Вслед за Ремарком - Ирина Степановская

– Не знаю, – ответил Роберт. – Но первые годы, когда я приехал оттуда, мне тоже хотелось всех перебить. Может быть, поэтому я и уехал в Прибалтику. Там другая страна, там ко всему относишься по-другому. И жизнь там другая. Но и там я долго не выдержал. Они смотрели на меня как на идиота, и я на них так же.

– Но вот что мне непонятно, – сказала Нина, – ведь все цивилизованные страны стремятся к тому, чтобы люди жили лучше, чтобы у всех были дома, машины, дачи… Чем лучше живут люди, тем лучше государство. Что же в этом плохого?

– В этом есть одно неразрешимое противоречие, – ответил Роберт. – Я много думал об этом. К сожалению, получается как-то так, что чем богаче живут люди, тем больше заплывают у них мозги какой-то непробиваемой массой. И люди тупеют прямо на глазах.

– Это неправда! – убежденно сказала Нина – В богатых европейских странах меньше преступности, меньше бессмысленной жестокости, меньше даже элементарного воровства!

– Воровства, может, и меньше, потому что они там с голоду не пухнут, а самоубийств у них также много.

– Это голословное утверждение. – В Нине проснулся математик. – Для того чтобы так говорить, нужно иметь статистику количества самоубийств на число населения.

– Слышала про китов, которые сами выбрасываются на берег? – спросил ее Роберт, не обращая никакого внимания на ее слова о статистике.

– Ну, слышала, при чем здесь это?

– Никто ведь не знает, почему они выбрасываются. Океан, в котором они живут, велик, еды у них много, а они выбрасываются

– Может быть, это связано с экологической обстановкой…

– Этого никто не подтвердил. И я думаю, – с полной серьезностью заключил Роберт, – что они выбрасываются потому, что просто не хотят больше жить в таком мире. Одни не выдерживают испытания бедностью, другие – достатком, вот и все.

Нина была не согласна, но не стала спорить. Во-первых, она была занята дорогой, а во-вторых, ей просто не хотелось возражать Роберту – они так тесно сидели в машине, так мирно разговаривали, как никогда в последние годы она не сидела и не разговаривала с Кириллом, и ей было все равно, кто в этом разговоре прав, а кто нет. И она спросила:

– А потом что с Володей стало?

– Ничего, он приноровился здесь жить. Начал приводить в порядок участок. Говорил, что, чем работать дворником, лучше возиться на земле. После войны даже такая наша неплодородная подмосковная земля казалась ему райским оазисом. Знаешь, что он посадил с самого начала, как только приехал?

– Что?

– Три березки. В память о том, что мы все вернулись оттуда живыми. И он, между прочим, еще в госпитале нам говорил, что цветки обычной картошки, сиреневые ли, бледно-желтые ли, выглядят необыкновенно, если к ним присмотреться внимательнее, и недаром их средневековые дамы в качестве украшения прикалывали себе на платья. Значит, уже тогда он подумывал о земле.

– Вот теперь он картошку и выращивает? Как-то не по его это уму, – усмехнулась Нина.

– Может быть, но я его понимаю. Что толку, например, в такой работе, как моя? Никакой радости.

Нина взглянула на него, собираясь возразить, но промолчала, а он продолжал:

– Вовка говорит, что от своей картошки он получает удовольствие. Что-то, конечно, и продает, чтобы были хоть какие-то деньги. Ну а сын думает, что отец окончательно сбрендил – работать не хочет, помогать им не хочет…

– Но он же помогает! – слабо возразила Нина.

– Тех денег, что он дает, конечно, мало, – рассудительно сказал Роберт. – Но Ленца очень обижает, что сын даже не хочет выслушать его и понять, почему так получилось. – Роберт помолчал, потом добавил: – Тому, кто не воевал, трудно понять. Ведь мы там почти не надеялись, хотя и разговаривали об этом, что когда-нибудь встретимся вместе, поедем на природу, пожарим шашлычок, выпьем вина и будем лежать на траве и слушать, как стрекочут кузнечики. И больше нам было ничего не надо. И нам повезло. Мы встретились, с Михалычем теперь работаем вместе. А у Ленца на даче не только кузнечики стрекочут, соловьи в начале лета поют! И вот самое ужасное в том, что этого всего оказалось все-таки мало! – Роберт посмотрел на Нину и уже совершенно другим тоном сказал: – Ну, что-то ты совсем загрустила, боишься, что дома за отлучку попадет? – Он дотронулся до ее руки.

– Да нет, не боюсь! – ответила Нина. – А знаешь, почему кузнечиков и соловьев оказалось мало?

– Почему?

– Потому что все видят, что у людей менее достойных имеется всего куда больше…

Остаток пути они молчали.

– Давай домой тебя довезу! – предложил ей Роберт, когда она уже собиралась выйти возле бульвара.

– Спасибо, мне хочется побыть немного одной, – сказала она и душой не покривила.

Все, что случилось сегодня с ней – и это происшествие, и сама поездка за город, и, самое главное, ласковые прикосновения Роберта, – все это требовало дополнительного осмысления в одиночестве. Поэтому, чтобы не терять времени, она покинула его у памятника поэту.

– Спасибо за прекрасный день.

– Послушай… – Его голос как-то странно прозвучал ей вдогонку. Ей даже показалось, что в нем послышалось смущение. Она обернулась. – Ты совсем не ходишь на занятия по теории. – Роберт смотрел не на нее, а куда-то в сторону. – Приходи, а то без тебя скучно. Придешь?

Ее сердце сделало небольшой скачок и забилось с удвоенной силой. Хорошо, что на улице было темно и никто не видел, как она покраснела. Его слова были неожиданными для нее.

– Завтра приду.

Потом, больше не оборачиваясь, она вскочила в удачно подошедший троллейбус, села опять у окна и стала рассеянно глядеть в чернеющую пустоту. И хоть на самом деле в окне троллейбуса вовсе не было видно никакой пустоты, а отражался освещенный салон, и чему-то смеющиеся молодые люди, и озабоченные мамаши, и даже один недовольный, сильно подвыпивший человек, Нине казалось, что она едет в пустом троллейбусе совершенно одна и смотрит в черноту ночи. Потом она вышла на своей остановке с некоторым даже разочарованием, а когда вернулась домой, то увидела тот самый беспорядок и уже могла сама догадаться, что вытекает из него. Единственное, что она точно пока еще не знала, так это где был Кирилл поздно вечером.

2

Утром Кирилл тоже ушел раньше обычного, не дожидаясь, пока она встанет. Беспорядок в кухне нисколько не изменился со вчерашнего вечера. Нина огляделась и поняла, что муж туда утром даже и не входил.

«Ушел без завтрака? Не стал меня будить! – подумала она. – Что бы это значило? Ведь он самостоятельно даже не может налить себе стакан чаю. И заниматься уборкой не в его теперешних привычках». Она взялась за тряпку. Домашняя работа вовсе не была для нее проблемой, к тому же ей даже нравилось наводить чистоту в собственном доме. Вскоре грязная посуда была очищена и погружена в посудомоечную машину, все испачканные полотенца, скатерть и разные тряпочки отправлены в стирку, а пол, вымытый с порошком, снова заблестел. Нина заварила себе зеленый чай и уселась с любимой фарфоровой чашкой возле большого стола. Огляделась по сторонам, оценила и мебель, и посуду, и прекрасные кухонные машины-помощницы и вдруг ощутила такое страшное одиночество, что неожиданно заплакала. Кирилла не было рядом, да даже если бы он и был, с ним трудно было бы ей ощутить душевное единство, она это понимала. Идти ей было не к кому, на работу нужно было только на следующий день. Все, что проходили ее студенты, она давно и прочно знала наизусть – по сравнению с тем, что она изучала в университете, эта программа была для нее неинтересна. Основные силы тратила на то, чтобы объяснять студентам материал как можно более доходчиво, чтобы в группе не оставалось ни одного человека, который что-либо не понял.