Мозг ценою в миллиард - Лен Дейтон

— Вы неизлечимый романтик, товарищ полковник, — весело поддразнил я его.

— Наверное, — согласился Шток. — Но я прошу вас больше не использовать номер с переодеванием своих людей в советскую военную форму.

— Даю слово, я ничего подобного не делал.

— Тогда не делайте этого никогда, — сказал Шток. Он открыл дверцу со своей стороны и щелкнул пальцами.

Шофер быстро обежал вокруг машины и придержал дверцу. Я вылез вслед за Штоком. Он посмотрел на меня бесстрастным взглядом Будды и протянул руку ладонью вверх, будто ждал, что я положу что-нибудь в ладонь. Я не пожал эту руку.

Я поднялся по трапу в самолет. В проходе солдат проверял паспорта у всех пассажиров. Я перевел дух только тогда, когда самолет уже летел над холодным морем. И тогда же заметил, что все еще сжимаю в правой руке фляжку с рижским бальзамом. Снег облепил иллюминаторы, как стая саранчи. Оттепели не предвиделось.

ЧАСТЬ ДЕСЯТАЯ

Лондон

Была одна старушка,Под горкою жила.И до сих пор живет там,А может, умерла.

27

— Ответственность — это состояние ума, — сформулировал Долиш. — Конечно, Шток пребывает в ярости — вся его работа пошла насмарку, но с нашей точки зрения все прекрасно. Министр именно так и сказал: «Дело Ньюбегина прошло прекрасно».

Я уставился на Долиша, не вполне понимая, что творится под его седеющей шевелюрой.

— Операция прошла успешно, — повторил Долиш терпеливо, как будто разъяснял ребенку.

— Операция прошла успешно, — сказал я, — но пациент скончался.

— Вы слишком многого хотите. Успех — это тоже определенное состояние ума. Нас призывают только тогда, когда что-то срывается всерьез. Беда нынешних молодых людей в том, что они слишком боготворят успех. Не надо быть таким честолюбивым.

— Вам не приходило в голову, — спросил я, — что Харви Ньюбегин перешел на сторону русских, исполняя приказ ЦРУ или Министерства обороны? Он ведь работал на них. Такое вполне возможно.

— Это не наше дело — просчитывать чужие разработки. Если бы Ньюбегин был еще жив, мы бы ломали головы над тем, как вести себя дальше. Его смерть означает, что опасность миновала.

Долиш подался вперед, чтобы стряхнуть пепел в мусорную корзинку, и замер, словно его осенила новая мысль.

— Вы действительно видели его мертвым?

Я кивнул.

— Это точно было его тело? Вы уверены, что его не подменили? — Он стал наводить порядок на столе.

Какой лее у Долиша извилистый ум!

— Не усложняйте себе жизнь, — сказал я. — Мертвое тело принадлежало Харви Ньюбегину. Если хотите, я изложу это письменно.

Долиш покачал головой. Он скомкал пару листов, вырванных из блокнота, и бросил их в корзину.

— Закрывайте дело, — распорядился он. — Сверьте записи разрозненных папок и передайте все наши материалы завтра утром курьеру из Военного министерства для Росса. Он, возможно, составит из них дополнение к общему делу Пайка. Уточните это по телефону и пометьте нашу карточку о передаче.

Долиш сгреб кучку кнопок, скрепок, тесемок, оставшихся от утренней почты, и выбросил их в корзину. Потом вынул из ящика стола помутневшую электрическую лампочку.

— Почему электрики везде оставляют перегоревшие лампы?

— Потому что им запрещено что-либо выносить из этого здания, — сообщил я Долишу.

Долиш знал это так же хорошо, как и я. Он взвесил лампу на ладони и тоже отправил ее в корзину. Лампа разбилась вдребезги. Не знаю, хотел ли он этого. В натуре Долиша не было привычки ломать вещи, даже если это была испорченная лампочка. Он посмотрел на меня, подняв брови, но я ничего не сказал.

Конечно, дело еще не закончилось. Да оно и никогда не закончится. Это очень похоже на лабораторный опыт: какой-нибудь несчастной мышке вводят препарат, и с сотней поколений этой мыши все опыты прекрасно проходят, а затем неожиданно появляется потомство с двумя головами. Между тем ученые уже провозгласили, что препарат безопасен. Однако они нисколько не удивятся появлению двухголового чудовища.

Что-то подобное произошло и сегодня утром — в девять часов сорок пять минут, когда я только что прибыл в контору.

Я читал письмо моего домовладельца о том, что игра на пианино и пение «Зеленой одежды» далеко за полночь — это нарушение условий аренды. Домовладелец упомянул только одну песню из репертуара Харви, и я не понял, носил его протест политический, музыкальный или социальный характер. Далее, извещало письмо, на улице стоит чей-то небольшой автомобиль, на котором выведены оскорбительные надписи. Не мог бы я помыть этот автомобиль или хотя бы стереть надписи?

— Можно было бы обработать паром, — тем временем рассуждала Джин, — но я думаю, что лучше всего начесаться.

Зазвонил телефон.

— Очень хорошо, — сказала она и повесила трубку. — Машина ждет на улице. Волосы — это очень деликатная штука. Если все время их начесывать, они секутся.

— Какая машина? — спросил я.

— Для поездки в Солсбери. Сначала чувствуешь, что они грубеют и становятся жестче, а потом их концы раздваиваются. — Джин накрутила прядь волос на палец.

— Какая машина?

— Для поездки в Солсбери. Я же сказала. Конечно же, завивка не будет держаться, если волосы как проволока. Я этого не хочу.

— Зачем?

— Вы должны навестить в тюрьме доктора Пайка. Вывод: мне необходим лучший парикмахер. Джеральдо придаст им другую форму, чтобы правильно росли.

— Впервые об этом слышу.

— Все записано в вашем блокноте под таблетками «Алка-Селтер». Больше никаких начесов и, конечно же, никакого пара, пока они скова не станут мягкими.

— Почему вы мне не сказали сразу?

— Я думала, что туда вы посмотрите в первую очередь. Стоит волосам только начать сечься, как это может стать очень серьезной проблемой. Они начинают плохо расти. И я просто не знаю, означает ли…

— Хорошо, извините. Когда я вчера сказал, что мне надо, чтобы вы только печатали и отвечали на звонки, я поторопился. Приношу извинения. Все, что хотели, вы доказали, так что не будем больше препираться. — Я поднялся и запихнул блокнот в портфель. — Лучше поедем со мной. Мне может потребоваться различная информация по этому делу, а вы все помните.

— Правильно, — сказала Джин. — Если бы вы занялись всеми папками по порядку вместо того, чтобы проявить безумный интерес лишь к нескольким и отбросить остальные как ненужные, вы бы тоже знали все досконально. Есть пределы и моему терпению.

— Да, — сказал я.

— А в среду я бы хотела…

— Сделать прическу, — подхватил я. — Хорошо. Ваш намек понят. А теперь поехали, и не давите мне на психику.

Джин подошла к своему столу и взяла запечатанную папку с паролем «Терстоун» и номером. Еле заметно на уголке папки карандашом было выведено имя «Пайк».

— Не следует этого делать, — сказал я, показывая на пометку. — На Саус-Адли-стрит и так бесятся из-за двух наших папок, на которых карандашом были написаны имена. Это серьезное нарушение секретности. Никогда больше так не делайте, Джин.

— Я этого и не делала, — ответила Джин. — Это, между прочим, написал мистер Долиш.

— Поехали, — повторил я.

Джин сообщила на коммутатор, куда мы отправляемся, предупредила Алису, чтобы на нас не готовили утренний кофе, заперла копирку, ленту и все прочее в сейф, подкрасила губы, переобулась в удивительно изящные туфли, и мы наконец поехали.

— Почему Пайк оказался в Солсбери?

— Он находится на лечении в военной тюрьме как больной с расстройствами психики. Заперт он крепко. Они не очень-то хотят, чтобы далее мы виделись с ним, но Долиш настоял на встрече.

— Особенно мы, насколько я знаю Росса.

Джин ползала плечами.

— Но Росс не может держать его взаперти больше месяца, — сказал я. — Не может вообще держать его у себя, если тот лечится добровольно.

— А он лечится не добровольно, — ответила мне Джин. — Он протестует против лечения, как настоящий сумасшедший. Росс дал ему подписать пачку всяких бумаг, и Пайк случайно сообразил, что подписал в числе прочих просьбу о прохождении комиссии КВМВ — Королевских военно-медицинских войск. Они его комиссовали и прямиком отправили е тюрьму. Он устроил погром в камере, и теперь его держат в палате для психических больных. Росс вцепился в него, как ненормальный. Похоже, что Пайк пробудет там до тех пор, пока не удостоверится, что агентурная сеть Мидуинтера полностью обезврежена. Росс, видите ли, взорвался из-за яиц из Портона. Кабинет был очень раздражен. Там все поняли правильно и объяснили, что именно мы таскали для него каштаны из огня.

— Росс, должно быть, был в восторге, — заметил я не без некоторого удовольствия. — Итак, что же я должен буду сделать в Солсбери? Тоже что-нибудь подписать?