Смерть на каникулах. Убийство в больнице (сборник) - Джозефина Белл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Понимаю. Вы могли бы рассказать, как ее лечили?
– Изначально – дозы дигиталиса для контроля сердечной деятельности. Полный покой, потом курс бромидов. Предупреждения родным и самой Урсуле. Соответствующая диета, строго дозированная физическая деятельность.
– Иначе говоря, жизнь хронического инвалида.
– Именно им она и стала.
И здесь дискуссия тоже была невозможна. Дэвид ждал дополнений доктора Шора к этому вердикту, но тот, видимо, не считал их необходимыми.
– И Урсула охотно подчинилась этим новым условиям? – спросил Дэвид.
– Никоим образом. С этого времени она стала весьма непокорной пациенткой. Конечно, между приступами она чувствовала себя хорошо, и поэтому Урсуле трудно было признать свою инвалидность. Вопреки моим предупреждениям и усилиям родственников она пыталась делать слишком много. Когда ей исполнился двадцать один год, стало все труднее ее сдерживать, хотя самый тяжелый приступ случился у нее во время танца – она настояла на том, чтобы отметить свой день рождения. Несколько ее друзей гостили тогда в усадьбе, в том числе молодые Каррингтоны, о которых вы, может, слышали.
Дэвид кивнул.
– Я всегда считал, что они особенно вредно влияли на Урсулу. Они поощряли ее своеволие и предлагали занятия, превышающие ее силы.
– Вы говорите, тот приступ во время танцев был особенно серьезен. Вас вызвали достаточно рано?
– Да, в этом случае вышло удачно. Разумеется, у Урсулы с собой были ее срочные лекарства – точнее, я выдавал их ее дяде, поскольку она возражала против лечения. В общем, домашние знали, где их найти, и все было сделано правильно – и в этом случае, и во всех последующих. Но бедная девочка была в очень серьезном состоянии, и несколько часов я боялся ее потерять.
«В день совершеннолетия, – мрачно подумал Дэвид. – В день, когда она унаследовала поместье Уэйкли, с домом и садами, землями и фермами. Приступ почти фатальный».
– Эта болезнь ее напугала, – продолжал доктор Шор. – Она наконец-то прислушалась и начала жить разумно. Приступы стали намного реже и не столь суровы. А потом эта война снова сбила ее с толку. Урсула не желала довольствоваться малой ролью, соответствовавшей ее силам. А хотела, подобно тысячам здоровых девушек, поступить в какую-нибудь службу. Патриотично с ее стороны, конечно, но невозможно.
– У нее никогда не бывало никаких приступов в Лондоне, а там достаточно будоражащих моментов, насколько я понимаю.
– У нее случился приступ, когда она ненадолго сюда заглянула. И это могло стать последствием пережитого в Лондоне. Или же она скрывала тот факт, что в Лондоне у нее были приступы. Мы знаем только ее слова и этой самой Каррингтон, которой я не верил и не верю. Для последнего здешнего приступа не было никаких причин: ни вечеринки, ни чего-либо другого.
– Просто возбужденное состояние при объявлении о помолвке – таком сюрпризе для родственников.
Доктор Шор улыбнулся и покачал головой:
– Помолвка для мистера Фринтона неожиданностью не была, хотя брак, наверное, стал. Слухи о помолвке дошли от друзей Каррингтонов в нашей деревне. Мистер Фринтон говорил со мной об этом, когда я его встретил, выходя из дома садовника в Уэйкли. Разрешено было остаться только одному из старших слуг, и он, естественно, перетруждался, имея в помощниках лишь несколько мальчишек. Мистер Фринтон – хороший хозяин и хороший работодатель, и он решил навестить старика садовника, услышав, что тот заболел. Естественно, я сказал, что со стороны Урсулы это весьма немудрый шаг, но она теперь сама себе хозяйка, а советовать ей всегда было непросто. Он ответил, что ему кажется разумнее всего не вмешиваться, а полагаться на риск войны.
– Имеется в виду риск для ВВС? Не слишком добрая мысль.
– Он беспокоился о жизни Урсулы, а не о ее мимолетных привязанностях.
– Не все привязанности мимолетны, – мягко заметил Дэвид.
– Урсуле уже случалось увлекаться. Не было никаких причин считать, что на этот раз все серьезнее, чем раньше.
Дэвид вздохнул. Сорокалетнюю уверенность в себе не поколебать. И не пробиться лучу света сквозь тяжелые шторы десятилетних тщательных, неравнодушных, благонамеренных, но неверных наблюдений. Он поднялся, собираясь уходить.
– Я очень благодарен вам за эту беседу, – произнес он со всем доступным ему почтением. – Вы щедро уделили мне свое драгоценное время, и могу сказать, что весьма помогли.
– Хм… – Доктор Шор тоже встал. – На самом деле вы хотели сказать, только воспитание не позволило, что Урсулу Фринтон в течение долгих лет травили, а я старый замшелый идиот. Что ж, вполне возможно. Теперешние события учат не удивляться самым фантастическим извращениям здравого смысла. Но пока вы не докажете этого, я вам не поверю, и даже когда докажете – еще подумаю. Не тревожьтесь: я не буду никоим образом предупреждать обитателей усадьбы. Держать свое мнение при себе я умею. В противном случае сельский врач и месяца не усидит на своем месте, а перед вами – сорокалетняя окаменелость. Нет, не говорите мне ничего. Есть у стариков такая привилегия – смущать молодых. Единственная, пожалуй, наша защита. Я считаю, что вы зря тратите время, но вы это делаете неназойливо. Всего вам хорошего.
Дэвид нашел Джилл в столовой гостиницы «Плуг и борона». Она спросила его, как дела, и он повторил ей финальную речь доктора Шора как можно ближе к тексту.
– Он отлично резюмировал ситуацию, не правда ли? – любезно сказала Джилл. – Думаю, тебе должно быть приятно – почувствовать, что тебя поняли по-настоящему.
Дэвид подозрительно на нее уставился, но она с невинным видом стала читать меню, а вскоре к ним подошла официантка, чтобы принять заказ.
Глава 9
После ленча Джилл встала в очередь на полуденный автобус в Шорнфорд. Ее задачей было собрать чемодан и привезти его в «Плуг и борону», сообщив Рейчел об изменении планов и попросив разрешения оставить прочий багаж у нее в доме до своего возвращения. Джилл планировала вернуться в Уэйкли к чаю, чтобы не тесниться в набитом вечернем автобусе из Шорнфорда.
Дэвид проводил ее до остановки и пошел дальше, до следующего поворота, который должен был привести его в поместье Уэйкли. Он собирался также остановиться возле Мэнор-Фарм и, если получится, побеседовать с Реджинальдом Фринтоном, но главной его целью в этот день было ознакомление с усадьбой.
Погода выдалась ясная и солнечная, в воздухе витало первое приятное тепло начала лета, вдоль дороги цвел терновник. Дэвид уже поэтому готов был восхищаться пейзажем, но с удовольствием отметил также подстриженные изгороди, отлично выкопанные канавы, полностью обработанные поля Уэйкли. Общее впечатление было верным. Реджинальд Фринтон умел работать на ферме; недаром о нем так хорошо отзывались в Шорнфорде, а хозяин «Плуга и бороны» перед ним чуть ли не благоговел.
Бо́льшая из двух ферм усадьбы, Мэнор-Фарм, лежала вдоль дороги, по которой шагал сейчас Дэвид. Он миновал широкие ворота хозяйственного двора и прошел через ухоженный цветник, ведущий к передней двери уютного фермерского дома.
Везение ему не изменило. Все утро мистер Реджинальд был на старой ферме, но к ленчу пришел домой и находился где-то во дворе. Буквально через несколько минут он уже принимал Дэвида в гостиной.
После довольно холодной беседы с доктором Шором Дэвид был приятно удивлен дружелюбием Реджинальда Фринтона и его искренним стремлением помочь расследованию.
– Бедная маленькая Урсула! – сказал он с чувством, когда Дэвид изложил цель своего визита. – В жизни не слышал о поступке настолько мерзком. И никогда в жизни не испытывал такого потрясения, как в тот вечер. Я видел ее за ленчем, если вы знаете, хотя не думаю, что она меня заметила. Она была слишком занята своим женихом – то есть, наверное, надо говорить мужем.
– Вот как раз об этом ленче я и хотел с вами поговорить в первую очередь, – ответил Дэвид. – Вы заметили, как они выходили? Они вышли за сигаретами в середине ленча или в конце.
– Да, я видел, как они выходили и возвращались.
– Вы не обратили внимания, подходил ли кто-нибудь к их столу, пока их не было?
– Вряд ли. Кроме, конечно, официантки.
– Да, официантка. Можете описать ее действия?
– Ну, не слишком детально. Я одним глазом поглядывал в газету и лишь мельком отмечал, что вокруг меня делается. Она унесла их грязные тарелки, махнула салфеткой по столу – довольно небрежно, как делают ленивые официантки, вместо того, чтобы тщательно смести крошки. Потом, кажется, переставила на этот стол пепельницу с соседнего. Больше ничего не помню.
– Они переворачивали стулья, чтобы показать, что места заняты? Может быть, накрыли их чем-то или понадеялись, что персонал заведения никого туда не посадит?
– Не помню.
«Пробел, – подумал Дэвид. – Очень естественно – не помнить сумочку Урсулы. Или очень мудро. Что из этого? Невозможно сказать».