Большая и маленькая Екатерины - Алио Константинович Адамиа

Хоть бы действительно спели что-нибудь хорошее, и у Кесарии полегчало бы на сердце. Лежит она на тахте в темной комнате, уставившись в потолок, и не видит ничего. Она слышит стрекот сверчков, а их песню нет. А что это за песня, которую никто не слышит? Поют на балконе, а в комнате не слышно.

Уже исчерпаны все тосты, выпито за всех, никто не забыт — ни Кесария, ни Гуласпир, ни Александре с Абесаломом, ни их дети и внуки, ни Екатерина с Экой. И делу конец, пир стариков закончен.

Дудухан зовет свекра, и Абесалом спохватывается, что время позднее и пора домой, но ради приличия еще ненадолго задерживается, потом встает из-за стола и, поблагодарив хозяина дома, на цыпочках спускается по лестнице. Александре, правда, никто не зовет, никто его не ждет дома, но он, как будто и его позвала невестка, встает вместе с Абесаломом, благодарит хозяина, но не идет на цыпочках, не любит он этого, хотя по лестнице спускается тихо, чтобы, не дай бог, не разбудить хозяйку. Абесалом и Александре осторожно отворяют калитку, что-то шепотом говорят друг другу и расходятся.

В доме Абесалома Кикнавелидзе горит свет. Внуки спят, а Дудухан ждет свекра. Придет Абесалом, а Дудухан уже согрела воды, постель разобрала. Он вымоет ноги, разденется и — спать. Дудухан потушит лампу, и Абесалом будет лежать в темноте, вперив взгляд в потолок, в ожидании, когда явится скрывшийся за хемагальскими горами сон.

В темноте медленно бредет к своему дому Александре Чапичадзе. Он знает тропинку наизусть и ни разу не споткнется. Приблизившись к своим воротам, он кашлянет — мол, пришел, ступит во двор и опять кашлянет: я уже пришел, — говорит он своему погруженному в темноту дому. А что же ему делать? Ведь хочется с кем-нибудь словом переброситься, вот он и говорит в темноте со своим домом. В кухне у него все дела переделаны, и он направляется прямо к дому. Тут он опять кашлянет: ну вот, дом мой, я уже и пришел, — говорит он… Войдя в комнату, он зажжет стоящую на камине лампу, и в комнате сразу станет светло. Свет из комнаты через окна осветит и веранду. Александре постелет себе и ляжет. Лампу он оставит гореть, он любит спать при свете. Может быть, бог пошлет какого-нибудь гостя, и ему будет приятно, что дом светится.

Когда горит свет, Александре кажется, что в доме, кроме него, есть еще кто-то. А это и на самом деле так — Александре и свет лампы. Уставится, не мигая, старик на пламя и призывает скрывающийся за хемагальскими горами сон.

…Гуласпир сложит на одну тарелку маринованный лук, остатки мчади и сыра, приподымет кувшин, а он тяжелый. Значит, напрасно он приносил вино второй раз. Втроем они осилили только один кувшин: и то что это за кувшин, одно название. В него входит всего полтора литра, а напились как следует. А как же, вино у Гуласпира Чапичадзе крепкое.

Гуласпир отнесет тарелки и кувшин в кухню и поставит их в стенной шкаф, потом тихо войдет в дом через заднюю дверь, бесшумно разденется и ляжет в углу на тахте. Кесария спит, а Гуласпир, глядя в темноту, зовет к себе спрятавшийся за хемагальскими горами сон…

Только Кесария и маленькая Екатерина шепчутся о чем-то между собой, но никто их не слышит. Смущенный Реваз сидит рядом с отцом и не поднимает головы. Александре смотрит прищуренными глазами куда-то в сторону. Трубка у него во рту потухла, и он, щурясь, смотрит во двор. Свет лампы прогнал тьму со двора Гуласпира, и это радует Александре, но он не выдает своей радости.

Старейшина сидит молча, изредка поглядывая на Дудухан и радуясь, что невестка здесь, с ним, хотя побаивается, как бы не проснулись внуки и не испугались, что они в доме одни.

Но больше всего удивляет Гуласпира молчание большой Екатерины. Ни слова не промолвила она за весь вечер. Никогда он еще не видел ее такой молчаливой. И Гуласпир не выдержал:

— Вам ведь не понравилась моя песня? Было слишком высоко, да? Ну, так теперь сами пойте!

И вдруг неожиданно для всех большая Екатерина потребовала гитару. Проверив струны, она настроила ее, потом оглядела сидевших за столом и наставническим тоном, словно обращаясь к ученикам, сказала:

— Резо будет петь вторым голосом. Поем все.

…Двадцать лет назад певала колыбельную Екатерина маленькой Эке… Качала колыбель и пела, потому что Эка иначе не засыпала. С песней матери к ней подкрадывался сон, глазки у нее закрывались, и она засыпала. У спящей Эки еще долго звучала в ушах ласковая убаюкивающая мелодия песни. Потом? Потом, когда Эка подросла, Екатерина сама стала просить девочку спеть что-нибудь и слушала, никогда не подпевая ей. Ни разу не пела она вместе со своей дочкой, словно потеряла голос.

И вот теперь, услышав, что мать попросила принести гитару, маленькая Эка пришла в замешательство. Сначала лицо ее залилось краской, потом она вдруг побледнела, ее стала бить дрожь и перед глазами пошли круги. Она смотрела на мать, будто давно ее не видела.

Прилетела горлинка,

Ой, на-ни-на-а,

А я думала, скворец,

Ой, на-ни-на-а…

И колыбельную большая Екатерина начинала так тепло, задушевно и тихо. Эке показалось, что она опять стала маленькой: лежит в колыбели, а около нее сидит мать, качает колыбель и тихо поет песню. Постепенно ночь вступает в свои права, кругом все затихает, прислушиваясь к пению. Экой овладевает дремота, она касается ее ресниц, тяжелит веки, потом пробирается в сердце и усыпляет девочку.

Мать, изредка покачивая колыбель, тихо поет, а Эка сладко спит в своей постельке.

Прилетела горлинка,

Ой, на-ни-на-а…

Реваз подхватил песню, и она, словно обрела крылья, взметнулась вверх и окрепла. Потом к голосам поющих присоединился голос Дудухан, и песня вновь приобрела свою первоначальную нежность. Гуласпир поднял руку, подав старикам какой-то знак, и те, откашлявшись, прочищая горло, бубня подтянули тоже. Песня взлетела к потолку, потом расстелилась по двору Гуласпира и полетела в поля, врываясь в хемагальскую ночь и гоня ее прочь.

Гости повеселели. Запели Александре и Абесалом, даже Кесария незаметно пытается помочь своим тоненьким голосом. И только маленькая Екатерина сидит, прикрыв глаза, и слушает песню. Она поет про себя, в душе.

Ей сначала не понравился надтреснутый голос Реваза, но потом он выровнялся, приобрел чистоту, стал