Неподчинение (СИ) - Шайлина Ирина



— На лицо сильнейшая передозировка, — слышу я голос.

Врач! Значит, меня точно спасли. То, что в меня вливается из капельницы, даёт мне сил. Я открываю глаза и вижу Зай. Она в чёрном. Худенькая, тоненькая. Красивая такая. Родная…плачет. Кто обидел? Хочу спросить я. Я помню, что она весь мир. Что только скажи кто, я ему голову оторву. Я же все для неё сделаю. А потом понимаю, потом вспоминаю…

— У него отец умер, — всхлипывает моя жена. — Ему…совсем плохо стало. Я пыталась не выпускать его из дома, но он сам себе больно делал. Бился о стены и двери. Пытался повеситься. А потом нашёл мои лекарства…мне их во время послеродовой депрессии выписали, и съел. Вы видите, что случилось… Я сразу к вам…

И снова всхлипывает. Врач тихонько хлопает её по плечу и успокаивает. Я хочу сказать, что она все лжет, но мне не достаёт сил. И что петля, она на самом деле есть. И стоит мне уснуть, как обнажённая девушка будет надевать мне её на шею…

— Петля, — хриплю я, пытаясь рассказать. — Петля…

Меня успокаивают и делают очередной укол. Зато в следующее свое пробуждение я чувствую себя настолько сносно, что понимаю, где я нахожусь. Психушка, мать вашу. Я их навидался. Я мыслю трезво. Оглядываюсь — стены мягкие. Ничего, что могло бы мне навредить. Но ничего. Я отсюда выберусь, я не бесхребетная Зай.

У них не хватило ума запереть дверь — халатность ил понадеялись, что я просплю без памяти? Я выхожу в коридор. Ночь, поэтому нет никого, лишь шуршит бумагами на посту медсестра. Я иду в другую сторону, крадусь тихо и незаметно, представляя себя героем, Бэтменом или Суперменом. Я всесилен, вот только доберусь до дома, к своим деньгам.

К сожалению, дверь из отделения заперта. Но есть окно в торце коридора. Оно чуть приоткрыто, в попытке впустить внутрь ночную свежесть. Я ликую. Я победил.

Толкаю раму. Внизу — карниз. Я смогу по нему пройти до водосточной трубы, по ней спуститься вниз. Я чувствую свое тело, как никогда, в этом моменте, и понимаю — смогу. Карниз узкий и мокрый, я иду медленно, прижимаясь к стене всем телом.

— Сначала Сафин, — шепчу я, чтобы не думать, о темноте под ногами. Мысли о мести упоительно-сладкие, — я выебу Зай у него на глазах. Потом убью его. Его, Таира. Всех. А Зай я буду мучать долго… У неё не будет выхода, я заберу её выблядка, она сама на коленях будет ползать, только бы с ребёнком все хорошо.

Эти мысли радуют. В них Зай голая. Беззащитная. Я представляю, как кусаю её за ягодицы и грудь, сильно кусаю, так, чтобы кожа расцветала алыми пятнами, а у меня во рту кровь. Солёная и такая сладкая одновременно.

Труба водостока отрывается в тот момент, когда я мысленно наматывал на кулак тёмную гладкую косу жены. Это произошло так резко, что я даже испугаться не успел. Удивился. Сердце ухнуло вниз, но вдруг оказалось, что это я вниз лечу, а чёрный асфальт парковки наоборот, стремительно летит ко мне навстречу.

Я снова подумал о Зай. Только в том, стремительно ускользающем воспоминании, ей пятнадцать. Худая, локти да коленки. Глаза в пол-лица. Я ей землянику нарвал, принёс, она мелкая, но сладкая такая, у меня все руки пропитались ее соком. Ссыпаю Зай ягоды в ладонь, чуть кожи её касаюсь, а прикосновение жалит молнией. Зайнаб отшатывается, словно тоже почувствовав, испугавшись. А потом…улыбается.

А потом все закончилось. Удар, который выгоняет из меня жизнь, я уже не слышу.

Теперь это меня не тревожит.



Глава 40. Зай

На похороны Динара я все же пошла, хотя Руслан был против. Вздохнул, но повез меня, ни слова не говоря. Только по рулю пальцами стучал всю дорогу.

Ему с самого начала не понравилась моя идея наказать Динара теми же методами, что и он меня совсем недавно.

А у меня болело, свербило внутри то место, где так и не смог зацепиться за жизнь наш с Русланом ребенок. Я — помнила.

Каждая мать, теряя детей, помнит о них, даже если это случилось так рано.

И мне хотелось этого. Мести. Хотелось вернуть всю ту боль, что я испытала за эти годы, пока я жила и верила в собственное безумие, а Динар лишь разыгрывал со мной спектакль, надиктованный его отцом.

Жалела ли я о том, что муж умер?

Не знаю. На это было сложно ответить, даже самой себе. Быть может, именно за ответом на этот вопрос я и поехала на похороны.

— Не заходи, тут побудь, — попросила Руслана. Вся улица была забита плотным рядом машин, преимущественно — дорогих. Он кивнул недовольно, хотя я знала, чего ему это стоит.

Прощание с Динаром его мать устроила в своем доме. По размеру он если и уступал размером дворцу Камиля Бикбаева, то лишь немного: двухэтажный особняк в восемьсот квадратов нельзя было назвать скромным.

Динара хоронили по мусульманским обычаям, за исключением того, что принято в светском обществе: на стене висел его портрет, большой, чёрно-белый, на котором он улыбался прямо в кадр. Смуглый, молодой, — фото сделано за год или два до свадьбы. Словно совсем не этот человек был моим мужем и мучителем, выполнявшим распоряжения своего отца.

Венки смотрелись дико, но я помнила ещё по отцу: их присылают вне зависимости от того, по каким традициям проходит прощание.

Сам он выглядел совсем иначе, чем в нашу последнюю встречу. Лицо, безмятежное, казалось чужим. Я не подходила близко, стараясь затеряться в толпе прощающихся, выглядывала из-за чужого плеча.

Людей набралось достаточно. Смешение двух культур: многие мужчины в тюбетейках, женщины в платках, чаще в светлых. У нас не принято было надевать темное, поэтому и я накинула светлый платок.

Она нашла меня сама, возникла внезапно, не давая уйти, схватила за локоть. Мы никогда не было близки с мамой Динара, она присутствовала в его жизни фоном, с самого детства.

— Ты пришла, — голос резкий, звучал чуть громче положенного, — где Ясмин?

— Ей здесь не место, — я ответила спокойно, думая лишь, что женщина не в курсе, — это не ее внучка. Впрочем, после развода с отцом Динара она легко отказалась и от роли бабушки.

— Он умер, — произнесла и выдохнула, сдулась разом, становясь меньше ростом. Плечи поникли, опустились уголки губ, и теперь я видела, насколько полна горем эта немолодая женщина. Я уверена, она не оплакивала смерть бывшего мужа, но дети — это другое. Даже если они непутёвые наркоманы.

Но на ее месте могла быть моя мать, напомнила себе я, если бы Бикбаевым удался их план.

— Я знаю.

— Ты любила его?

Я не отвернулась, когда она заглянула мне в глаза с какой-то безысходной надеждой, ответила предельно честно:

— Да. Но того Динара, каким он был много лет назад. Вам лучше меня знать, каково это — жить с чудовищем.

Ее хватка на моем запястье ослабла, она отступила даже. Платок чуть съехал на бок, открывая темную полоску волос на лбу.

— Про мертвых нельзя плохо, — и было непонятно, кого она имеет виду, Динара или бывшего мужа, — иди.

Меня здесь больше ничего не держало. Я вышла на улицу, на крыльцо, полное чужих людей. Сегодня было прохладно, я затянула пояс на плаще, разыскивая взглядом машину Руслана сквозь чужие автомобили. Он стоял, облокотившись о капот джипа, на котором когда-то ездила я. Его машина, вещи, работа — все осталось в том ненавистном мне городе, куда я не хотела возвращаться.

Руслан не уезжал, понимая, что я нуждаюсь в нем, но ещё больше — Ясмин.

Только пока сложно было представить, что ждёт нас дальше теперь, когда врагов уже не осталось.

— Ты теперь богатая наследница, — заметил Руслан, когда мы отъехали от дома Бикбаевых, — все имущество мэра и мужа теперь твое.

— Вот уж повезло, — заметила невесело, Сафин на меня покосился, но промолчал.

Я не думала об их деньгах совсем, не до того было, а сейчас, после слов Руслана, задумалась.

Они грязные, на крови, наркотиках и смерти. Сколько человек загубила эта семья? Как удалось отцу из того Динара, которого я знала и любила в детстве, вырастить такого монстра — и все ради этих купюр.