Джек-Фауст - Майкл Суэнвик

Если бы сейчас Фауст вошел в комнату, она бы плюнула ему в лицо. Да, плюнула бы! То, что он с ней сотворил, - преступление! Ведь она доверяла ему. Положилась на него. А теперь, когда она нуждалась в нем больше всего, он находится невероятно далеко, где-то в туманной Англии. С таким же успехом он мог бы находиться в Крайнем Туле. Даже если бы она написала ему, умоляя о помощи, письму потребуется не меньше недели, чтобы пересечь континент и попасть к Фаусту в контору, и еще неделя понадобится на возвращение ответа.

У нее не было двух недель. Ее живот начал неумолимо раздуваться. Она утягивала его при помощи специально подобранной одежды и пошучивала насчет упитанности, ссылаясь на переедание. Но люди уже начали проявлять любопытство. Вскоре начнутся пересуды.

Перед ней маячило одинокое, полное сожалений будущее. Ощущения этого дня и нынешнее чувство вины останутся с ней до конца жизни. Она не относилась к тому типу женщин, которые прощают себе подобные промашки.

В прихожей у нее был журнал французской моды с ее фотографией на обложке, ее личный экземпляр, любезно посланный издателем. В нем одна из статей превозносила ее в качестве Новой Женщины - ШИК, ВЛАСТНОСТЬ И УМЕНИЕ ВЛАДЕТЬ СОБОЙ.

Она уже не могла сдерживаться.

Не далее как вчера она осматривала архитектурные проекты «Павильона Рейнхардта» на Выставке европейской промышленности, которая должна состояться в будущем году. Для этой выставки уже забивали сваи в окрестностях Амстердама. Следующим летом сотни тысяч посетителей пройдут по павильонам. Поскольку компании Гретхен выставляли для рекламы больше продукции, нежели любая другая корпорация, планировалось установить больше витрин. Был задуман стеклянный дворец, одни сплошные окна, демонстрирующий свободу структурного построения из конструкций со стальным остовом. Гретхен спешно прикинула, не возвести ли небоскреб, но сейчас для этого не было ни времени, ни подходящего места с крепким скальным основанием.

- Профсоюзы, конечно, будут всячески препятствовать этому… ну что ж, ладно. Заплатите, - по другому поводу заметил недавно Дрешлер. - Так мы избавимся от проблем с этой стороны.

- Заплатить? Вы имеете в виду взятку?

- Не слишком… м-м-м… уместное слово. - На одутловатом лице Дрешлера появилось болезненное выражение. - Скорее это страховочная выплата, гарантирующая, что рабочих устроит оговоренная тарифная сетка.

- Однако эти люди на самом деле уже работают - сколько же, по-вашему, надо заплатить в виде страховки?

- Столько, сколько скажут их… э… лидеры. Я не рассматривал этот вопрос слишком пристально.

- Как, но это же ваша работа! - взорвалась Гретхен.

Возможно, это гормоны уже воздействовали на ее тело, незнакомо и предательски выдав ее эмоции. Может быть, в этом срыве просто сказалось напряжение из-за того, что ей приходится скрывать нечто от всего мира. Какова бы ни была причина, Гретхен сорвалась и в течение добрых двадцати минут довольно доходчиво объясняла Дрешлеру, что такое корпоративная гражданская позиция, ответственность и почему чрезвычайно полезно быть щепетильным и не марать рук. Только когда она завершила речь и огляделась, она действительно увидела секретарей, дизайнеров, макетчиков. Они стояли вокруг с покрасневшими лицами и молча пытались делать вид, что ничего не видели. Только тогда она осознала, что Дрешлера следовало отчитывать лично, не в присутствии его подчиненных. Только тогда она заметила в его глазах ярость и унижение.

- Да, - произнес он. - Я и вправду все понимаю. Понимаю.

Кто-то считает себя хорошим человеком. Кто-то - необъективный судья. Некоторые из поступков Гретхен… ей не хотелось думать о них. Так легко быть уничтоженным ходом событий. Все, что сейчас происходило, было последствиями решения, причем не обязательно сознательного, не утруждать себя думать о последствиях.

Как она могла позволить себе забеременеть?

Она никогда не полагалась на заверения мужчин. В самом деле, мужчины и женщины - это коты и птички. Между ними иногда может возникнуть привязанность, временный договор между отдельными людьми. С таким же успехом могут влюбиться друг в друга щегол и черепаший панцирь. Однако неравновесие сил существовало всегда и вовсе не напоминало мудрого маленького зяблика, который ложился спать первым.

Она снова заплакала. Как будто ее наказали за преступление, о природе которого ей никто не сообщил. Когда Гретхен в первый раз пришлось иметь дело с правительством и королевским двором, ее поразили бессердечность и свирепость власти - их готовность применить силу и жестокость и та легкость, с какой они говорили о «побочном ущербе» и «статистике сражений», хотя подразумевали гибель людей. Каждый король в христианском мире и некоторые за его пределами посылали доверенных лиц просить ее сильнее и сильнее развивать наиболее действенные способы убийства огромного количества людей.

Выходит, то, чем она занималась, отчасти было злом?

Она работала, не покладая рук. Она полностью посвятила себя материальному улучшению общества. По двадцать часов в день, до поздней ночи, забывая поесть, - и при этом всегда делала то, что было крайне необходимым. И ничего из этого она не делала для собственного обогащения и карьеры, хотя это, конечно, надо признаться, от нее не ушло, но никогда не было целью ее работы. Она обладала талантом - и использовала его.

Она утомилась от размышлений; ей больше не хотелось ни о чем думать. Однако у нее не было выбора. Ее мозг никак не мог перестать думать. Словно щупая языком больной зуб, она снова и снова задумывалась о своем бедственном положении и тщетно искала избавления от этой боли. Ответов не было. Решений тоже. И сами вопросы от повторения становились все более избитыми и бессмысленными. Однако преследующие ее мысли все-таки снова настойчиво уводили ее в лабиринт сожаления, где коридоры вели не к центру, а на периметре не было выхода.

Сбежать она не могла.

Ей некуда было скрыться. Не было такого места, где ее не узнали бы. Внезапное появление беременной женщины с деньгами, но без семьи повсюду вызовет вопросы. Существовал этот проклятый журнал с ее фотографией на обложке - и он был далеко не единственным. По этим многим снимкам ее узнают везде. И, в любом случае, если она убежит, что станется с «Предприятиями Рейнхардта»? Без ее руководства производство распадется как карточный домик. Она не может поступить так подло по отношению к своим сотрудникам.

Проблема состояла в том, что мир уменьшался. Расстояния не были столь велики, как в былые времена. Месячная поездка в поезде больше не скроет ее прошлого. Пятьсот миль означало ничто для того обвинителя, которого она боялась. Скоро технократы соединят и объединят сотни конкурирующих друг с другом телеграфов и телефонных систем в одну гудящую паутину линий и информационных сетей, вторгнутся в каждый город и деревушку, соединяя с любой частью материка не более чем за секунду. Тогда секретов больше не будет. Очень скоро наступит конец частной и личной свободе.

Она была не вполне уверена, что хочет жить в подобном мире.

Правильного решения вообще не существовало. И наконец она просто пошла побеседовать с Гюнтером Хаафтом. Он был химик и добрая душа, один из лучших исследователей, которых она знала, и, безусловно, очень сдержанный и осторожный человек. Она попросила его порекомендовать человека, умеющего провести вполне определенную операцию.

- Какое странное пожелание. Зачем вам? - спросил Хаафт, и слабая улыбка огоньком промелькнула по его спокойному вытянутому лицу. - Будь вы возраста вашей матери, я бы подумал, что у вашей дочери… - Он замолчал.

С какой готовностью ложь сорвалась с ее губ. Нет, конечно, нет. Для маркетинга требуется определенная информация. Один из наших биологов сумел получить потрясающие результаты в борьбе со старением путем использования экстракта из мозговой ткани зародыша. Мы составляем атлас анатомии человека и необходимые данные для предродовых глав. Но ложь пришла недостаточно быстро, и едва она начала говорить, по лицу Хаафта пробежал понимающий взгляд, ставший затем несчастным, после чего сочувствующим.

Все химики, с которыми Гретхен имела дело, были людьми суровыми, в белых халатах, в очках в проволочной оправе и с нещадно коротко остриженными волосами, так что были видны их розовые черепа. Они были фанатиками, присягнувшими непостигнутой еще идеологии. Среди всех Хаафт представлял исключение. Высокий, породистый, с аристократичной внешностью, он был обезоруживающе торжественным, и все же короткий смешок всегда таился где-то под поверхностью, ожидая неизбежного переключения от мудрости к развязному поведению. Впрочем, не сейчас.

Гретхен сделалась непреклонной. Она не хотела его чертовой жалости.