Джек-Фауст - Майкл Суэнвик

- Пойдемте, магистр, - проговорил Вагнер, когда последний ворчащий от возмущения постоялец спустился с лестницы. - Я проверю вашу комнату на должную безопасность и удостоверюсь, что одеяла - мягкие, а простыни - свежие.

Он остановился на середине лестничного марша и пристально, но бесстрастно посмотрел на женщину-портье. Ей не могло быть больше тридцати. Несомненно, она намеревалась доложить о них в национальную полицию. А те, в свою очередь, захотят задержать подозрительных иноземцев на денек-другой для допроса. Тем не менее, она была явно утомлена, и если с радостью проделает эту рутинную работу, то только завтра.

Вагнер прокашлялся и небрежно произнес:

- Мне хотелось бы утром позвонить.

- Это можно сделать в офисе ниже по улице.

- Хорошо, хорошо, - громко произнес он, с чувством потирая руки. Значит, у них нет телефона! - Ну как, завтра будет какая-нибудь публичная экзекуция?

- А когда ее не было? - отозвалась она, по-галльски пожимая плечами.

- Тогда мы останемся еще на день, - сказал он с усмешкой. - Почему бы и нет? Ведь здесь будет представление?

«Вот какой я ловкий», - думал Вагнер. Когда он оглянулся с лестницы, девушка бессильно опустилась в кресло за конторкой. И закрыла глаза.

Ему необходимо быть бесстрашным.

Когда Фауст наконец устроился, Вагнер спустился в вестибюль и вышел на улицу.

Он гулял до тех пор, пока не обнаружил неподалеку от университета нищенский квартал, где мог обрести то, чего хотел. Его в изобилии окаймляли галереи с чугунными фасадами и стеклянными витринами, где выставляли произведения извращенного искусства, которое надежно отражало безобразие времен, искусство без пропорций и чистоты, по большей части просто мазню, непонятный мусор, хлам и тому подобное.

Он покачал головой и двинулся в глубь квартала.

Галереи остались позади, город стал темным, а многоквартирные дома стояли почти впритык и нависали над узкими улочками. Всякий раз, когда из дверей появлялся сутенер и приближался к Вагнеру, тот с важным видом качал головой, а после говорил этому человеку, что ему действительно нужно. Первые двое нахмурились и, отрицательно покачав головой, удалились, оглядываясь на него.

Третий отвел его в небольшой винный магазинчик.

Заведение не отличалось чистотой. Керосиновая лампа над стойкой светила достаточно ярко, чтобы Вагнер сумел пройти, никого и ничего не задев полами пальто, подметавшими пол. Он вошел в переполненную людьми темноту и съежился, одолеваемый внезапным убеждением, что кто-то окажется за его спиною, выждет, нападет и ограбит его. Однако ничего не случилось.

И он снова распрямил плечи.

Позади него находилось то, что некогда было алтарем, а теперь стало барной стойкой. В шезлонге за стойкой восседала толстенная женщина с едва заметными черными усами. Кресло - крик-крак - покачивалось с неумолимостью метронома. Женщина читала бульварный роман.

Вагнер и его провожатый углубились в лабиринт шатких нагромождений бочек и бочонков, возвышающихся стопок корзин с трафаретными надписями, зазубренных алебард и ржавых пик, религиозных статуй, граблей со сломанными зубьями и бесконечных рулонов пыльной серой одежды. Стрекот! Вагнер увидел небольшие столики, несколько стульев, но ни одного посетителя. Словно кто-то решил устроить на складе бар, но никому об этом не рассказал. Крак! Если бы хоть один ящик с частями механизма, покрытыми смазкой, упал, то все повалилось бы и стало невозможно добраться до двери.

Стрекот! Через дверной проем за спиной женщина вполне могла посматривать сюда - что, безусловно, означало, что за тобой подсматривали, ибо внутри фонарь горел чуть ярче, - и другая женщина укладывала длинные волосы. Крак! Она была обнажена до талии, кожа ее белела, как сливки. Соски такие же темные, как и кустики волос, торчащие под мышками. Невольно, ибо Вагнер не рвался еще раз заработать французскую болезнь, он почувствовал, как его орган напрягся. Крик! Очевидно, здесь продавалось не только вино.

Толстуха, не поднимая глаз от книги, спросила:

- Что вам угодно?

Крак!

- Револьвер, - ответил Вагнер. - И патроны.

Из Парижа на восток не шел ни один экспресс. Поэтому утром они сели в местный поезд до Меца. Он отошел с двухчасовым опозданием и медленно, пыхтя, пополз на восток и юг от Иль-де-Франс по меловым равнинам Шампани, останавливаясь у каждой деревушки и водной переправы, чтобы погрузить кукурузу и клети со свиньями.

До Реймса они добирались двое суток.

Задержки казались нескончаемыми, частыми, доводящими до безумия. Они несколько часов простояли возле горной выработки, и при этом никакой поезд по рельсам так и не прошел; кондуктор же неизменно пожимал плечами, когда кто-нибудь спрашивал, что случилось. Иногда поезд возвращался на уже пройденную часть маршрута. Одну тихую деревушку они посетили целых четыре раза. Затем в поезде кончилась вода. Затем закончился уголь. И, наконец, пропал машинист.

На землях настолько непримечательных, что любой сарай, холм или дерево были важными приметами, поезд остановил отряд солдат со шпорами и в форме Временной армии. Орудуя дубинками, они освободили вагоны второго и третьего класса, выставив бедняг-пассажиров в некое подобие закрытого дворика, как скотину. Затем с внушающим ужас безразличием солдаты начали избивать их и всячески издеваться над ними. Наконец они возвели виселицу и повесили на ней троих наиболее недовольных. Рабочие молча, без возмущения смотрели на казнь, а когда их товарищи скончались, снова заняли сиденья. Поезд продолжил свой путь.

В Реймсе им первым делом сообщили, что придется сменить локомотив. Для чего они должны выйти на платформу и оставаться там, пока будут дезинфицировать вагоны. К счастью, несмотря на облачность, холодно не было. Грозовые фронты отправились на запад.

Где-то вдалеке заиграл граммофон. Ветер донес до Вагнера скорбные лирические слова:

Adieu, mes amours,

Adieu, ma maitress … [27]

- Прощай, моя любовь, - проворчал Фауст. - Прощай, моя морковь. Любовь и голуби вверху. Amours, les fleurs, toujours [28] . Кто же это настолько деградировал, что впал в такую сентиментальную чушь? Это - музыка для мужчин без членов и женщин без плотских желаний.

- И все же, - осторожно заметил Вагнер, - это красивое чувство.

- Чувство! Когда великая Река Времени вынесет все человеческие чувства в Море Вечности, чувства отцедятся, песчинка за песчинкой, и в дельте образуется нанос настолько мощный, что перекроет русло этой реки, и тем самым положит конец всем подобным так называемым песенкам. Но это произойдет еще не слишком скоро.

Вагнеру ничего не оставалось, кроме как озадаченно сохранять молчание, означающее согласие. Теперь он понимал, что учитель никогда не ошибается. Тем не менее, в отдалении он услышал припев и напрягся, чтобы разобрать его получше:

Mille regrets…

Plusieurs regrets…

Regrets sans fin [29] .

Потом он подумал, не в первый раз, о своей потерянной Софии, и ему пришлось отвернуться, чтобы скрыть слезы. Он вспомнил о ее коже, белой, как фарфоровый Христос в приходской церкви его детства. Ему хотелось броситься перед ней наземь и целовать пальцы на ее идеальных ножках, один за другим…

- Когда я доберусь до Нюрнберга, мы с тобой продолжим. - Вагнер в испуге оглянулся, только чтобы осознать: Фауст снова разговаривает сам с собой. Обуреваемый какими-то неуемными чувствами, он неистово размахивал руками. - Нет, никогда, чушь! - пробормотал он, а затем сказал: - Если такова цена, которую я должен заплатить, да будет так. - И потом: - Если я уступлю тебе один раз, откуда мне знать, не пойдет ли все так и дальше?

Вагнер коснулся его руки.

Задрав подбородок, Фауст по-орлиному пристально смотрел на скапливающиеся грозовые облака. Вагнер с трепетом различил в магистре профиль захватчика-варвара, сверкающие глаза Гейзериха, Алариха, Атаулфа, дикое напряжение героев вестготов и вандалов - героев великих расистских теоретиков, ставших популярными в индустриальной Европе.

- Очень хорошо, - наконец проговорил Фауст. - Но только на этот раз и только потому, что мне необходимо знать. Я не беру на себя никаких обязательств ни перед кем. - Он вскинул голову, вслушиваясь, а затем выругался: - Чёрт…

Изможденный худощавый человек, похожий из-за свободно болтающегося на нем пальто и неприятной внешности на жуликоватого торговца, проходя мимо, спросил:

- Тоже ждешь вечерний поезд до Меца? - При звуке речи стало ясно, что это женщина. Лента на ее пальто говорила о том, что она вдова солдата. Этот факт объяснял все: род занятий, отсутствие страха, мужское пальто, смахивающее на шинель. Она усмехнулась, показав все пять зубов. - И что они там тебе сказали?