Неподчинение (СИ) - Шайлина Ирина

Единственное, что омрачало настроение Руслану— мое нежелание выходить за него замуж.

— Жить надо в браке, — заявил он, услышав в первый раз "нет" на свое предложение, — я хочу, чтобы у моей женщины была со мной и дочкой одна фамилия, что тут непонятного?

— Все понятно.

— Какая нормальная женщина отказывается, когда ее замуж зовут? Что тебе надо, кольцо, на колени встать?

Руслан стоял, возмущённо уперев руки в бока, взгляд тяжёлый, ноздри трепещут.

Я подошла, обвивая руками его, и на носочки встала:

— Я люблю тебя. Не надо мне ни кольцо, ни печати в паспорте. Просто, чтобы ты рядом был.

— Ребёнок должен расти в полной официальной семье.

— Такая у меня уже была, — пожимала плечами я.

Я не хотела. Боялась, может? Или училась принимать себя такой. Зайнаб Шакировой. Не Зай. Не Бикбаевой. Не чьей-то женой.

Я хотела… самостоятельности. Того, чего была лишена фактически всю свою жизнь.

Для начала я решила найти применение наследству, доставшемуся мне от семьи мужа. Денег этих хватило бы на безбедную жизнь мне, Ясмин и ее детям, но все они были грязными, заработанными на лжи и крови. И я собиралась их использовать во благо. Руслан выслушал мою идею скептически, но возражать не стал.

Поэтому в городе, внезапно снова ставшим моим домом, я открыла фонд помощи женщинам, пострадавшим от насилия. Неожиданно, но эта работа меня увлекла. Я чувствовала себя нужной — не только в семье, но и всем тем женщинам, что звонили, приходили на консультацию, получали помощь. Я видела, как снова загораются их потускневшие глаза, как появляется желание жить. И каждую мне хотелось взять за руку, чтобы сказать — вы не одни. Не надо больше молчать, я с вами.

Я тоже это пережила, но справилась.

Я знала почти всех наших подопечных в лицо. Мне не было зазорно разговаривать с ними на равных, хоть зачастую женщины закрывались, стеснялись говорить о своих проблемах. Но раз они пришли к нам в фонд, значит, уже сделали большой шаг. И сегодня на одну счастливую женщину с моей помощью стало больше.

— Зайнаб Ильдаровна, — Лиля, появившаяся у нас в феврале, стояла рядом со мной. Я уже домой собиралась уходить, обещала с Ясмин приготовить ужин для Руслана, но девушка меня поймала у самого выхода. Стеснялась, видимо, — одергивала постоянно рукава платья, словно синяки пряча, которые сошли уже. Стесняться ей было абсолютно нечего. Очень красивая, высокая, с густыми русыми волосами, правильными чертами лица, она очень выделялась среди наших обычных подопечных. — Я с вами попрощаться хочу. Завтра уезжаю.

— Все хорошо?

— Хорошо, — кивнула и улыбнулась, — Кажется, я не боюсь жить больше.

— Береги себя, — Лиля шагнула, обнимая меня на прощание, такая высокая, что ей даже нагнуться пришлось.

— Спасибо вам за все-все, — шепнула она, — вы для нас так много делаете.

А я домой ехала, настроение хорошее, на губах улыбка. Когда на девочек своих смотрела, нашедших себя, казалось — не страшно. Даже замуж не страшно. Наверное. С каждой из этих искалеченных женщин я себя словно пазл складывала, кусочек за кусочком.

А дома мы с дочкой принялись ужин готовить напару.

— Успеем? — Ясмин стояла на табуретке, вырисовывая кулинарным шприцом узоры на бисквите. Ей нравилось готовить со мной, но ещё больше — кормить Руслана. Тот, хоть и жаловался, что скоро его разнесет, но съедал все с превеликим удовольствием.

— Успеешь, — я расставляла потихоньку посуду за большим обеденным столом. Пару месяцев назад мы переехали в квартиру побольше, в том же доме, только на два этажа ниже. Следом переехал и рыжий кот, прибившийся к Руслану. С нашим появлением он решил, что пришла пора домашним стать, хоть порой и доставала его Шанель номер два. Сафин возражать не стал, так мы и жили — впятером.

Я к окну подошла. Джип Руслана, большой и пыльный, въезжал во двор, я видела, что Сафин на меня смотрит, и улыбалась.

Ещё было время переодеться, я зашла в нашу комнату, достала простой домашний сарафан из белого льна, распустила волосы: Руслан любил, когда я так ходила. Провела по губам лёгкой помадой, чуть придавая им оттенка, достаточно было и этого. Теперь, когда из глаз исчезло вечно запуганное выражение, я нравилась себе без макияжа.

Хлопнула входная дверь, послышался топот детских ног. Я прошла в коридор, прислоняясь к стене и улыбаясь.

Ясмин, такая крошечная в его объятиях, щебетала об испеченном торте, под ногами путалась собака, прося свою долю внимания. А мой мужчина смотрел на меня темным глазами, и молчание между нами было громче слов. Наконец, Ясмин сделала паузу, оборачиваясь ко мне, прислонилась своей щекой к колючей мужской.

— Мойте руки и к столу.

А после ужина мы устроились втроём возле телевизора, Руслан каналы лениво листал, остановившись на музыкальном, а я него поглядывала задумчиво. Чего я боюсь? Нечего ведь. Вот он мой, большой, сильный, добрый. Сафин под моим взглядом ёрзать начал, хмуриться, а мне смешно.

— Руслан, ничего мне сказать не хочешь?

Он аж поперхнулся, пульт отбросил:

— Да не смотрел я на ее сиськи! Мне вообще Лобода не нравится.

Я глаза закатила:

— Да не про это я. Замуж меня позови.

— Опять? — нахмурился, разом серьезным стал. Я улыбалась, слова легко так давались. С ним все легко было, а сейчас особенно.

— Опять. А я соглашусь.

— Ясмин, слыхала, чего твоя мама удумала?

Но дочка, занятая Шанель, на нас внимания не обращала. Я к Руслану поближе подобралась, на колени к нему залезла, обвивая ногами. Он тут же с готовностью руки мне на бедра положил, приподнимая сарафан, но я легонько по ладони его хлопнула.

— Ну так что?

— Вот, значит, ты какая, решила и все, женись. А как же мужская гордость, самооценка там, все дела?

А сам меня к себе тянет все ниже и ниже, пока мы губами не встретились. Я вместо поцелуя ему шепчу, растягивая гласные:

— Руслааан, — с придыханием так, со стоном, а он перебивает:

— Выходи за меня замуж. И только попробуй нет сказать, я тебя покусаю.

И я отвечаю:

— Я согласна.

Ясмин.

Новый мир был удивительным. Ясмин долгое время не могла понять по каким правилам тут все устроено. Там, дома, было страшно и одновременно просто. Нужно было быть незаметным.

А тут… Все хотели привлечь к себе внимание и не боялись чужих взглядов. Двойняшки дяди Таира вообще сначала пугали — такие шумные. Она танцевали, смеялись, не боялись встревать во взрослые разговоры. Вообще у бабушки удивительно. Эмин маленький плачет. Коты трутся о ноги, мешая ходить, Махмуд рубит во дворе дрова на баню — громко. Сама эби распекает внучек за то, что пену с бульона вовремя не сняли, даже случайно залетевшая муха бьётся о стекло, изо всех сил жужжа.

Здесь спокойнее, и после переезда в новую квартиру Ясмин вздохнула с облегчением. Здесь своя комната. Сначала страшно было спать одной и ночью тихонько кралась к родителям, потом привыкла. И дом — огромный. Кажется, будто упирается в самое небо. Ясмин любила по ночам в окно смотреть, на огоньки, которыми светился город.

Здесь Ясмин начала обретать, заново узнавать себя. Только…Руслана папой назвать никак не получалось. Ясмин искренне его любила, и мысленно уже сто миллионов раз сказала. А вслух — никак. Сначала просто привыкнуть не могла и стеснялась. Казалось, что того, старого папу обидит. Детское сердце способно прощать по максимуму, и Ясмин все равно любила Динара, пусть её любовь и была густо на страхе замешана.

— Папа, — шёпотом сказала Ясмин.

Пыталась репетировать. У зеркала, которое отражало изрядно уже подросшую за год девочку, получалось. Вздохнула. Косички мама уже заплела, волосы отросли тоже. Потом чмокнула в щеку и убежала. Мама — работает. Говорит, что это важно и нужно. Помогает тетям, которые попали в беду. И маленьким девочкам, у которых злые папы. Ясмин ещё помнила, как страшно раньше было, поэтому гордилась мамой, даже когда по ней скучала.