Месть. Все включено - Ярослав Зуев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ясно, – отвечала секретарша, вышколенная, как хороший адъютант.
– У тебя все?
– Олег Петрович? Тут еще такое дело…
– Какое, такое?
– Женщина вам звонила…
– Какая женщина?
Инна зашуршала бумажками.
– Говорит, знакомая.
– Фамилия?
– Вот, Комиссарова Елена Борисовна.
Олег Правилов поскреб подбородок. К вечеру он имел обыкновение зарастать:
– Я такую не знаю, – изрек Правилов после некоторого колебания.
– А она сказала… – начала Инна.
– Пускай себе говорит, – перебил Правилов. – По какому она, вообще, вопросу?
– Она вкладчица «Нашего будущего».
– А… – протянул Правилов, – вкладчица, б-дь… Тогда ясно.
– Вдова, – продолжила секретарша Инна. – Говорит, будто все деньги, вырученные от продажи оставшегося после смерти мужа «Москвича», вложила в «Наше будущее».
– Нашла, блядь, куда вкладывать! – не удержался Правилов.
– Она учительница на пенсии. Одинокая. Пенсия у нее грошовая. Увидела рекламу по телевизору и…
– Как ты говоришь, ее зовут?
– Комиссарова Елена Борисовна. Учительница на пенсии.
– Я такую не знаю, – скрипнул зубами Правилов. – У тебя все?
Услыхав утвердительный ответ, Правилов добавил:
– Тогда, вот что. Оведи эту драную комиссию к Суркову. Как вернешься – сразу ко мне за поручением.
Отправив секретаршу к Суркову, – «Экая, все же, скользкая сволочь, этот самый драный козел Сурков, сучий потрох и прохвост, прожженный прохиндей, каких мало», – Правилов поудобнее устроился в кресле, уложил обе руки на стол, сцепил замком и придавил сверху подбородком.
– Комиссарова, Комиссарова, – пробормотал Олег Петрович, – что-то знакомое, вообще говоря… Но нет, не припомню… Комиссарова?.. Не помню…
Со стороны могло показаться, что Олег Петрович с головой погрузился в размышления, сгорбившись за рабочим столом. Но, это было не так. Точнее, не совсем так, потому что Олег Петрович либо дремал с открытыми глазами, либо грезил наяву. Последнее, очевидно, было наиболее близко к истине. Мысли, протекающие в голове господина Правилова, полностью утратили словесные очертания, превратившись в размытые, неясные образы. Да и те казались Правилову скорее какими-то бесформенными обрывками, словно остатки некогда ярких целлофановых кульков, уносимые ветром из перевернутого контейнера для мусора, не ясно, в какую сторону. То в одну тянет, то в другую волочит. Ветер – явление переменчивое: хочет дует, а хочет – нет. Выходило так, что мозг демонстрировал Олегу Петровичу какие-то произвольно отобранные и оборванные, как попало, картины. Они проплывали перед Правиловским внутренним взглядом неверные, как туман над рекой, и Правилов ни на одной не смог бы сконцентрировать внимания, даже если бы и захотел. Вначале Правилов увидел дочь. Лиличка, похоже, шла под венец, и в оглушительно белом бальном платье казалась прекрасной сказочной принцессой из какой-нибудь эльфийской легенды.
«Такая красивая стала, лапушка моя», – прошептал Правилов сквозь сон и почувствовал, как защипало в глазах. Доченька шла (Правилову казалось, парила) по залу под руку с парнем, которого Правилов видел один раз в жизни, и который ему не понравился с первого взгляда. Которого он прозвал Поганым Хлыщом, и не собирался отступать от этого. – «Хлыщ паршивый», – повторил Правилов.
«Выродок», – пробормотал Правилов через мгновение, едва разглядев на заднем плане, у стены зала, злокозненного доцента Лавриновича. Вениамин Семенович держал под руку бывшую жену Олега Петровича Анастасию и что-то ей нашептывал, вероятно, смешное, потому как жена буквально покатывалась со смеху. Картина была целиком надуманная, на свадьбу дочери Правилова не позвали.
– Пошел к матери, придурок! – сказал Правилов, изгоняя Лавриновича из головы. Доцент Лавринович послушно испарился, вместе со всей сценой. Какое-то время перед глазами ползли пятна, какие-то силуэты людей и строений, но что в точности – было не разглядеть. А потом, как бы солнце проглянуло из-за туч, и Олег Петрович увидел Анну. Анька катила на велосипеде, заливаясь таким заразительным смехом, каким не смеялся больше никто. За исключением Лилички. Правилов понесся рядом, думая только о том, чтобы племяшка не грохнулась на землю. Вокруг мелькали густые кусты, а через заросли проглядывала река. Узкая, зато быстрая, словно в горах. От воды веяло дурманящей свежестью и в ней, будто в зеркале, отражались облака. Противоположный, левый берег, был пологим и порос ивняком. А у самой кромки испачканного илом песка покачивались еле-еле кувшинки. Правый берег был обрывист и крут, усыпан корнями цепляющихся за самый гребень деревьев, а течение заворачивалось омутами. Анна свернула к обрыву. Правилов рванул следом, оступился и куда-то упал. Падая, он зажмурился, а, оглядевшись, сообразил, что очутился в совсем другом месте. Ему сразу стало промозгло и тоскливо. Света поубавилось, наполовину, как минимум. Олег Петрович встал, отряхивая штаны от грязи, оказавшейся глиной с могилы Виктора Ледового. Установленный впоследствии братвой дорогущий крест исчез куда-то вместе с мраморным подножием, и земляной бугор, укрывший Виктора Ивановича, был гол и напоминал уродливый рубец. Правилов, охнув, попятился. Хоть их и разделяло теперь два метра сырой земли, Олег Петрович каким-то образом разглядел Ледового, лежащего в дубовом гробу. Правилов беззвучно закричал, потому что руки мертвеца вовсе не покоились на груди. Ледовой скреб ногтями по крышке гроба, словно хотел куда-то отползти. Куда – Правилов не знал. Возможно, в преисподнюю, спасаясь от охотничьего ружья, каким-то образом оказавшегося в руках Правилова.
– Сука, – прохрипел из могилы Ледовой. – Сука! Ты сдал меня, урод!
Не в силах больше на это смотреть, Правилов решительно отвернулся. И нос к носу столкнулся с Аней.
– Аня? – пробормотал Правилов. – Аня?
Анна стояла за кладбищенской оградой, всем телом опершись на чей-то мраморный «парус».
– Анюта?
Племянница горько покачала головой. Ее движения сильно стесняла смирительная рубашка, запеленавшая Анну Ледовую по рукам и ногам, отчего она напоминала личинку бабочки в коконе.
– Анюта, – повторил Правилов, и из глаз племянницы скатились две крохотные кровавые слезинки. Олег Петрович в ужасе зажмурился. Когда же он снова решился распухнуть глаза, вокруг стало белым-бело.
«Метель», – подумал Правилов, оглядываясь в поисках Анны. Но той и след простыл. Злой ветер обрывался с горных пиков, пронизывая все ущелье и выбивая слезы из глаз.
– Эка все замело…
На фоне белых, словно саван, сугробов подбитые танки и бронемашины казались уродливыми черными коробками, раскиданными вдоль каменистого русла реки. Река ревела под ногами Правилова, пробиваясь между заснеженных горных отрогов, и казалась черной молнией, вышитой бисером по белой скатерти. Кроме Правилова, похоже, в ущелье никого больше не было. Только он и давно погибшая бронетехника. Правилов глубоко вздохнул и обнял руками свою седую голову. В таком виде его и застала Инна, на цыпочках войдя в кабинет.
Олег Петрович, – в полголоса позвала секретарша, вглядываясь в неподвижную фигуру шефа. Правилов окаменел в кресле, как будто сделавшись тенью воина из одноименного фильма Куросавы.[58] Раскрытые глаза Олега Петровича показались Инне двумя погасшими прожекторами, и она повторила с ноткой истерики в голосе:
– Олег Петрович? С вами все нормально?
Правилов встрепенулся, возвращаясь откуда-то издалека. Из одному ему доступных мест, да и то, пожалуй, не всегда.
– Олег Петрович?!
– Да, Инночка…
– Ох, Олег Петрович. То-то вы меня напугали. – Инна надула щечки. – Олег Петрович? Я звоню, а вы не отвечаете. К вам Сурков на прием.
Правилов брезгливо поморщился. В возглавляемом Правиловым «Неограниченном кредите» товарищ Сурков Владимир Ульянович являлся человеком номер два. Управляющим, если выразиться точнее. Он занимал в банковской иерархии следующую за Правиловым ступеньку. Это если со стороны поглядеть. В действительности же дело обстояло иначе, и если Правилову в банке отводилась роль «свадебного генерала», то Сурков совершенно реально возглавлял штаб со всеми вытекающими из этого обстоятельства последствиями. В советские времена Сурков просиживал штаны в Госплане, где, как известно, не держали дураков. Там его и разглядел Поришайло, оттуда он его и забрал, когда Госплан, этот причудливый орган социалистического управления, приказал долго жить.
О, Артем Павлович! Этот великий собиратель человеческого янтаря на невостребованном отечественном берегу, зыбком и переменчивом, словно Берег скелетов. Тут, очевидно, следует уточнить, что в товарище Суркове товарищ Поришайло не ошибся и к моменту рождения «Неограниченного кредита» Владимир Ульянович стал в банке ушами, глазами, а иногда и руками олигарха.
