Повелитель крыс - Ричард Кнаак

— Весьма вероятно, — кивнул Григорий и перевернул страничку. Следующая запись касалась супружеской пары и была датирована сравнительно недавним временем.

Не успел Григорий углубиться в чтение, как Тереза проговорила:

— Этих двоих я знаю.

— Что ты сказала?

Тереза указала на имена супругов.

— Эта пара. В одной из тех папок, что я унесла с работы, материалы, касающиеся их.

Григорий не успел просмотреть все папки, но помнил, что среди потенциальных покупателей дома имелись как минимум две супружеские пары. Он сосредоточил внимание на последней записи Абернати относительно этих людей.

Запись гласила: «4/11. Ушли из дома. Соседка говорит, что прошлой ночью были на месте. Чикаго?

При чем тут Чикаго? Уже второй раз».

Название города Абернати обвел кружочком.

Перелистнув страницу, Николау больше ничего интересного не обнаружил. Все прочие записи были короткие и невнятные. Григорий закрыл записную книжку и задумчиво посмотрел на застывшего в кресле мужчину, чья деятельность вызывала у него все долее и более нехорошие подозрения. Все неотвратимее приближался вполне закономерный исход.

— Думаю, пора допросить нашего друга.

— А можно покороче? — поежилась Тереза. — Что-то мне тут не по себе.

Вильям Абернати послушно сидел в кресле. Григорий подвинул к нему стул, сел напротив и только тогда снял с Абернати обездвиживающее заклинание. Показав своему визави блокнот, он послал ему мысленный приказ и сказал:

— Посмотрите на то, что я держу в руке, и расскажите мне о том, что здесь записано.

Абернати не без труда направил глаза на блокнот, но, как только, это ему удалось, он ответил на заданный вопрос:

— Моя записная книжка. Чтобы следить за другими.

Слишком лаконично — но, с другой стороны, Григорий ведь не оговорил того, насколько пространным должен быть ответ. Он предпринял новую попытку:

— Расскажите мне о людях, которых касаются ваши записи, Вильям Абернати. У них всех были глаза такого же цвета, что у вас?

Губы Абернати скривились в усмешке.

— У всех до единого. Начиная с третьего из них, их стало отличать проще простого. Голландка оказалась хитрой штучкой. Она меня тоже вычислила. Пришлось несколько лет шпионить за ней.

— Что он этим хочет сказать? — сердито проговорила Тереза. Она стояла, судорожно сложив руки на груди, и смотрела на Абернати так, словно перед ней была гадюка, которую она обнаружила на коврике возле своей кровати.

А вот Григорий Николау как раз хорошо понял Абернати.

— Сколько вам лет, Вильям Абернати?

Этот вопрос вызвал у Терезы неподдельное изумление, выразить которое, впрочем, ей не удалось: Григорий предостерегающе поднял руку. Сначала ему хотелось услышать ответ.

— Девяносто семь.

— Ему не может быть…

— Тереза! — оборвал свою спутницу Григорий. Она умолкла, но в ответ Абернати явно не поверила, хотя уже знала, что возраст человека, которому она доверила свою жизнь, измеряется несколькими столетиями. А что такое в сравнении с этим какие-то девяносто семь лет? Маги могли жить дольше простых смертных, между тем наибольшая продолжительность жизни, на которую они могли рассчитывать, составляла двести, а в отдельных (крайне редких) случаях — триста лет. Поговаривали о немногих, кому удалось прожить дольше этого срока, но выяснить, действительно ли это так, Григорию пока не удалось, хотя, безусловно, это ровным счетом ничего не значило. Он сам был живым доказательством того, что это возможно.

Григорий понял, что еще не задал своему собеседнику, пожалуй, самый главный вопрос.

— Известно ли вам о Фроствинге?

Абернати вполне натурально сдвинул брови и, подумав, ответил:

— Нет.

«Естественно, ни о каком Фроствинге он понятия не имеет!» — догадался Григорий и мысленно выругал себя. Ведь это он дал грифону такое прозвище, так кто еще мог знать, что он его так прозвал?

— Знаете ли вы о грифоне? — переформулировал свой вопрос Николау.

На этот раз Абернати и задумываться не стал.

— Нет, — ответил он без тени сомнения.

Итак, Абернати понятия не имел о Фроствинге. Он знал только о доме, да и то скорее всего немного.

— Это — единственная записная книжка или у вас есть другие?

Григорий и боялся, и надеялся на то, что Вильям Абернати мог оказаться владельцем истории тех магов, за которыми шпионил лет семьдесят, однако, к его облегчению, Абернати на этот вопрос ответил отрицательно. Свои таинственные, но однозначно темные, делишки он начал провертывать всего лет десять — двадцать тому назад, однако и это был срок не такой уж малый. Григорий встал со стула и вернул записную книжку Терезе.

— Возьмем ее с собой.

— И что же теперь? — поинтересовалась Тереза, но Григорий уже направился к кровати. Взгляд его был прикован к банке и воронке. Внутри банки по-прежнему клубилась красноватая дымка, но ничего похожего на обрывок ткани Григорий уже не наблюдал.

Он протянул дрожащие руки к двум странным и пугающим предметам, но отдернул их, не успев прикоснуться ни к банке, ни к воронке. Григорий вспомнил о других вещах, что лежали в чемодане Абернати, вернулся к открытому чемодану и переворошил одежду. Пара мгновений — и он нашел то, что искал.

Носовые платки у Абернати были шелковые, с искусно вышитой изящной монограммой «А». Букву окружал затейливый вензель, который всколыхнул у Григория какие-то смутные воспоминания. Что значил этот вензель — этого Николау не понимал, но не удивился бы, если бы оказалось, что он имел какое-то отношение к его собственному прошлому. В конце концов между ним и Абернати было так много общего.

Обернув руки платками, Григорий взял в одну руку банку, а в другую — черную воронку и поднес их к своему подопечному. Опустившись на стул, он поднес оба предмета почти к самому лицу Абернати. К его изумлению, тот безо всякого приказа, сам уставился на принадлежавшие ему магические принадлежности. В глазах Абернати сверкнул огонек. Увеличив силу воздействия на находящегося в его власти мага, Николау придвинул ближе к нему воронку и спросил:

— Что это такое?

Абернати молчал. Григорий повторил вопрос.

Миновало некоторое время, и наконец пребывавший под действием заклятия Николау маг зашевелил губами:

— Это…

Как бы Григорий ни старался, он не смог бы выговорить того слова, которым Абернати назвал черную воронку, а с языка его пленника это слово слетело так легко, так непринужденно! Оно даже на слово по звучанию, если на то пошло, похоже не было — скорее на хриплое дыхание. Так дышат, когда болеют.