Банда гиньолей - Луи Селин

— Полковник? Ваш отец? Your father?

Немедленно все привести в ясность!

— O no! Not father! Uncle! Мой дядя! Какой же я неотесанный! Что за вопросы!

— Father no more! Отца больше нет!

Ее тонкое, такое изысканное лицо, остренький подбородок дрожат, дрожат от слез… Ах, я причинил ей боль!.. Дубина! Болван! Конец феерии!.. Ай, я больно ранил ее!.. О, какое горе!.. Я прошу у нее прощения… ну, так прошу!.. Я убит, сражен… Я умру, если она не перестанет плакать! Прямо тут и умру, говорю ей… чтобы она испугалась… лишь бы простила меня… Она едва заметно пожимает плечами. Мне хочется, чтобы она пожалела меня… А я, черт возьми, тоже хорош!.. Пес!.. Шелудивый пес!..

— Я dog, dog.

Я лаю, лаю… показываю, что люблю, что обожаю ее! Она, правда, находит мои излияния не в меру бурными… Я размахиваю руками, лаю, изображаю побитого пса… лезу на четвереньках под мебель, так, что ужасно разболелась голова… Такая гимнастика не для меня… В голове гул, свист… все во мне дрожит, трезвонит, кипит… бурлящий котел… меня разрывает изнутри, я клокочу, валюсь ничком, стенаю, корчусь на диванных подушках… Хочу добиться ее прощения… Я скверный, я негодный… У меня извержение любви, именно так!!. Восторги, искренние!.. Хочу, чтобы она поняла меня. Может быть, она слишком еще мала? Может быть, ее пугают мои порывистые телодвижения?.. И тут как раз я ушибаю мою бедную руку. Ух, заломило так, что я просто взвыл! Костюм, новый чудный костюм весь извозил… Зря старался!

— Вирджиния! — молю я. — Вирджиния! Меня переполняет, переполняет счастье.

Снова прошу у нее прощения, десять, сто раз… Взбираюсь к ее коленям, возношу к ней мою самую проникновенную молитву… Хочу боготворить ее до самой смерти. Она — мое сердце! Больше, чем сердце! Что смерть? Просто вздох… А я вздыхаю, как целое стадо волов… Боготворю ее, даже больше, чем боготворю! Я весь в этом боготворении!.. Она смеется, глядя, как я ерзаю, мну, извоживаю новый пиджак, журит меня. Все-таки я такой забавный!.. Целый цирк в одном лице!.. Я гляжу на нее снизу. Она расположилась в кресле, скрестила ноги… эти красивые ляжки!.. Мне совестно… Я обожаю ее… На ней голубые носочки… Девочка, всего-навсего девочка… Ох, как это опасно! Но я обожаю ее!.. Почему все так, почему нас оставили вдвоем? Почему не возвращается дядя? Не новая ли западня?.. Во мне просыпается подозрительность, зашевелились сомнения… Пронзило страхом!

— Мэтью! Мэтью!

Уверен! Я уже не смеюсь над ними… Я выпрямляюсь… Меня бьет дрожь… Я снова не в себе… Вновь это наваждение — полицейский!

— Простите меня, простите, мадемуазель! Вы слишком прекрасны… слишком чудесны!.. Я умру с пылающим сердцем! Fire there! Fire! Огонь, здесь!..

Показываю ей на сердце. Она касается моей груди. Как же я смешон этому ребенку! Она еще не знает меня… Это, наконец, обидно!.. Вот сейчас как укушу ее!.. Ох, сам не знаю… Гляжу на тугие, мускулистые, дивные ноги… розовые… длинные… загорелые… На ее ляжки… Вот возьму, да поцелую их!.. Не хватает духа… Что, если она прогонит меня? Или позовет на помощь дядю? Что я за скот!.. Ох, я съел бы ее целиком… обожаю! Все или ничего!

Она не смущается, не принимает меня всерьез… Ей бы только о кино говорить… одно кино на уме… ее кино на Риджент-стрит… Я видел «Тайны»? Тайны… Тайны?.. Она дразнит меня… все подзуживает, распаляет… Кое-какие тайны мне известны, только не из фильмов… Нарочно, что ли, приземляет меня паршивая соплячка со своими тайнами? Вроде бы «Тайны Нью-Йорка»… Ага, ну да, «Тайны Нью-Йорка». Знаю я тайны, и не какие-нибудь, а здешние. Такие страшные, такие трагические, что и не снилось… этой жестокой крошке! Как же я несчастен!.. Несчастен? Она удивляется, насмешничает, заливается бессмысленным смехом… Она слишком молода… Я кажусь ей таким потешным, что мне становится противно… я встаю на дыбы! За мной не станет!.. Довольно… довольно с меня ее поддразниваний!.. Я ору на эту маленькую свистушку… Из-за нее меня кидает из чувства в чувство, оттого я и несчастен… все по ее вине, а не из-за руки… Ведь у меня за плечами война! Она мою руку не видела?.. В каком состоянии я принимаю страдания… Отвернув рукав, показываю ей… Она дотрагивается, легонько вскрикивает «ах!»… и все! Она не слишком удивлена. А мою голову она видела? Мое ухо?.. Нет, это не пугает ее… Может быть, она не верит мне? Не сам же я себе понаделал шрамов… Может быть, она думает, что это все надувательство? И дядя? И Состен? Что мы — шайка дурацких шутов? Может, она все-таки понимает, что это… феерия?.. Нет, она выводит меня из себя!.. А, ей угодно ужасов?.. Кино насмотрелась… мадемуазель угодно крови… Ну что ж, я могу порассказать ей ужасов войны… когда кругом льется кровь… Тут уж извините, милочка! Я тут весь, как есть, без обмана! Шрапнель свищет… ад войны… вспоротые… разорванные животы… разлетающиеся в клочья головы… раскиданные кишки… буль-буль-буль!.. дымящаяся бойня… Тут ей будет все, от чего бегут мурашки по коже! Уж извини, девочка! Такая густомясая, тучная бойня, что вся земля завалена кровавой мешаниной, впадины полны клочьев плоти и раздробленных костей… холмики… холмы… до верха заваленные трупами овраги… В некоторых телах еще теплится жизнь, еще слышатся вздохи… а прямо по ним пушки… в наступление… Да, да, представьте себе!.. Лавиной, так-то! А потом — кавалерия! Снова и снова! Под развевающимися знаменами!.. А грохот какой! Грохотанье от земли до неба, несмолкающие громовые удары!.. Я изображаю вопли резни, хрипы, победные клики, а ей все нипочем, совершенно безразлично. Похоже, даже не забавляет… Она не считает меня величайшим из героев!.. Я посрамлен… Самым необыкновенным среди раненых?.. Тем не менее я деру глотку, харкаю, пузырюсь… Сколько раз я ходил в атаку, великий Боже!.. Та-та-та-та!.. Изображаю… Во главе самых боевых, самых лихих, самых беспощадных эскадронов… Самого себя превосхожу. Это все-таки кое-что по сравнению с киношной жвачкой… Жутковатая бредятина… Слышишь? Земля дрожит от хлынувших дивизий! Теперь держись! Круши батареи! Разворачивайся! Самую крупную шрапнель! Кавалерийская лавина! В карьер!

А она знай смеется… Пустая головенка! Ничего не смыслит… Ноги подо мной подкашиваются, даю слово!.. Я рухнул в кресло в полном отчаянии, совершенно посрамленный… Все впустую! Сколько злой воли! Чары исчезли… Напрасно старался!

Спустя время смиряешься, принимаешь все как должное, довольствуешься… Отпелся! Бубнишь без конца одно и то же… потом шепчешь… потом умолкаешь… Но как это тяжело, когда молод! Вам нужен свежий ветер, праздник, духовой оркестр! О-па! Бум-бах-тарарах! Гром, треск… Многого хочется!.. Истина есть смерть! Сколько хватало сил, я мягко противился этой истине… Уж так ее накотильонивал, прихорашивал, наригодонивал, подкармливал… Украшал лентами, ублажал фара-фаран-дольками-ми-ми… Увы, я ясно сознаю, что все когда-то разлаживается, портится и наконец ломается… Прекрасно понимаю, что приходит однажды день, когда рука падает, повисает вдоль туловища… Несчетное число раз видел, как это происходит… Тень… Тяжесть вздоха… Всяческая ложь уже изречена, все уведомления разосланы, три удара к началу представления прозвучат в другом месте… Другие комедии!.. Понимаешь, пузырящаяся горчица? Погляди на меня!.. Вот примусь за тебя, спою тебе та-ти-рю-ти-ти… Нет, лучше дай сюда три пальца! Приключения четвертого… самого продувного малыша… самого знаменитого, самого ушлого… того, кто ничего не знает! В те поры я был честолюбив. Когда мною овладевало лунатическое безумство, мне хотелось блистательных эффектов. Не всегда получалось… должен признаться, должен сказать… с Вирджинией ничего не вышло… Не нужны ей были мои тайны… Ей забавно было слушать меня, я казался ей немного смешным, не более того… Всерьез она меня не принимала… В конечном счете, я был всего лишь француз, а она — англичанка… Мне хотелось, чтобы она увидела во мне романтическую душу, чтобы не принимала меня за гаера, балаганного скомороха, вроде Состена… Сколько я ни показывал дыру в черепе, и длинные и короткие шрамы, сколько ни давал потрогать свой мозг, ее это совершенно не пугало… Ну и толстокожая! Даже удивительно для девочки, я бы сказал. В сущности, она была безнравственна… Да, я прозревал понемногу. Я попал под ее чары… таял… млел от восторга… Жертва! Я глажу ее волосы? Так что ж! Запускаю пальцы в ее кудри, густые, пышные… «Токи души!» — говорю я ей. Я блаженствую, всю ее чувствую в своих пальцах! Мне хочется сунуть ей руку между ног, там я овладею ее душой… Говорю ей без обиняков, предупреждаю, умоляю… Душа волнует меня… Изящная, свеженькая, прелестная фея… Она передо мной, такая чистенькая и такая сволочная… Невыносимо! Так не пойдет! Я-то восторгался ее волшебством, дал околдовать себя!.. Хочу, чтобы она восхищалась мною… чтобы любила меня беззаветно!.. Вновь пускаюсь в описание своих похождений. Мне есть что рассказать! Как я спасал капитана… Хочу, чтобы она все знала… о моей поразительной отваге… о том, как волок его за волосы через все поле битвы… Какие там белокурые кудри, помилуйте! Чернущая густющая копна… и тучи пуль, просто тучи пуль и пороха… бомбы падали так часто, что помрачалось небо над нами, над капитаном и мной… Я изображал шрапнель, свист, разрывы, а она все равно посмеивалась! Я валял дурака, нес бог знает что, лез из кожи вон, дергался так, что самому больно делалось!.. Нет, я не казался ей трогательным, и все тут! Глухо! Полный крах! От моего рассказа она не задрожала, не испугалась, не попросила пощадить, не просила извинить ее ради всего святого! Не завопила «на помощь!», не кинулась в мои объятия… О, красавица! О, сжалься!.. Прокуда! С издевочкой смотрела, это точно… Да еще, верно, и у легавых прислуживалась, у мусоров… Тогда можно понять все эти завлекания… ляжечки… все ее штучки… Куда это меня занесло? Миленькая да славненькая… Ей забавно? На-ка, выкуси!.. Водит меня за нос… Дурит мне голову по заданию легашей!.. Как же, как же, раскрасавица-дева! Чаровница, мать ее за ногу! Ой-ой, птички! Куда же вы?.. Она же легавых ждет, как пить дать! Ясно как божий день, что девчонку с самого начала приставили ко мне! Маленькая недотрога водит меня за нос… То-то ей забавно!.. А я, круглый дурак, я-то из кожи вон лезу!.. Что ни говори, а есть червоточина в человеке от рождения… Я размышляю… Что-то задерживаются легавые… Сдается мне, околачиваются у Мэтью… Вместе и нагрянут, ясное дело. Тем не менее спрашиваю у нее: