Государи и кочевники. Перелом - Валентин Фёдорович Рыбин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Первые сведения о местонахождении Тыкмы-сердара капитан получил в Теджене. Местные туркмены сообщили: недавно он разорил русский обоз и скрылся в песках. Слушая пх, Студитский вспомнил о Гродекове: маршрут следования, начерченный им, был точен. Но начальник штаба скрыл, что посылал уже к Тыкме пристава Караша. Об этом узнал Студитский тоже от тедженцев. Капитан подумал: "Что сулил сердару Караш? Весь Ахал? Наверное — да. Но не сумел убедить и уехал ни с чем. Но что же могу посулить я, кроме того, что обещает Скобелев? А он обещает Тыкме — опять же — Ахал! Неужели опять уеду от него, не добившись мира?"
Из Теджена отряд Студитского взял направление на Мерв и на следующий день вступил в пределы урочища Джуджуклы. Край этот, иссеченный барханами, совершенно не соответствовал своему звучному экзотическому названию. Едва путешественники ступили в эту дикую глушь, как поднялся ветер и стало нечем дышать. Мириады песчинок ударяли в лицо, лезли в глаза и нос, и не было никакой возможности спрятаться от них. Так продвигались час или два. Наконец завиднелся небольшой зеленый островок посреди желтой бесконечности песков.
— Это кабанье озеро, — сказал Оразмамед. — Здесь можно остановиться и как следует отдохнуть. Заодно запасемся водой.
Подъехав к озерцу, отряд развьючил верблюдов, расседлал коней. В низине, возле камышей, ветер был не так хлесток, как на барханах. Капитан наломал сушняка и стал разжигать костер, чтобы вскипятить чаю. Он повернулся спиной к озеру, зажег горстку камыша и, когда встал, сразу увидел на ближнем бархане десятка три всадников-туркмен. Они держали винтовки поперек седла. Пока что не угрожали, но, по всему было видно, готовились к недоброму. И капитан, и Оразмамед, и все остальные конечно же догадались сразу — это джигиты Тыкмы.
— Позовем их к себе, — сказал Студитский.
— Я знаю их, — спокойно отозвался Оразмамед. — Они из сотни самого сердара. Вон тот, со шрамом на лице, мне знаком. — Тут же Оразмамед крикнул: — Эй, Клычли, ну-ка подведите коней ближе! Чего стоите, как зайцы? Или не узнали?!
Джигиты удивленно переглянулись, поговорили между собой и приблизились.
— Вах, Оразмамед, каким путем вы оказались здесь?! — спросил джигит со шрамом.
— Где Тыкма? Он мне нужен, — сказал Оразмамед.
— Там, сердар. На той стороне озера. — Клычли махнул рукояткой кнута и прибавил: — Это хорошо, что ты к нему приехал. Все остальные от Тыкмы отвернулись. Тебе Тыкма рад будет.
— Поедем, доктор, — сказал Оразмамед. — Не будем терять время.
Вскоре джигиты сердара, следуя по заросшему камышом берегу, вывели отряд к становищу. Около берега стояло десятка два кибиток, рядом паслись верблюды и целая отара овец. Кибитка Тыкмы не отличалась от других, но ее капитан узнал сразу: возле нее был привязан скобелевский конь.
Тыкма, услышав голоса, мгновенно вышел из кибитки. Увидев Оразмамеда, а затем русского офицера, понял, зачем пожаловали. Капитан, здороваясь с Тыкмой, обратил внимание, что во взгляде у него уже не было той дерзкой уверенности, какую он видел летом прошлого года под Кизыл-Арватом. Взгляд сердара выражал сомнение и растерянность. И разговор он начал не столь категорично, как тогда.
— Значит, Оразмамед, ты тоже перешел к русским? — спросил с сожалением. — Говорят, и другие ханы у них: Худайберды, Софи, Кульбатыр, Паша-сердар…
— Все приняли благости России, — отвечал Оразмамед. — Не сегодня завтра Скобелев отличит всех особыми почестями.
— Сначала отличит, — хмуро посмеиваясь, сказал Тыкма, — а потом в лицо наплюет и за бороду схватит.
— Сердар, я слышал, как поступили с тобой в отряде Ломакина, — вступил в беседу Студитский. — Какой-то глупый офицер решил выместить на тебе злобу за поражение, а ты принял этого глупца за весь русский народ. Нельзя всех мерить одним аршином.
Тыкма ухмыльнулся.
— А разве ваш князь Михаил лучше с нами обошелся? Когда мы привезли ему свои прошения, он не стал читать их. Он повел себя как павлин среди простых кур.
— Всякие люди есть в России, — пояснил капитан. — Есть царь, есть графы, князья, помещики, купцы, генералы, офицеры, рабочие, крестьяне. Россия, как, впрочем, и Туркмения, делится на сословия. Говорят, тебя тоже ваши ханы никогда не приглашали на маслахат: не хотели сидеть рядом с простолюдином?
— Да, доктор, было такое, — неохотно отозвался сардар. — Но скажи мне, к какому же сословию принадлежу я?
— Ты атаман, Тыкма, — сказал Студитский. — Всех атаманов любят простые люди, но сторонятся и боятся люди богатые. Но если примешь русскую службу — атаманом не будешь. Останешься при своих джигитах, так же будешь называться сердаром, но звание у тебя будет офицерское. Примешь Ахал, получишь погоны капитана или майора.
— Доктор, ты честный человек, это я знаю. Но зачем говоришь об офицерских погонах? Если б русские захотели сделать меня офицером, они бы давно сделали.
— Сердар, если веришь мне, то послушай, что тебе скажу, — жарче заговорил капитан. — Начальник штаба Кавказского военного округа сейчас в Вами. Составляет списки, кого с собой в Петербург взять, к царю. Если откинешь страх и наберешься храбрости — ты тоже поедешь.
— Доктор, не ловушка ли это? Не верю я Скобелеву. Не простит он мне. Коня я у него отбил — лучшего скакуна во всей Турции и России. Сраму из-за меня ак-паша натерпелся.
— Поезжай и верни ему коня, — сказал Оразмамед. — Зачем тебе его скакун?
— Только поторапливайся, — посоветовал Студитский. — Кучанский ильхани двух коней Скобелеву подарил. На одном, Покорителе, генерал сейчас ездит.
— Вы совсем сбили меня с ума, — пожаловался сердар. — Я стал как ребенок, который не знает, с какой стороны взять в руки пиалу. Дайте мне подумать.
— Подумай, Тыкма, — согласился капитан. — А будешь думать, то учитывай главное. Скобелев не уйдет из Ахала до тех пор, пока ты не вернешь ему скакуна. Не может он вернуться в Петербург без этого коня. Над Скобелевым все генералы и царь будут смеяться.
Сердар принялся угощать доктора и Оразмамеда. Принесли в чаше шурпу, подали чайники с зеленым чаем. Гости ели, пили, а Тыкма сидел и мучительно раздумывал. "В Мерв мне пути нет. Там — англичане, не принявшие и оскорбившие меня. На Узбое тоже жизни не будет: ак-паша достанет и там. Да и люди с голоду перемрут. Хай, Тыкма, тебе
