Еще вчера Святослав не допустил бы и мысли, что брат может знать хоть что-то важное и не поделиться с ним. А теперь все думалось: что, если знает? Что, если как раз поэтому так рвется заполучить знатную невесту без урона ее чести?

– Пошли! – Теперь уже Улеб дружески пихнул его кулаком в плечо. – Пока будем зевать, смоляне вернутся.

– Смотри чего!

Ухмыляющийся Нечуй протянул Прияне, сидевшей на кошме в тени шатра, какую-то странную рыбу: с каждого конца по хвосту, один полосатый, другой в крапинку.

Вытаращенными глазами она осмотрела его находку и расхохоталась. Дивная рыбина с двумя хвостами оказалась составленной из двух: щука попыталась заглотнуть окуня, который был больше ее, и застряла, надевшись на него пастью, будто рукавичка на слишком крупную кисть.

– Прямо так поймал, руками! – смеялся Нечуй. – Как говорят: много желать – добра не видать.

– Много хватать – свое потерять, – подхватили отроки, собравшиеся поглядеть на такое диво.

Смех Прияны звучал немного лихорадочно. Равдан с дружиной уехал на заре, наказав сидеть тихо, не отходить от стана и не вступать в беседы с местными. Правда, те и сами их не осаждали: вокруг ни души, только кусты на ветру шевелятся и река блестит. Чего опасаться: Велизар уверял, что в округе народ мирный, к тому же очень надеется на дружбу со смолянами. А в сторону единственной возможной опасности – двинской голяди и варягов из заморья – уехал сам Равдан. Прияне оставалось лишь поскучать возле шатров день-другой, подумать о предстоящем.

Но бездействие томило. Восемь лет она думала о будущем, которое то и дело ее обманывало, жестоко насмехалось. Мало какая девушка так жаждет поскорее стать женой незнакомого и немолодого мужа, который по годам уже мог бы иметь внуков, если бы жизнь обошлась помягче с его детьми. Прияна с нетерпением ждала, когда судьба ее наконец решится, когда она займет свое место и с головой погрузится в предстоящие труды. Не беда, что у Всесвята земля невелика и небогата. Теперь все изменится – для того она, Прияна Свирьковна, и едет сюда.

Десяток отроков сгрудился возле Нечуя и его добычи, звучал смех. Вдруг поодаль раздался резкий свист. Да такой, что все вздрогнули и невольно обернулись.

И замерли. Только что пустая луговина, обрамленная с одной стороны рекой и кустами, а с другой – рощей, изменилась. Сплошной стеной со всех сторон стояли люди – отроки и молодые мужчины, все вооруженные. Человек двадцать держали натянутые луки, нацелив стрелы на смолян.

Те застыли, не веря своим глазам и ничего не понимая. Целое войско – будто с дерева слетев!

– Не балуй! – произнес уверенный, повелительный голос. – Кто дернется – стрелу промеж глаз. А теперь медленно сели на землю. Руки над головой.

– Садись, – шепнул Нечуй.

Он уже оценил положение: невесть откуда взявшихся стрелков было вдвое больше, чем его людей, к тому же все оружие смолян лежало у шатров. А между стрелками теснились еще несколько десятков человек с щитами и секирами наготове – общим число не менее сотни.

Смоляне исполнили приказ. Вот тебе и неопасно! Вот тебе и смирный народ…

Прияна встретила изумленный взгляд Нечуя и тут же поняла: они подумали одно и то же. Это не полочане! И вообще не кривичи. Даже те несколько слов, что они услышали, прозвучали вовсе не со здешним выговором.

Но это и не голядь. В Смолянской земле хватало своей голяди, днепровской, даже покойная мать Равдана происходила из этого племени – не говоря о Еглуте, матери Станибора. И уж конечно, это не варяги, которых в Свинческе видели очень часто: как проезжих, так и своих.

Теперь, когда все вокруг нее сидели, подняв руки, Прияна хорошо видела налетчиков. Чьи-то оружники: ясно с первого взгляда. Молодые по виду бойкие, немолодые – бывалые. Значит, не оратаи, поднятые кем-то в войско. Бросались в глаза мечи на плечевых перевязях, щиты на левой руке – вещь почти невозможная у тех, кто воюет только по сполоху.

Видя, что никто не противится, несколько человек двинулись вперед и подошли к шатру. Остановились шагов за пять.