Семья Корлеоне - Эд Фалько

— Ты полагаешь, деревенщина будет покупать такое? — спросил Марипоза. Его взгляд оставался прикован к экрану, а рука прочно обосновалась под лифчиком танцовщицы.

— Такое покупают испокон веку, — сказал Татталья. — Мы уже заколотили хорошие бабки, торгуя фотографиями. А такие фильмы — уверяю тебя, Джо, это будет просто что-то.

— А каким боком тут участвую я?

— Финансирование. Распространение, — ответил Татталья. — Вот что возьмешь на себя ты.

Попыхивая сигарой, Джузеппе размышлял над предложением Таттальи, когда кто-то постучал в дверь номера. Оба громилы, вздрогнув от неожиданности, разом вскочили на ноги.

— Идите и займитесь этим, — приказал Джузеппе, имея в виду, что нужно открыть дверь. Он спихнул танцовщицу с коленей.

Один из парней приоткрыл дверь на дюйм, после чего распахнул ее настежь. Из коридора ворвался яркий свет вместе с Эмилио Барзини, шагнувшим в номер, держа шляпу в руках.

— Закрывай скорее! — рявкнул Джо, и парень поспешно захлопнул дверь.

— Привет, Джо, — сказал Эмилио. Пройдя в номер, он бросил взгляд на экран, затем повернулся к дивану. — Ты хотел меня видеть?

Натянув брюки, Джузеппе застегнул ремень. Он загасил сигару в стеклянной пепельнице, стоящей на столе перед ним.

— Я сейчас вернусь, — сказал он, обращаясь к остальным, и, обогнув диван, шагнул в приоткрытую дверь, ведущую в смежную комнату.

Пересекая погруженное в темноту помещение, Эмилио прикрыл глаза рукой, защищаясь от яркого луча света кинопроектора. Джузеппе, прежде чем закрыть дверь в смежную комнату, зажег там свет. Эмилио бросил взгляд на двуспальную кровать, зажатую между двумя тумбочками из сияющего полировкой красного дерева. На обеих тумбочках стояли толстые вазы, наполненные свежесрезанными цветами. Напротив кровати у длинного комода стояло трюмо, тоже из красного дерева, с крутящимся зеркалом, и обтянутый пестрым гобеленом пуфик. Придвинув пуфик ногой, Джузеппе сел на него и скрестил руки на груди. Он был в безрукавке, подчеркивающей накачанную мускулатуру плеч и рук. Выглядел он молодо, несмотря на седые волосы и глубокие морщины, избороздившие лицо.

— Послушай, Эмилио, — начал Марипоза спокойным тоном, хотя спокойствие очевидно было напускным. — Во время последнего налета мы потеряли больше шести «кусков». — Он развел руками, всем своим видом выражая недоумение. — И нам по-прежнему неизвестно, кто они, эти ублюдки! Они грабят меня, затем исчезают на несколько месяцев, после чего грабят снова. Basta! Это пора кончать. Я хочу найти этих мерзавцев и пришить их всех до одного!

— Понимаешь, Джо, — сказал Эмилио. Бросив шляпу на комод, он уселся на край кровати. — Теперь мы думаем, что это дело рук ирландцев. Мы нажимаем на всех.

— А если ирландцы ничего не знают? — спросил Джузеппе. — Если никто ничего не знает?

— Понимаешь, Джо…

— Никаких «понимаешь, Джо»! — оборвал его Джузеппе. — Никто ни хрена не знает, твою мать! — выкрикнул он, подчеркнув слова «ни хрена» тем, что опрокинул трюмо, швырнув его в стену и пролив дождь осколков на плюшевый ковер.

— Понимаешь, Джо, — как ни в чем не бывало продолжал Эмилио, — это не семья Корлеоне, и это не Тессио. Мы следили за ними. А один из налетчиков говорил с ирландским акцентом.

— Я уже сыт по горло всем этим дерьмом, — сказал Джузеппе, поднимая трюмо. — Только посмотри на этот бардак! — Он указал на рассыпанные по полу осколки и сверкнул глазами на Эмилио так, будто это тот разбил зеркало. — Я вызвал тебя, потому что у меня есть одно поручение, — продолжал он. — Я хочу, чтобы ты встретился с этим долбанным торговцем оливковым маслом, этим спесивым пустословом, и сказал ему, что или он разберется с теми, кто причиняет мне головную боль, или я буду считать его лично ответственным в этом. Понятно? Меня бесит, как этот сукин сын снисходительно смотрит на мои неприятности. — Нагнувшись, Джузеппе подобрал осколок зеркала и посмотрел на свое отражение, на седые волосы и морщины вокруг глаз. — Ты передашь Вито Корлеоне, что начиная с сегодняшнего дня, начиная вот с этой самой минуты каждый цент, потерянный мною из-за этих ублюдков, я буду записывать на его счет. И покрывать мои убытки придется ему. Ты объяснишь ему все предельно четко. Понятно, Эмилио? Корлеоне или положит этому конец, или будет за все платить. Я уже вежливо попросил его разобраться с этими негодяями, а он лишь надменно усмехнулся. Так что теперь все будет строго. Корлеоне так или иначе решит этот вопрос, или ему же будет хуже. Ты все понял, Эмилио?

Эмилио взял свою шляпу с комода.

— Ты босс, Джузеппе, — сказал он. — Как скажешь, так я и сделаю. Я уже иду.

— Совершенно верно, — согласился Джузеппе. — Я босс. А ты просто передай мои слова.

Надев шляпу, Эмилио направился к двери.

— Погоди, — окликнул его Джузеппе, уже несколько успокоившийся, словно после того как он вынес свой вердикт, ему стало легче. — Бежать необязательно. Хочешь вон ту певичку? Мне она надоела. Ведет себя так, словно ей в задницу воткнули швабру.

— Я лучше займусь твоим поручением, — сказал Эмилио. Вежливо прикоснувшись к шляпе, он вышел.

Джузеппе хмуро взглянул на осколки зеркала и свое собственное разбитое на части отражение. Он смотрел на себя, на изображение, похожее на рассыпавшуюся мозаику, так, словно оно приводило его в недоумение или чем-то пугало. Выключив свет, Джузеппе присоединился к остальным в соседней темной комнате, где на экране длинноволосая девица уже развлекалась в постели сразу с тремя парнями. Какое-то время он стоя смотрел на экран, затем оглянулся на певичку, сидевшую неестественно прямо и неподвижно, положив руки на колени, после чего присоединился к Татталье и девицам на диване.

Глава 16

Вито шел по пешеходному мостику, соединяющему здание уголовного суда с тюрьмой «Тумс». За рядом высоких окон, выходящих на Франклин-стрит, тротуары были запружены жителями Нью-Йорка в теплых пальто, у многих из которых, предположил Вито, были дела в суде, или же они навещали друзей и родственников, помещенных в тюрьму. Сам Вито еще никогда не видел вблизи тюремную камеру; ему даже не приходилось выступать в качестве подзащитного в уголовном суде, — хотя он всегда остро сознавал возможность и одного, и другого. Направляясь к мостику, Вито пересек просторные коридоры здания Центрального суда, встречаясь взглядами с полицейскими и адвокатами, pezzonovante в костюмах в полоску, с дорогими кожаными чемоданчиками, в то время как сопровождавший его полицейский, которому щедро заплатили, шел, уставившись себе под ноги. Он быстро провел Вито мимо дверей в большой зал заседаний, и Вито успел мельком увидеть судью в черной мантии, восседающего на сияющем деревянном троне. Зал заседаний напомнил Вито церковь, а судья — священника. При виде судьи у него внутри шевельнулось какое-то недовольство, возможно, даже нечто большее, ярость, — словно судья лично отвечал за всю жестокость и бесчеловечность в мире, за насильственную смерть женщин и детей повсюду, от Сицилии до Манхэттена. Вито не смог бы выразить словами, почему испытал эту вспышку гнева, это желание распахнуть ударом ноги двери в зал заседаний и стащить судью с его насеста, — однако сторонний наблюдатель увидел бы только то, как он медленно закрыл и открыл глаза, будто решив передохнуть мгновение, проходя мимо зала заседаний к широкой двустворчатой двери, выходящей на пешеходный мостик.

Полицейский, сопровождавший Вито, заметно расслабился, как только они покинули здание суда и направились к тюрьме. Он расправил мундир, снял синюю фуражку, провел пальцем по кокарде и снова водрузил ее на место. Эти движения напомнили Вито человека, который только что чудом избежал смертельной опасности и теперь приходит в себя, собираясь вернуться к своим обычным занятиям.

— Холодно сегодня на улице, — заметил полицейский, указывая в окно.

— Ниже нуля, — подтвердил Вито, надеясь на то, что на этом разговор закончится.

Улицы были покрыты оспинами грязных кучек льда и снега, хотя снегопада давно не было. На углу Франклин стояла, кого-то дожидаясь, молодая женщина, уронив голову и закрыв лицо руками в перчатках, а мимо спешили безучастные прохожие. Вито обратил внимание на нее, еще когда только шагнул на пешеходный мостик. Он продолжал следить за нею, переходя от окна к окну, а она то пропадала из виду, то появлялась снова. Когда они проходили мимо последнего окна, женщина все еще стояла на месте, неподвижная, закрыв лицо, — но тут Вито покинул мостик и очутился в «Тумсе», окончательно потеряв ее из виду.

— Он у нас на первом этаже, — объяснил полицейский, когда они вошли в длинный коридор с закрытыми дверями вдоль обеих стен. — Его перевели сюда из тюремного госпиталя.

Вито не посчитал нужным ему ответить. Где-то в противоположном конце коридора кто-то невидимый гневно кричал, проклиная кого-то, и этот звук разносился по всему коридору.