Под давлением - Фрэнк Герберт

– Тебе надо набираться сил.

– Зачем? Чтобы Джонни-Безопасность мог вытащить меня на расстрел?

– Я не из Безопасности, Джо.

– Он из ПсиБю, – вмешался Спарроу. – Его послали насесть на меня.

У Рэмси и челюсть отвисла.

– Я заметил это в тот день, когда впервые спустились ниже предельной глубины, – сказал Спарроу. – Мне это стало понятно по тому, как он наседал на Леса.

– Но он и из Безопасности тоже, – настаивал Гарсия.

– Меня там лишь усыновили, – оправдывался Рэмси. – Я не мог…

– Если проболтаешься, – погрозил Спарроу, – я тебя…

– Я только хотел сказать, что не мог хорошенько расслышать, – сказал Рэмси. Он улыбнулся, потом снова нахмурился и поглядел на Гарсию. – Ты имел что-нибудь общее со смертью инспектора Безопасности?

– Ничего. Бог мне свидетель.

– А как насчет диверсий?

– Это сделали мои старые «друзья», но только для перестраховки. – Он покачал головой. – Мне было поручено выдать расположение скважины, когда мы достигли бы ее. Я предложил, что сообщу тогда, когда мы уже будем в своих водах. Они до того собирались захватить нас в плен.

– Как ты собирался сообщить им про нас? – спросил Спарроу.

– Подключив сонар к специальным образом переделанной ламповой панели.

– И когда же ты решил не сообщать им про скважину?

– Я и не собирался делать этого.

Спарроу облегченно вздохнул.

– Я приказал Беа взять детей и обратиться в Безопасность, как только мы выйдем в море, и с «Рэмом» нельзя будет связаться.

Гарсия замолк.

– Попробуй заснуть, – сказал Спарроу.

Гарсия лишь фыркнул:

– Джонни, что там показывает твоя стрелочка?

Тот поглядел на капитана. Тот разрешающе кивнул.

– Возможность смертельного исхода, – сказал Рэмси.

– Возможность смертельного исхода, – повторил Гарсия.

– Но уровень радиации в крови снижается.

– Хочешь, мы закатим тебе сейчас повышенную дозу дефосфатов и декальциатов? – спросил Спарроу.

Гарсия поглядел на него с иронией.

– Хотите подольше потянуть эту глупую битву? – он усмехнулся. – Если хотите колоть, валяйте. Только лучше морфий, шкип. Дадите? – Его усмешка превратилась в ухмылку черепа. – Зачем вам возиться со мной?

Спарроу вздрогнул, потом сделал глубокий вдох.

– Для него это единственный шанс, – сказал Рэмси. – Если только можно назвать это шансом.

– Ладно, – сказал Спарроу. Он подошел к шкафчику с лекарствами, отобрал шприцы и вернулся.

– Морфий, – напомнил ему Рэмси.

Спарроу поднял ампулу, показывая ему.

– Спасибо вам за все, капитан, – сказал Гарсия. – Одна просьба: вы не присмотрите за Беа и ребятишками?

Спарроу быстро кивнул, наклонился и сделал уколы: один, два, три.

Они следили за тем, как действует наркотик.

– В машине еще осталось восемь перемен крови, – сказал Рэмси.

– Установи максимальную скорость прохождения.

Рэмси отрегулировал вентиль.

– А теперь, Джонни, я хочу услышать всю эту историю от тебя самого, – сказал Спарроу, не отрывая взгляда от Гарсии.

– В принципе, вам все уже известно.

– Я хочу знать все детали.

Рэмси подумал: «Выдерживать роль в стиле „плаща и шпаги“ было бы смешно. Спарроу вычислил меня уже давно, скорее всего, виной тому Гарсия. Я же метался вслепую, не сознавая этого. Или сознавая?» К нему вернулось непонятное чувство опасности.

– Ну? – настаивал Спарроу.

Чтобы собраться с мыслями, Рэмси спросил:

– Насколько подробно?

– Начни с самого начала.

Рэмси внутренне скрестил пальцы и подумал: «Вот он – кризис. Если Спарроу и вправду психически ненормален, он сорвется. Но рискнуть надо. Я не знаю, как много ему известно. Проколоться нельзя».

– Начинай немедленно, – настаивал Спарроу. – Это приказ.

Рэмси тяжело вздохнул и начал от звонка доктора Оберхаузена и совещания у адмирала Белланда в первом отделе службы Безопасности.

– А эта телеметрическая аппаратура? – спросил Спарроу. – Что же она рассказала обо мне?

– Что вы как бы часть подлодки. Вы реагируете не как человек, а будто один из механизмов или приборов.

– Так я машина?

– Если хотите – да!

– А ты полностью доверяешь своей черной коробочке?

– Выделения желез не умеют лгать.

– Надеюсь, что это так. Но вот интерпретация может быть ошибочной. Не думаю, что ты правильно отградуировал ее, когда мы находились на глубине.

– Что вы хотите этим сказать?

– Ты помнишь тот день, когда чуть не сошел с ума у себя в мастерской?

Рэмси вспомнил свои страхи, невозможность даже шевельнуться, успокаивающее влияние Спарроу. Он кивнул.

– Как бы ты назвал это состояние?

– Временный нервный срыв.

– Временный?

Рэмси удивленно поглядел на Спарроу.

– А что общего здесь с нашей проблемой?

– Мог бы ты сказать, что твое поведение на борту «Рэма» всегда было разумным?

Рэмси почувствовал, как горячая кровь прилила к лицу.

– Капитан, а какая машина вы сейчас?

– Счетная, – ответил тот. – А сейчас послушай меня, слушай внимательно. Здесь, на подводных буксировщиках, мы, как человеческие существа, обязаны приспосабливаться к огромному психическому давлению, при том оставаясь дееспособными. Мы уже адаптировались. Одни в большей степени, другие в меньшей. Одни – по-своему, другие – как-то иначе. Но каким бы ни был способ адаптации, всегда остается одна проблема: с точки зрения людей, живущих давлением, наша адаптация не выглядит как нормальное поведение.

– Как вы знаете об этом?

– Уж знаю. Как ты сам наблюдал, моя личная адаптация машиноподобна. Рассматривая это в свете обычной человеческой нормальности, вы, психологи, даже придумали для подобной адаптации свой термин.

– Расщепление психики, шизофрения.

– Вот я и расщепил свою жизнь с точки зрения психики, – сказал Спарроу.

– Во мне есть какая-то часть, можешь назвать ее цепью, схемой, которая поддерживает меня здесь, на глубине. Эта часть во мне верит в потусторонний мир, потому что он в ней имеется…

Рэмси напрягся.

– Но что не дает мне права всегда быть таким; таким, каким, я бываю здесь? – спросил Спарроу. Он потер длинными пальцами свою щеку. – Мне хотелось знать, почему я делаю, поступаю так, а не иначе. Поэтому я стал себя изучать, анализировать, рассчитывать поведение в каждом случае, который только мог представить. Я был совершенно безжалостен к самому себе.

Он замолчал.

Заинтригованный его словами, Рэмси спросил:

– И?

– Я понял, что я псих, – ответил Спарроу. – Но мое безумие проявляется так, чтобы наилучшим образом приспособиться к своему миру. Это приводит к тому, что мир делается «психованным», а я нормальным. Не психически здоровым, не здравомыслящим. Нормальным. Приспособленным.