Страна Рождества - Джо Хилл

Он мечтал получить еще один шанс. Ему хотелось спасти кого-то еще, чтобы Уэйн это видел. Он был бы рад воспользоваться своими жировыми отложениями, чтобы остановить пулю, если бы Уэйн стал этому свидетелем. Тогда он мог бы истечь кровью в дымке славы.

Существует ли человеческое стремление более жалкое — или более сильное, — чем желание получить еще один шанс для чего-либо?

Сын вздохнул и повалился на спину.

— Ладно, расскажи мне о своем лете, — попросил Лу. — Что на сегодня самое лучшее?

— Что никто не лежит в реабилитации, — сказал Уэйн.

Лу ожидал, чтобы что-нибудь взорвалось — это надвигалось и теперь могло произойти в любой миг, — когда Вик, держа руки в карманах этой своей армейской куртки, подошла и сказала:

— Можно присесть?

Он взглянул на женщину, которая никогда не была ему женой, но которая, как это ни невероятно, подарила ему ребенка и придала его жизни какой-то смысл. Мысль о том, что он когда-то держал ее за руку, прикасался к ее губам или занимался с ней любовью, даже сейчас казалась фантастичной, как укус радиоактивного паука.

Справедливости ради, она была невменяема. Перед кем шизофреничка скинет штанишки, заранее не скажешь.

Уэйн вместе с несколькими другими детьми находился на каменной стене с видом на гавань. Все постояльцы отеля выбрались посмотреть фейерверк и сгрудились на площадке из старого красного кирпича, выходившей на воду и бостонский горизонт. Некоторые сидели на железных шезлонгах. Другие слонялись вокруг с шампанским в бокалах. Дети бегали в темноте с бенгальскими огнями, прочерчивая в ней красные царапины.

Вик смотрела на своего двенадцатилетнего сына со смесью любви и печальной тоски. Уэйн ее еще не заметил, а она не подошла к нему, никак не дала ему знать, что она здесь.

— Ты как раз вовремя — сейчас все громыхнет, — сказал Лу.

Его мотоциклетная куртка лежала на пустом сиденье рядом. Он схватил ее и положил себе на колено, освобождая место для Вик.

Она улыбнулась, прежде чем сесть, — этой своей улыбкой, в которой приподнимался только один уголок рта, выражавшей, казалось, столько же сожаления, сколько радости.

— Мой отец когда-то занимался этим, — сказала она. — Устраивал фейерверки на Четвертое июля. Хорошее получалось зрелище.

— Ты никогда не думала съездить вместе с Уэйном на денек в Довер и повидаться с ним? Туда от озера никак не больше часа езды.

— Думаю, я бы вошла с ним в контакт с ним, если бы мне понадобилось что-нибудь взорвать, — сказала она. — Если бы мне понадобилась АНФО[107].

— Инфа?

— АСДТ. Это взрывчатка. С помощью которой мой папаша выкорчевывает пни, взрывает валуны, мосты и так далее. Этакий большой скользкий мешок конского навоза, предназначенный для разрушения.

— Что именно? АСДТ? Или твой папа?

— Оба, — сказала она. — Я уже знаю, о чем ты хочешь поговорить.

— А может, я просто хотел, чтобы мы провели Четвертое июля все вместе, как одна семья, — сказал Лу. — Может такое быть?

— Уэйн говорил что-нибудь о женщине, которая вчера появилась возле дома?

— Он спрашивал меня о Чарли Мэнксе.

— Вот черт. Я отправила его в дом. Думала, не услышит, о чем мы говорим.

— Ну а он услышал.

— Много? Что именно?

— То да се. Достаточно, чтобы заинтересоваться.

— Ты знал, что Мэнкс умер? — спросила она.

Лу вытер влажные ладони о свои шорты цвета хаки.

— Ой, чуня. Сначала ты была в реабилитации, потом умирала твоя мама — я не хотел навешивать на тебя еще и это. Собирался рассказать при случае. Честно. Не люблю тебя перегружать. Сама знаешь. Кому охота, чтобы ты… — голос у него дрогнул и затих.

Она снова одарила его своей кривой улыбкой.

— Совсем спятила?

Сквозь темноту он смотрел на их сына. Уэйн зажег новую пару бенгальских огней. Он то вскидывал, то опускал руки, хлопая в ладоши, меж тем как бенгальские огни горели и плевались искрами. Он походил на Икара как раз в тот миг, когда все пошло не так.

— Я хочу, чтобы тебе было легче. Чтобы ты могла общаться с Уэйном. Я, это, не виню! — добавил он быстро. — Не попрекаю тебя… за трудное время. У нас с Уэйном все в порядке, мы справляемся вдвоем. Я слежу, чтобы он чистил зубы, готовил уроки. Мы вместе выезжаем на работу, я даю ему управлять лебедкой. Он это любит. Очень хорошо разбирается в лебедках и прочем. Я просто думаю, он знает, как с тобой говорить. Или, может, ты знаешь, как слушать. Или что-то еще. Это женское дело. — Он помолчал, потом добавил: — Но мне надо было предупредить тебя о смерти Мэнкса. Просто чтобы ты знала, что могут появиться репортеры.

— Репортеры?

— Ну да. Та дама, что появилась вчера, — разве она не репортер?

Они сидели под невысоким деревом, на котором распустились розовые цветы. Несколько упавших лепестков застряли у Вик в волосах. Лу было больно от счастья, ему было все равно, о чем они говорят. Стоял июль, и он был с Вик, а у нее в волосах были лепестки. Это было романтично, как песня «Джорни»[108], одна из самых лучших.

— Нет, — сказала Вик. — Она сумасшедшая.

— Ты хочешь сказать, это был кто-то из больницы? — спросил Лу.

Вик нахмурилась, вроде бы почувствовав лепестки у себя в волосах, провела рукой и смахнула их. Вот и вся романтика. По правде говоря, она была примерно так же романтична, как пакет, набитый свечами зажигания.

— Мы с тобой никогда особо не говорили о Чарли Мэнксе, — сказала она. — О том, как я к нему попала.

Разговор развивался в направлении, которое ему не нравилось. Они не говорили о том, как она попала к Чарли Мэнксу, потому что Лу не хотел слышать о том, как старый мудак изнасиловал ее и два дня продержал ее запертой в багажнике своего автомобиля. От серьезных разговоров у Лу всегда начинало дрожать в желудке. Он предпочитал необязательную трепотню о «Зеленом Фонаре»[109].

— Я так понял, что когда ты захочешь об этом поговорить, — сказал он, — то тогда и поднимешь эту тему.

— Я никогда не говорила об этом, потому что не знаю, что случилось.

— Ты имеешь в виду, что не помнишь. Да. Да, я это понимаю. Я бы тоже вычеркнул это дерьмо из памяти.

— Нет, — сказала она. — Я имею в виду, что не знаю. Я помню, но не знаю.

— Но… если ты помнишь, тогда ты знаешь, что случилось. Разве помнить и знать — не одно и то же?

— Нет, если ты помнишь это двумя разными способами. У меня в голове есть две истории о том, что со мной случилось, и обе они кажутся правдой. Хочешь их услышать?

Нет. Ни в коем случае.

Он, тем не менее, кивнул.

— По одной версии, по той, что я рассказала федеральному прокурору, я поругалась с мамой. Убежала. Попала на железнодорожную станцию поздно вечером. Позвонила отцу, чтобы узнать, нельзя ли остаться у него, а он сказал, что мне надо вернуться домой. Повесив трубку, я почувствовала укол сзади. Когда обернулась, в глазах у меня все поплыло, и я упала Мэнксу в руки. Всю дорогу через страну Чарли Мэнкс держал меня в багажнике своего автомобиля. Открывал его только затем, чтобы снова вколоть мне наркотик. Я смутно осознавала, что у него там был еще один ребенок, маленький мальчик, но в основном он держал нас порознь друг от друга. Когда мы добрались до Колорадо, он оставил меня в багажнике и ушел, чтобы сделать что-то с мальчиком. Я выбралась. Хватило силы вскрыть багажник. Потом подожгла дом, чтобы отвлечь его, и побежала к шоссе. Побежала через этот ужасный лес, где с деревьев свисают все эти рождественские игрушки. Я бежала к тебе, Лу. А все остальное, что было после, ты знаешь, — сказала она. — Это один из способов, как я запомнила случившееся. Хочешь услышать другой?

Он не был уверен, что хочет, но кивнул ей, чтобы продолжала.

— Так вот, в другой версии моей жизни у меня был велосипед. Отец подарил мне его, когда я была маленькой. И с помощью этого велосипеда я отыскивала потерянные вещи. Ездила на нем через воображаемый крытый мост, и этот мост всегда доставлял меня, куда мне надо было попасть. Например, однажды моя мать потеряла браслет, и я поехала на своем байке через мост и вышла в Нью-Гемпшире, в сорока километрах от дома. И браслет был там, в закусочной под названием «Террис Примо Субс». Все пока понятно?

— Воображаемый мост, сверхсильный велосипед. Понял.

— На протяжении нескольких лет я с помощью своего велосипеда и моста находила все что угодно. Пропавшие мягкие игрушки, потерянные фотографии. Все такое. На поиски я выезжала нечасто. Всего раз или два в год. И чем старше я была, тем реже ездила. Это начало меня пугать, потому что я знала, что это невозможно, что мир не должен действовать вот так. Когда я была маленькой, это было как бы просто понарошку. Но когда я стала старше, это стало казаться сумасшествием. Я начала бояться.

— Удивляюсь, почему ты не воспользовалась своей особой силой, чтобы найти кого-то, кто мог бы тебе сказать, что с тобой все в порядке, — сказал Лу.