Я иду искать - Ольга Николаева

— Сергей… Я не спрашивал этого…

— Ну, триста — это приблизительно. Может, чуть меньше, может, чуть больше. Я не веду календаря. К тому же, меня не занимают события внешнего мира, они меня попросту не касаются. Я не исторический справочник, если ты об этом. Моя память фиксирует только то, что происходит со мной, а я не полностью принадлежу этому миру. Происходящее в нём проходит мимо меня, я существую на его границе, а она неизменна… и она, и то, что за нею.

— Я не об этом. Я хотел спросить, как ты… как ты оказался… там?

— Как я погиб?

Слова прозвучали просто, без налёта всего того — таинственного, жуткого или шокирующего — с чем мог бы ассоциироваться их смысл в представлении большинства людей. Сергей опустил стекло, намереваясь выбросить окурок, и застыл, глядя на улицу за ветровым стеклом.

— Антон тоже спрашивал об этом… только с другой целью. — Он помолчал, потом, словно очнувшись, выбросил уже начавший тлеть фильтр и повернулся к Максиму. — Я не понял этого. Я имею в виду момент смерти. Как погружение в темноту, которая тут же рассеялась. И ничего не изменилось. Солнце светило, земля была тёплой, опавшая хвоя на тропинке — немного колкой. Моя лошадь бродила невдалеке… Всё было так, будто я просто потерял сознание от удара о землю. Да, Макс, извини, я не сказал — я упал с лошади. Пустил её в галоп и не заметил низко росшего сука — над самой тропинкой. Я был очень хорошим наездником, и эта смерть была такой… глупой. Она до сих пор кажется мне какой-то ошибкой — сейчас я встряхну головой, открою глаза, и всё будет нормально, я окажусь дома, а это, — Сергей слегка кивнул на окно машины, — Это всё исчезнет, как дурной сон. Потому что со мной такого просто не могло случиться. Понимаешь, просто не могло! Только не со мной… Макс, мне самому иногда кажется, что вампиров не существует, что они — просто такая страшная сказка… пока этот огонь внутри меня не проснётся, не убьёт всё остальное. Пока мне не потребуется кровь.

Максим даже не представлял, что всегда ровный и тихий голос Сергея может звучать так резко, отчаянно, временами почти срываясь на крик. Казалось, он сам удивился этому, потому что внезапно замолчал, упершись локтями о руль и сжав ладонями виски. Когда он заговорил снова, его голос опять был прежним — негромким и спокойным.

— Я не заметил собственной смерти. Я не понял, и никто не понял. Общаясь со мной, люди не догадывались, что перед ними мертвец, да я и сам не догадывался. Всё как обычно. Изменения начались позже. Наверное, через несколько дней… я уже не помню. И это уже было страшно. Через какое-то время я стал замечать, что у меня обострились все чувства — зрение, слух, обоняние… я даже не знал до того времени, что существует столько оттенков цвета, столько запахов и звуков! И я не связывал это с тем, что со мной случилось в лесу. Я вообще не придавал этому особого значения, просто удивлялся. И я не чувствовал больше усталости, а моя сила возросла настолько, что даже пугала меня. Я больше не нуждался в сне, вообще в каком-либо отдыхе. И в еде… на какое-то время. А потом я начал чувствовать голод. Странный, который нельзя было сравнить с обычной человеческой потребностью в пище. Его нельзя было ничем утолить… Я не буду говорить, на что он меня толкал, это было отвратительно, страшно… и бесполезно. Голод был настолько сильным, что даже пришедший страх только промелькнул и погас, потерялся. Этот голод был словно сам по себе. Словно пожирающий меня изнутри огонь. Частью своего разума, не подавленной этой одержимостью, я понимал, что перестаю быть человеком, превращаюсь в какую-то тварь, но за что, почему? Я превратил себя в затворника, выходя из дома только ночью, чтобы избежать встреч с людьми. Тогда я ещё не знал, какую представляю для них опасность, во мне говорили лишь остатки чувства собственного достоинства, я боялся, что кто-нибудь увидит, что со мной происходит, увидит, во что я превращаюсь, хоть и сам ещё не понимал — во что. Так было до тех пор, пока во время своих ночных блужданий я случайно не увидел своё отражение в воде. Я застыл над ней, как уродливая пародия на Нарцисса, не влюбившегося в собственное отражение, а раздавленного его ужасом. Я понял, что в мире, который я мог увидеть — в моём мире — меня больше не было. Последняя, связывающая меня с жизнью нить, порвалась. Меня просто больше не существовало! В воде я видел отражение разлагающегося мертвеца. Я подносил к глазам руку и видел её совершенно нормальной, но когда я приближал её к воде, там отражалась кость, проступающая сквозь серую гниль. Я наклонялся ниже и вместо своего лица видел что-то бесформенное, с копошащимися в гниющем мясе червями… Это уже не было человеком. Но это было мной. Как человек я перестал существовать. И для меня перестало существовать всё вокруг. Всё, кроме единственного… В ту ночь я наконец понял, кем стал. Я ещё пытался бороться с этом, уже зная, что это не борьба, а лишь отсрочка… Господи, Макс, прости! Зачем я это говорю… — Сергей провёл по своему лицу кончиками пальцев, словно слепой, и прошептал. — Мне до сих пор страшно. Ты знаешь, сколько прошло времени, но… Прости. — Он оторвал руки от лица, откинулся на спинку сиденья и снова закурил.

Максим невольно опустил взгляд. Он не испытывал ни удивления, ни ужаса, он просто слушал и понимал, что ничего не сможет сказать. Лишь чувствовал, как сжалось сердце.

— Этого я Антону уже не рассказывал. Не потому, что хотел расставить ему ловушку, как он теперь считает. Просто он был не готов это услышать. Он не хотел этого знать, а то, что человек не хочет знать, он просто пропускает мимо ушей. Я не мог ворошить это лишь для того, чтобы оно было отброшено, как что-то беспокоящее, но ненужное. И я не мог предположить тогда, что Антону самому это грозит. А потом было поздно предупреждать его, потом я уже сам пытался закрепиться на границе миров, я не хотел погрузиться в эту тьму, в этот холод. Я хотел остаться, в этом он оказался прав… — Сергей осёкся, поднял глаза на Максима и тихо рассмеялся. — Я веду себя глупо да? Перед тобой ведь все исповедуются, и я — туда же. Психолог — это всё-таки вроде священника, да?

Максим слегка опешил от такого резкого поворота.

— Да бог с тобой…

Сергей заразительно расхохотался. Совпадение и впрямь получилось таким забавным, что Максим не сдержал улыбки.

— Сергей, ты поддаёшься одному из стереотипов. Тем более, что…

Максима перебил звонок мобильного у него на поясе. Сергей посерьёзнел. Казалось, от аппарата исходило напряжение, в момент передавшееся обоим.

— Максим? — В донёсшемся до них голосе Вадима слышалась с трудом подавляемая тревога. — Максим, ничего, что я?..