Корниловец - Валерий Большаков

— Господа, — тихо сказал Авинов, — я вас прекрасно понимаю, но не сочувствую. Мои предки были новгородцами, они жили в большом, богатом и свободном государстве, а потом его подмяло под себя Московское царство. Что ж мне теперь, тоже биться за независимость Господина Великого Новгорода? Ну бред же!

Генерал Назарбеков поднял руку, прекращая прения, и подозвал Оган-апера. Тот живо притащил гранёные стаканы и разлил по ним густое душистое вино. Первым, на правах хозяина, слово взял старый Шугунц.

— Да снизойдёт на нас добрый свет… — сказал он торжественно, поднимая стакан. — Да приведётся нам видеть освобождение наших детей от вражьей сабли… Да настанут дни здоровья и щедрого изобилия… Ниспошли нам свои блага, — и Оган-апер поднял свою седую голову к ердику.

Вторым сказал тост полковник Силиков. Путая два языка, он произнёс:

— Дружба лучше калмагал. Хменк, хаспада![161]

Все потянулись чокнуться — дробно зазвенело стекло. Кирилл выпил до дна, в животе у него потеплело. И на душе тоже.

Утром чета Шугунц провожала Авинова-хмбапета, снабдив его на дорогу лавашем и сыром.

— Будет жажда — пей, — сказал Оган-апер на прощание. — Да не убудет силы в твоей руке![162]

Кирилл поклонился старому и запрыгнул в кабину. Бравые текинцы уже выглядывали из-под брезентов, покрывавших кузова грузовиков: скоро там? И вот заворчали двигатели «автанабилов», выводя пятитонки на ямистую дорогу.

Ближе к полудню «Бенцы» выехали на восточный берег озера, туда, где вода плескала о причалы с единственным полурассохшимся паромом и большими лодками-киржимами,[163] готовыми доставить на острова. Именно здесь, на берегу, следовало ожидать знаменательной встречи — с юга сюда подтянется Армянский корпус, ядро будущей армии, а с востока должен будет явиться генерал Эрдели с обозом, кое-что наскрёбший по сусекам военных складов в Тифлисе и Карсе.

Доезжать до города Ван ни у кого охоты не было — два года назад турки сожгли его, истребив жителей. Наверное, потому его и прозвали Армянской Москвой.

— Погуляем? — предложила Нвард, вдыхая свежий воздух, словно приправленный солью и снегом.

Кирилл оглянулся — берег был пустынен, лишь поодаль, на одном из киржимов, шла возня. Рыбаки вроде. По северному окоёму небес кружил гидроплан, то ли М-5, то ли М-9. Свой.

— Погуляем, — согласился Авинов и предложил даме руку.

Они зашагали по хрусткому песку, молчали каждый о своём и наслаждались покоем. Кирилл сжимал в руке холодные пальчики девушки — пальчики нежно царапали ему ладонь, сжимаясь и разжимаясь, а он всё пытался укрыть их и согреть.

Мысли текли неторопливо и вольно. Авинову вспоминалась Даша Полынова. Боль при этом воспоминании не терзала душу в присутствии Нвард, но и не покидала вовсе. Рана всё не заживала, а соль сыпалась и сыпалась…

Он продолжал любить несносную, невозможную Дашку, а все попытки забыть её оканчивались тем, что коварная память подсовывала всё новые и новые детали из прошлого. Картины минувшей жизни вставали перед Авиновым живо и ярко, рождая прилив тоски, вгоняя в отчаяние. Хотеть невозможного, возвращать необратимое — это так трудно. А Нвард… Ему хорошо с нею. «Одалиска» любит его по-настоящему, она счастлива принадлежать ему душой и телом, вот только взаимности маловато. Он нежен, заботлив, добр с «Нвард-ахчи», но не более. И девушка чует это, недаром она сказала вчера ночью: «Горячее сердце обязательно зажжёт другое!». Другое, надо понимать, это его, холодное… Занятое.

Нвард неожиданно споткнулась, и Кирилл напряг руку, удерживая девушку. Её пальчики с силою сжали крепкие мужские пальцы.

— Я боюсь, — испуганно прошептала Асатурова.

— Чего? — удивился Авинов.

— Там он!

— Кто? — всё никак не мог понять Кирилл.

— Мехмет-эфенди!

Лишь теперь Авинов пригляделся к «рыбакам». Это была компания из крепких ребят, готовившихся отплыть. Четверо помоложе толклись в киржиме, а один пожилой, кряжистый и основательный, с огромными усами, спадавшими ему на грудь, как моржовые клыки, стоял на берегу, широко расставив ноги и сутулясь. Вот он сделал незаметное движение, и в руке его оказался револьвер.

— О, нет! — крикнула в отчаянии Нвард, рывком заслоняя собою Кирилла.

Один за другим грянули два выстрела, Авинов с ужасом почувствовал, как дважды содрогнулось тело девушки. В следующее мгновение он выхватил верный «парабеллум», израсходовав четыре патрона, — пули перебили Мехмету-эфенди локти и колени. Резидент нужен был живым. Визжа и клекоча от боли, османский резидент рухнул на солёный песок, дёргаясь и корчась.

Тут же загремели винтовочные выстрелы — текинцы мчались на помощь своему сердару, паля по экипажу киржима — парни в лодке как раз подхватывали оружие.

— Врача! — заорал Кирилл, падая на колени рядом с Нвард.

Кровь обильно утекала, горячими фонтанчиками брызгая из ран.

— Держись, Нвард, держись! — лихорадочно шептал Авинов, не зная, что же ему делать, как спасать, и страдая от этого.

Прекрасное лицо одалиски резко побледнело, она нашла глазами Кирилла и ясно улыбнулась.

— Так мало… — выговорил тонкий голосок. — Жалко, правда?

— Правда, правда, — еле выдавил Авинов, целуя холодеющие пальчики. — Господи, что я говорю? Всё будет хорошо, маленькая!

— Мне было хорошо с тобой… — прошептала Нвард. — Очень… Хоть не зря всё… Люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю! — вырвалось у Кирилла, верящего в эту минуту, что сказанное им — правда.

Нвард счастливо улыбнулась — и умерла.

— Да что же это такое?! — простонал Авинов.

За спиной его послышались торопливые шаги, и рядом опустился грузный мужчина с чемоданчиком, в очках. Он пыхтел и отдувался.

— Кто? — зло осведомился Кирилл.

— Амашукели моя фамилия, — сварливо ответил мужчина. — Зауряд-врач 1-го разряда. Достаточно?

Он деловито осмотрел Нвард и выпрямился, сокрушённо качая головой.

— Медицина тут бессильна, — вздохнул он. — Обе раны были смертельны.

Авинов погладил холодные пальчики Нвард, бережно уложил руку на грудь девушки и ладонью накрыл её чёрные глаза, неподвижно глядевшие в небо. Веки медленно опустились. Навсегда.

Кирилл, равнодушный ко всему миру, поднялся, держа пистолет в опущенной руке, и подошёл к хрипящему резиденту. Увидев Авинова, Мехмет-эфенди заскулил, тараща безумные от боли глаза, а Кирилл поднял «парабеллум», целясь турку в живот. Ах, как же он хотел причинить смерть этому выродку! Но нельзя, нельзя… Резидент нужен живым. Служебный долг, будь он неладен…

— Доктор, — сказал Авинов чужим голосом, — залатайте эту сволочь, пожалуйста.

— Залатаем… — проворчал Амашукели, искоса поглядывая на Кирилла.

А Кирилл сунул пистолет в кобуру и неторопливо зашагал вдоль берега. Погано-то как, Господи…

Текинцы тронулись было следом, но Авинов отослал их — надо было остаться одному.

Дойдя до дальних причалов, он остановился и стал смотреть на чёткий горизонт, на белоснежный конус вулкана Нимрут — так, кажется, его называла Нвард.

Давешний гидро с рокотом приводнился, пробежал, чертя по зыби пенные дорожки, и подрулил к причалам.

М-5,— безразлично определил Кирилл. «Пятак».

Стрелок выскочил первым, привязал к столбу тросик, чтобы аппарат не отнесло волной. Вторым вылез пилот.

Оба в чёрных кожанках с серебряными погонами, авиаторы приблизились к Авинову и отдали честь, бросив ладони к тёплым шлемам.

— Штабс-капитан Авинов? — удостоверился пилот.

— Да, — бесцветным голосом ответил Кирилл, продолжая смотреть на вулкан и плохо видя его.

— Поручик Фогель. Нам поручено доставить вас в Трапезунд. Генерал Марков приказал срочно прибыть в штаб.

— Вот как? — вяло промямлил Авинов.

В то же мгновение сильная рука стрелка, зашедшего ему за спину, прижала к лицу Кирилла мокрую тряпку, смоченную в какой-то химической гадости. Штабс-капитан дёрнулся, ударил локтем назад, попал, услышал шипение и мат, а затем мир поплыл, проваливаясь в цветущую пустоту…

…Очнулся Кирилл от холода и свежего воздуха, набегавшего в лицо. Всё вокруг гудело, тряслось и покачивалось. Авинов раскрыл глаза. Слева и справа от него плыли серые, растрёпанные облака. Он сидел на месте стрелка, со связанными руками. Пошевелив ногами, Кирилл убедился, что и на них тоже путы. Пропеллер гудел, толкая воздух назад, а крылья, чудилось, чуть взмахивали плоскостями.

— Эй, сволочь! — позвал Авинов пилота.

Тот обернулся и громко посоветовал:

— Заткнись, белобрюхий, а то «бочку»[164] сделаю! Полетишь тогда сам!

Кирилл скривил губы. «Белобрюхий!» Надо полагать, схватили его «краснопузые». И он даже догадывается, какому такому товарищу занадобился штабс-капитан Авинов…