Страна Рождества - Джо Хилл

Там была миниатюрная фотография, сделанная при аресте: худое лицо с выпученными глазами и бледным, почти безгубым ртом. Вик пыталась прочесть статью, но текст расплывался у нее перед глазами.

Она вспомнила бельепровод — и как слезились у нее глаза, как полны были дыма легкие. Она вспомнила лишающий мыслей ужас, сопровождаемый мотивом «Веселого Рождества».

Она выхватывала отдельные фразы из статьи: дегенеративное заболевание, подобное болезни Паркинсона… прерывистая кома… подозревается в десятке похищений… Томас Прист… перестал дышать в два часа ночи.

— Я не знала, — сказала Вик. — Никто мне не сообщил.

Она была слишком выведена из равновесия, чтобы продолжать сосредоточивать свою ярость на Мэгги. Она просто думала: он умер. Он умер, и теперь ты можешь о нем забыть. Эта часть твоей жизни завершена, потому что он мертв.

Эта мысль не принесла с собой никакой радости, но она чувствовала возможность чего-то лучшего: облегчения.

— Не знаю, почему мне не сообщили, что его не стало, — сказала Вик.

— Ммм-мм. Спорить готова: потому что растерялись. Посмотри на следующей странице.

Вик устало подняла взгляд на Маргарет Ли, вспомнив ее слова о том, что Мэнкс снова разъезжает по дорогам. Она подозревала, что сейчас они подойдут к собственному сумасшествию Мэгги Ли, тому безумию, что заставило ее проделать весь путь из Тута, штат Айова, в Хэверхилл, штат Массачусетс, чтобы просто передать Вик эту папку.

Вик перевернула страницу.

Труп предполагаемого серийного убийцы исчезает из морга

Департамент шерифа обвиняет «вандалов-извращенцев»

Вик прочла первый абзац, затем закрыла папку и протянула ее обратно Мэгги.

— Псих какой-то тело украл, — сказала Вик.

— Н-н-не думаю, — сказала Мэгги. Папку она не приняла.

Где-то ниже по улице взревела, оживая, газонокосилка. Вик только сейчас заметила, как жарко было во дворе. Даже сквозь пасмурную дымку солнце пекло ей голову.

— Значит, вы думаете, что он имитировал свою смерть. Да так ловко, что провел двух врачей. Каким-то образом. Пусть даже они уже приступили к вскрытию. Нет. Подождите. Вы думаете, что он действительно умер, но потом, сорок восемь часов спустя, вернулся к жизни. Вылез из своего ящика в морге, оделся и вышел.

Лицо Мэгги — все ее тело — расслабилось, выражая глубокое облегчение.

— Да. Я п-проделала такой п-п-ппп-путь, чтобы увидеть тебя, Вик, потому что знала, п-п-просто знала, что ты мне п-п-поверишь. Теперь посмотри следующую статью. Там об одном-м-м типе из Кентукки, который исчез-з-з из своего дома на старинном «Роллс-Ройсе». На «Роллс-Ройсе» М-м-м-мэнкса. В статье н-н-не говорится, что он принадлежал М-м-мэнксу, н-н-но если ты п-п-посмотришь на ф-ф-фото…

— Я не собираюсь смотреть на это дерьмо, — сказала Вик, швыряя папку ей в лицо. — Пошла вон с моего двора, сука сумасшедшая.

Рот у Мэгги открывался и закрывался, точь-в-точь как у большого старого карпа, кои в аквариуме, который был главной достопримечательностью ее маленького офиса в Тутской публичной библиотеке, о чем Вик прекрасно помнила, пусть даже никогда там не была.

Ярость Вик наконец вскипела, и она хотела ошпарить ею Мэгги. Дело было не просто в том, что она преграждала Вик дорогу к двери, не в том, что своим безумным лепетом она угрожала подорвать у Вик ее собственное понимание правды… украсть у Вик ее с трудом обретенное здравомыслие. Дело было в том, что Мэнкс умер, действительно умер, но эта сумасшедшая не давала Вик располагать этим фактом. Чарли Мэнкс, похитивший Бог знает сколько детей, похитивший, терроризировавший и едва не убивший саму Вик, — этот Чарльз Мэнкс лежал в земле. Вик наконец сбежала от него. Только Маргарет, чтоб ее, Ли хотела вернуть его, выкопать его, заставить Вик снова его бояться.

— Захвати эту хрень, когда пойдешь, — сказала ей Вик.

Она наступила на кое-какие из бумаг, обходя Мэгги и направляясь к двери. Она постаралась не задеть ногой грязную, выцветшую на солнце фетровую шляпу, лежавшую на краю нижней ступеньки.

— С ним н-н-не покончено, Вик, — сказала Мэгги. — Вот почему я хотела — надеялась, — что ты попытаеш-ш-шься найти его. Я знаю, я говорила тебе н-н-не возвращаться, когда мы впервые встретились. Но ты тогда была слишком маленькой. Ты не была готова. Теперь, думаю, ты единственная, кто м-м-может его найти. Кто м-м-может его остановить. Если ты еще знаешь, как это сделать. Потому что, если ты этого не сделаешь, боюсь, он с-с-сам попытается тебя найти.

— Я собираюсь найти только телефон, чтобы вызвать полицию. Меня здесь не будет, когда они появятся, — сказала Вик. Затем, обернувшись и глядя прямо в лицо Мэгги Ли, она сказала: — Я ВАС НЕ ЗНАЮ. Убирайтесь со своим сумасшедшим бредом куда-нибудь в другое место.

— Н-н-но, Вик, — сказала Мэгги, подняв палец. — Разве ты не помнишь? Я п-п-п-подарила тебе те сережки…

Вик вошла в дом и захлопнула дверь.

Уэйн, который стоял всего в трех шагах и, наверное, все это слышал, подпрыгнул. Хупер, находившийся сразу позади него, съежился, тихонько заскулил, повернулся и затрусил прочь в поисках какого-нибудь более благополучного места.

Вик повернулась к двери, прислонилась к ней лбом и глубоко вздохнула. Прошло полминуты, прежде чем она стала готова открыть глаза и посмотреть через глазок в передний двор.

Мэгги как раз распрямлялась над крыльцом, осторожно и с определенным достоинством надевая на голову свою грязную фетровую шляпу. Она бросила на входную дверь дома Вик последний несчастный взгляд, затем повернулась и, прихрамывая, пошла по газону прочь. У нее не было машины, и ей предстояла долгая, в шесть кварталов, прогулка по жаре до ближайшей автобусной станции. Вик смотрел на нее, пока та не скрылась из виду, — смотрела и бесцельно поглаживала серьги, что были у нее в ушах, любимые с детских лет сережки, пару фишек из «Эрудита»: Ф и У.

Когда через полчаса Уэйн вышел, чтобы прогулять Хупера — нет, вычеркивается, чтобы оказаться подальше от матери и ее концентрированно горестного настроения, — папка лежала на верхней ступеньке и все бумаги были снова аккуратно в нее вложены.

Он глянул через плечо в еще открытую дверь, но мать была на кухне, пила чай со льдом и думала выпить чего-нибудь покрепче. Он предполагал, что она думает именно об этом. Она все время посматривала на шкаф над холодильником, где ба держала джин, когда они с Вик еще выпивали. Его мать не пила после реабилитации прошлой зимой, а ба бросила это дело самым простым способом — умерев.

Уэйн закрыл дверь. Наклонился, поднял папку, открыл ее и посмотрел на тонкую стопку распечаток. Предполагаемый серийный убийца. Вандалы-извращенцы. Исчезновение инженера компании «Боинг».

Сложив стопку бумаг вчетверо, он положил ее в задний карман шорт. Пустую папку сунул за живую изгородь, росшую вдоль фасада дома.

Уэйн не был уверен, что хочет просмотреть эти статьи; будучи всего двенадцати лет от роду, он еще не осознавал себя настолько, чтобы понять, что уже решил взглянуть на них, что принял это решение в тот миг, когда спрятал папку за изгородью. Он пересек лужайку и сел на бордюр. Ему казалось, что в заднем кармане у него лежит нитроглицерин.

Он посмотрел через улицу, на лужайку с увядшей, пожелтевшей травой. Старичок, который там жил, по-настоящему запустил свой двор. У старичка было забавное имя — Зиг де Зут — и полная комната игрушечных солдатиков. Уэйн забрел туда в день похорон ба, и старик любезно показал их ему. Он рассказал Уэйну, что когда-то очень давно его мать, Вик, раскрасила несколько его фигурок. «У твоей матери даже тогда была тонкая кисть», — сказал он с акцентом, как у нациста. Потом его добрая старушка-жена подала Уэйну запотевший стакан чая со льдом и кусочками апельсина, у которого был почти райский вкус.

Уэйн думал, не пойти ли снова посмотреть на солдатиков старичка. Там он укрылся бы от жары и отвлекся бы от распечаток в своем заднем кармане, на которые ему, вероятно, не следовало смотреть.

Он даже зашел настолько далеко, что поднялся с бордюра и приготовился перейти улицу, — но потом посмотрел на свой дом и снова сел. Матери не понравится, если он убредет, не сказав, куда пошел, и он не думал, что уже можно вернуться в дом и спросить разрешения. Так что он остался, где был, глядя на увядающую лужайку через дорогу и скучая по горам.

Однажды Уэйн видел оползень, не далее чем прошлой зимой. Они с отцом прибыли в какое-то место над Лонгмонтом, чтобы отбуксировать «Мерседес», соскользнувший с дороги в кювет. Семья, ехавшая в машине, была потрясена, но цела и невредима. Это была нормальная семья: мама, папа, двое детей. У девочки даже были светлые косички. Вот настолько они были нормальными. Уэйн с первого взгляда понял, что эта мама никогда не лежала в психиатрической больнице, а в шкафу у этого папы не висел бронежилет имперского штурмовика. Он догадался, что у этих детей были нормальные имена, вроде Джона и Сью, в противоположность именам, взятым из комиксов. На крыше «Мерседеса» у них были лыжи, и отец спросил у Лу, может ли он расплатиться карточкой «АмЭкс». Не «Американ Экспресс». «АмЭкс». Через несколько минут после встречи с ними Уэйн полюбил всю эту семью с необъяснимым жаром.