Сломанный мир (СИ) - Анна Мори
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Исчезли, конечно, и знакомые жесты и мимика, взгляд стал чужим. Лицо Юкинари теперь ничего не выражало — как у куклы.
Как же это, оказывается, страшно, когда знакомые глаза смотрят пустым и незнакомым взглядом.
На заданные вопросы он отвечал. Если не удавалось ответить односложно, он давал развернутый ответ — правдивый и точный; что бы у него ни спросили, он отвечал с бесстрастной покорностью, его голос всегда звучал спокойно и размеренно.
Токхын какое-то время развлекался, задавая Тени вопросы, которые у живого Юкинари вызвали бы стыд, гнев или обиду. Правда, эта игра быстро надоела ему — было неинтересно оскорблять того, в ком не осталось никаких чувств.
Вместо Юкинари стыд и вину чувствовал Гэрэл, потому что мог просто уйти и не слушать, но он слушал.
— Тень, тебе… нет, ему приходилось убивать? — с интересом спрашивал император.
— Да.
— В бою?
— Не только.
— А когда он впервые убил человека?
Тень смотрел на императора спокойно, не мигая. Совершенно нелюдской взгляд. Неудивительно, что в присутствии придворных император заставлял его надевать на глаза повязку.
— Ему было двенадцать лет. Он убил принца Юкиёси.
Каждый раз, когда Юкинари говорил о себе в третьем лице, Гэрэла передергивало. Впрочем, если бы он говорил «я», было бы, наверное, еще хуже.
— Юкиёси?.. — император обернулся к Гэрэлу за подсказкой.
— Младшего брата, — сказал Гэрэл.
— О, он убил своего брата? Хорошие дети так не делают. И зачем же? И как это было?
— Брат ненавидел его, — пояснил мертвец. — Сам попытался его убить. Но он оказался сильнее.
— Понятно, — протянул Токхын даже с некоторым уважением.
— Я, пожалуй, пойду, — сказал Гэрэл.
Перед кем, спрашивается, ему было неловко — перед мертвецом?
«Он пришел ко мне, когда мне было двенадцать. У меня бывали плохие дни…» — вспомнилось ему.
И еще: «По некоторым причинам мне тяжело убивать людей…».
Внезапно ему в голову пришла одна мысль. Он ведь может просто спросить обо всем, что казалось ему неискренностью; врал ему Юкинари или нет, действительно ли он хотел разделить с ним свою мечту… Так просто. Если спросить, живой мертвец даст правдивый ответ.
Мысль об этом показалась ему настолько мерзкой, что Гэрэл постарался тут же выбросить ее из головы, но не получилось.
— Позовольте и мне спросить кое о чем, государь, — попросил он, ненавидя себя.
Токхын заинтересованно кивнул.
— Ты…он действительно верил в то, что можно что-то исправить? — спросил Гэрэл.
Мертвец устремил на него свой тяжелый темный взгляд.
— Он верил, — проговорил он.
— О чем это он? — спросил Токхын.
— Я спросил… — Гэрэл покачал головой. — Просто спросил, действительно ли Юкинари был хорошим человеком.
Зачем он спрашивал? Он ведь и так знал ответ. Может быть, Юкинари был единственным по-настоящему хорошим человеком во всем этом мире.
Сун Сяолянь ошибалась, считая своего сына лицемером и чудовищем. Назвать лицемером человека, который искренне желает всем добра — какая чушь… Ему, конечно, случалось манипулировать людьми, и притворяться, говоря людям именно то, что они хотят услышать, и использовать других в своих целях — Юкинари был императором, а глупый и наивный император проживет недолго. Но его устремления были искренними, и он всегда старался по возможности использовать «мягкую силу» — харизму, ум и знание человеческой натуры — там, где другие не побрезговали бы обманом или убийством. Говорят, что у власти не бывает благородных людей — но Юкинари был именно таким. Может быть, он был просто слишком молод и слишком везуч и потому не успел испачкать руки. А может, ему бы удалось остаться таким и даже вправду изменить что-то к лучшему.
Но на пути Юкинари встал он, Гэрэл.
И было, наверное, совсем несложно убрать его с дороги и продолжать идти к мечте, но Юкинари не смог. Не захотел. Не убил его. Взял и умер вместо этого сам, дурак, с улыбкой, словно так и нужно.
— А дракон? — продолжал Гэрэл, чувствуя себя то ли идиотом, то ли сумасшедшим. — Он действительно говорил с ним?
Тень ответил не сразу.
— Я не знаю, — наконец сказал он.
Гэрэл подумал, что если бы перед ним был живой, настоящий Юкинари, он бы задумчиво коснулся сейчас виска рукой, как всегда делал, когда не мог сразу подобрать ответ. Но мертвец даже не шевелился, его глухой голос звучал ровно. Гэрэл понял, что ненавидит этот бесстрастный голос не меньше, чем пустой взгляд.
— …Я не могу дать ответ на этот вопрос, поскольку не обладаю достаточными сведениями, — продолжал мертвец. — Как вы сами знаете, он был нездоров. — («Он», снова этот «он», подумал Гэрэл, как же абсурдно это звучит!) — Он не всегда отличал реальность от фантазий. Он считал, что излечился, но невозможно сказать, правда это или нет. Возможно, дракон тоже был такой фантазией. Возможно, он нуждался в своего рода подтверждении правильности своих поступков, поэтому и вообразил себе это создание…
— Что? — вспылил Гэрэл, на миг совершенно забыв, что бывший рюкокусский император говорит о самом себе. — Он не был нездоров, слышишь, ты? Все с ним было в порядке. Да если бы в нашем мире был хоть десяток таких, как он, наш мир стал бы в тысячу раз лучше. И я своими глазами видел этого чертова дракона, своими собственными…
Гэрэл замолк, поняв, что он — никогда не выходивший из себя, всю жизнь отмерявший эмоции с математической точностью — сейчас почти кричит и трясет мертвеца за плечи, а тот не сопротивляется, вися в его руках, точно кукла.
Он разжал руки, отступил.
— Верно, — сказал мертвец спокойно, словно ничего не произошло. — Вы видели дракона, и это аргумент в пользу реальности его существования, но его недостаточно. Ведь кроме вас его никто не видел. К тому же это могло быть всего лишь диковинное животное.
— Я ненавижу тебя, — сказал Гэрэл.
— Вы вините меня в его смерти, — сказал Тень. — Но ведь я ни в чем не виноват. Он и есть я. Вам следовало бы ненавидеть тех, кто в ответе за его смерть.
Он не стал добавлять: «В первую очередь — себя», но эти непроизнесенные слова повисли между ними, густые, тяжелые, почти осязаемые.
Токхын смеялся, будто увидел что-то необыкновенно забавное.
Самое главное Гэрэл так и не
